Олег Рубенок - Лечебная собака Страница 16

Ах, весна благотворно действует не только на мужчин!

— Что-то долго не было видно вас? — говорит она мне.

Я вижу в ее глазах грусть. Ах, если бы знать, по ком грустит это одинокое чудо природы!? Я слышу в ее голосе обиду… и не сомневаюсь: она обижается на меня, на мое невнимание к ней.

— На юг ездил, — небрежно говорю я, с нежностью глядя в чистенькое, беленькое, совсем еще девчоночье личико.

Она вскидывает вверх черно-рыжие брови. Она их не красит и правильно делает. Они у нее и без того красивые. А на юге все девки — размалеванные.

— Не люблю юг! — произносит она задумчиво, видно, что-то вспоминая из своих южных приключений. — Там все какое-то дешевое.

— Наоборот! — весело возражаю я. — Там все страшно дорогое, особенно — награды дорого даются.

Она не спорит. Она только загадочно улыбается. Какая все-таки очаровательная женщина, эта Гелия. И кажется, мы начинаем понимать друг друга.

Мне почему-то стало неловко смотреть ей глаза. Беспричинное и странное смущение. В моем-то возрасте. Я перевожу взгляд на собак… Они всецело поглощены собой. Им никто не мешает. Они чувствуют себя совершенно свободно везде и даже при своих хозяевах. Такая вот у них собачья натура. И только на поводке они теряют свое собачье чувство свободы.

А у нас, кажется, намечаются, как сейчас говорят, точки соприкосновения… Ах, побольше бы этих точек! Соприкоснуться бы всем телом. Тьфу, какая мерзость приходит на ум.

Мы с Кирюшей стали все позже и позже возвращаться с вечерних прогулок. А жена стала все чаще и чаще посматривать на меня с подозрением.

— Что-то ты уж больно счастливым выглядишь? — сказала она однажды.

— А с чего это мне печалиться? — безмятежно улыбнулся я. На улице весна! Смотришь, как к жизни все тянется, и самому жить хочется.

— А мне, думаешь, жить не хочется?

— С чего это такие разговоры? — удивляюсь я. — И дурак знает, что женщины живут дольше мужчин на одну собачью жизнь. Такая вот у нас неутешительная статистика.

— Что это за жизнь?! Все дома и дома. Даже на собачью такая жизнь не похожа. Вот ты с ним по три раза в сутки гуляешь, а вечера вообще неизвестно, где проводишь. — На ее глаза наворачиваются слезы. — Меня тоже стадо тянуть на улицу. Ты мог бы и меня пригласить, когда вечером вы идете на прогулку.

— Так вот к чему она затеяла весь этот разговор!

— Да ты хоть соображаешь, что говоришь-то? — вознегодовал я. Ты хоть знаешь, что мы с ним ходим где попало? А с тобой так не погуляешь — у тебя туфли!

— Я могу и без туфель.

Я громко расхохотался. Нарочно — очень громко, чтобы она поняла, какую глупость сморозила.

— Ну ты даешь! — На моих глазах выступили слезы. Она думает, во всяком случае, она должна думать, что слезы на моих глазах — от веселого смеха. — Ты, что же, собираешься, как Кирюша, босиком гулять?

А ведь мы и по траве мокрой ходим, и по лужам грязным топаем. И в дождь, и в снег. В любую, как видишь, погоду. 0, женское недомыслие! я в отчаянье схватился за голову.

— Да ты не переживай! — ласково улыбнулась супруга. — Я сапоги обую, те самые, в которых на картошку езжу.

У меня все поплыло перед глазами. До чего же она смышленая! Я сник. И если не уронил голову на грудь, то только потому, что лежал на диване вместе с любимой собакой.

— Ну, если так… — беспомощно пробормотал я.

— Конечно, так! — радостно воскликнула жена и, скинув тапочки, полезла на антресоли за своими сапогами.

— Не спеши, — остановил я ее. — Погода стоит ясная и теплая.

Снега и дождя не предвидится… Можно и так.

— Босиком? — обернулась она со счастливым видом.

Я закатываю глаза к потолку. Господи, за что мне такое наказание?! И дома, и теперь вот еще и на улице… А там весна, и все такое, что обычно творят люди на глазах остального мира, просыпаясь от зимней спячки. Спросонья, так сказать. И уж теперь-то, на коротком поводке, ничего не сотворишь. Увы, такова супружеская жизнь. Если бы я знал, что она — такая, да я в жизнь не женился бы.

Как я предполагал, так оно и получилось. Не успели мы втроем выйти из дома, как за нами увязался какой-то шкет.

— Это ваша собака? — спросил он у меня, показывая рукой на Кира.

Вопрос показался мне невинным, и я с готовностью ответил:

— Моя?

— А почему вы ведете ее на поводке, если она ваша?

И этот вопрос показался мне вполне резонным, и на него я ответил охотно:

— Чтобы под машину не попала.

— А вы знаете мое маму, тетю Лену!

Только дети могут так легко менять направление разговора и при этом совершенно не задумываться над тем, что они утверждают и при ком.

Я искоса глянул на супругу. Всем своим видом она показывала полное безразличие к моему диалогу с недозревшим балбесом. Но годы супружеской жизни для меня не прошли даром. Я не сомневался, мозг моей половины сейчас работал, не боясь перегрева, и с огромной нагрузкой. Она лихорадочно вспоминала, каких Лен, черт бы их всех побрал, я знаю и не знаю. И если не остановить ее вовремя, она наверняка вычислит какую-нибудь бабенку и замкнет эту тетю на мне. А мы только вышли из дома, нам бы гулять еще и гулять… с хорошим настроением и в такую-то вот хорошую погоду. Хотел бы я знать, откуда появляются на свет божий такие засранцы?

Я хмуро смотрю на бойкого малолетнего нахала.

— Никакой тети Лены я не знаю!

— Нет знаете! — настаивает он. — Вы все время здоровкаетесь с ней.

— Ни с кем я не здороваюсь! — в отчаянье кричу я и нервно улыбаюсь жене.

— Вы человек вежливый и не отпирайтесь. Она мне сама об этом говорила и даже говорила, как вашу собаку зовут, только я вот запамятовал.

— Кирюша это! — быстро сообщаю я малолетнему придурку кличку своего друга, надеясь, что хоть после этого он от меня отвяжется.

Так и получилось, — Ах, да-да! Теперь буду знать! — обрадованно воскликнул он и страшно довольный побежал по своим делам. Я шел ни жив, ни мертв, боясь глянуть на жену.

— Это что еще за тетя Лена, с которой ты все время здоровкаешься? холодно спросила она.

Ума не приложу! — недоуменно пожал я плечами. — Похоже, ему только и нужно было узнать кличку собаки.

— Он мог бы спросить об этом без всяких хитростей.

— Так бы я ему и ответил тогда.

— Почему?

С души как камень свалился. Она переключилась на предрассудки собаководов, и тетя Лена отошла в ее сознании на второй план. На задний, так сказать, и отложилась где-то там, в подсознании.

Дышать стало легче. Я сразу почувствовал свежесть и прохладу весеннего вечернего воздуха. Вдохнув с облегчением всей грудью, я начал бодро объяснять:

— Потому что владельцы собак клички своих питомцев всем подряд не говорят…

И в это время увидел Гелию…

Бог, решив сделать человека несчастным создал женщину. И это мое наказание вместе со своей Эльдорадой шло навстречу нам и улыбалось мне. Так улыбаются при встрече только одни идиоты или только самые что ни на есть закадычные друзья. Но я не относил ее ни к тем, ни к другим. И когда мы до этого встречались, то флиртовали не столько сами, сколько наши собаки, и наш флирт скорее был продолжением их флирта. И она была просто моей знакомой, и наше знакомство было крайне поверхностным, и оно уж никак не давало ей права так улыбаться мне при моей жене.

Я надулся и принял крайне серьезный и жуткий вид, надеясь, что по моему виду она догадается пройти мимо, как будто бы мы и не знаем друг друга.

Но тут опять уместно будет вспомнить творца, который выгнал женщину из рая, за ее нерайские наклонности, и повторю знакомую всем истину: наделив женщину красотой, он, как правило, обделяет ее умом.

Она сияла, как и Эльда. Но Эльда — собака и ничего не смыслит в человеческих отношениях. И Эльда махала хвостом не мне, а Киру. А хозяйка так изысканно раскланялась со мной и таким одарила взглядом, что нам обоим с женой сразу стало ясно: теперь вдвоем с Кирюшей я долго не смогу гулять.

Прощай свобода! И ты, Гелия, тоже прощай! Конец нашему диалогу! А ведь он только было стал налаживаться!

— Может, ты еще скажешь, что и эту Дуняшу не знаешь? — насмешливо кося глаза на меня, спросила супруга, когда Гелия продефилировала мимо нас.

Ни овчарку, ни ее хозяйку Дуняшей не звали. Я удивленно воскликнул:

— О чем ты? И что еще за Дуняша?

Мое удивление получилось на редкость искренним, и это смутило немного жену.

— Ну, вот та самая, которая только что прошла.

И потому, как она это сказала, я понял, она не совсем уверена в том, что говорит, и воспрянул духом. Может быть, еще не все было потеряно, и, может быть, еще оставался шанс на личную свободу.

— Бог ты мой! — воскликнул я безмятежно. — Да тут всякие ходят. И с собаками, и без собак. Это же улица!

Но сомнение в глазах жены не исчезает.