Владимир Свинцов - Жизнь собачья и кошачья. Повести и рассказы Страница 18

— Ларек закрываю! — послышался категоричный голос приемщика посуды.

Драка мгновенно прекратилась, бомжи выстроились согласно занятой очереди. Бомж Кущ выбрался из толпы, вытирая рукавом разбитый нос. Собака кинулась к нему.

— Пошла-а! — прогундосил Кущ. — Пошто не защищала хозяина?

— Шавку твою нужно пришить, — раздался голос из очереди.

— Правильно! За лапы, да об угол ларька, — поддержал второй голос.

— Попробуй! — воинственно выпятил грудь Кущ. — А за что?

— За ноги кусает, — чуть не хором пожаловались бомжи.

— Не будете на хозяина нападать, — ухмыльнулся довольный Кущ.

— Нечего тут с собаками по очередям… — возмутился худой бомж со свежей царапиной на щеке. — Собакам вообще запрещено в общественном месте находиться…

Кущ, показывая на его царапину, спросил:

— Жучка так высоко достала или ты слишком низко наклонился? Бомжи усмехнулись, атмосфера в очереди потеплела. Кущ полез в пакет, достал еще кусок курицы. Посмотрел на него, откусил, остальное бросил собаке. Жучка поняла, что поступила правильно, коли угодила хозяину, и была счастлива.

Сдав бутылки, хозяин и худой бомж со свежей царапиной, купили водки и пошли в подвал. Жучка бежала следом. Люди уселись в подвале на перевернутых ящиках, стали пить водку и играть в карты. Собака лежала у ног хозяина и дремала. Ей было хорошо, просто замечательно — сыта и рядом с хозяином.

Но вскоре хозяин стал повышать голос, нервничать, и собака проснулась. Если бы она понимала в картах, то узнала бы, что хозяин проигрывает, причем проигрывает по-крупному. Вот он снял лохмотья, служащие ему одеждой, и бросил под ноги худому.

— Бери! И сдавай!

— Тряпки твои мне не нужны, — худой закурил и долго кашлял. Кашлял надсадно, задыхаясь. На губах появилась кровь.

— Чего это у тебя? — удивился хозяин.

— Туберкулез, — худой перевел дух.

— Ну, сдавай, — попросил униженно хозяин. — Сдай разок в долг. Больше у меня ничего нет.

Худой посидел минуту, безвольно опустив руки, потом сказал:

— Ставь своего Кабыздоха на кон.

— Ты чего?! — удивился хозяин. — На кой хрен тебе моя собака?

— Съем, — на полном серьезе ответил худой и опять закашлял.

— А ведь верно, — почему-то обрадовался Кущ. — Слышал я, что жирной собачатиной вылечиваются…

Он подозвал собаку, посадил на колени, пощупал ребра, погладил. От такой ласки собака радостно взвизгнула и лизнула его в лицо.

— Пошла-а! — хозяин столкнул ее с колен. — Жирная! И чистая. Ее кто-то даже расчесал… Пашка, наверное.

— Вот и ставь на кон. Засчитаем за пятьдесят рэ, — сказал худой, тасуя карты.

— Что ты, что ты! — воскликнул хозяин. — Даже разговору быть не может. Она же мне родная. Единственная память от той, прошлой жизни. Да такая жирная…

— Кончай базар! — раздраженно поморщился худой бомж. — Засчитываем за сотню — и все, ни копейки больше. Сдавать?

— Сдавай! — согласился хозяин.

Собака, уловив в голосах людей мирные мотивы, опять задремала. Проснулась от возгласа хозяина:

— От, падла, не везет! Собака подняла голову, села.

— Все, больше не играю, — худой поднялся с ящика. — Давай собаку.

— Имей в виду, она от всех убегает, — честно признался хозяин.

— Не успеет убежать, — худой подхватил Жучку под живот, достал из кармана веревку и больно затянул петлю на собачьей шее.

Собака тоненько взвизгнула.

— Потерпи, недолго осталось мучиться, — успокоил ее худой бомж и пошел к выходу из подвала.

Жучка выворачивала голову, чтобы видеть хозяина, но тот уже улегся на свое ложе.

Худой шел быстро, но дважды останавливался и долго кашлял. Все тело его содрогалось, ноги подгибались и, если бы не веревочная петля на шее, Жучка давно бы убежала от него. Наконец бомж залез в подвал жилого дома, прошел в дальний угол. Придерживая собаку одной рукой, чиркнул зажигалкой и зажег свечу. Подождал пока она разгорится и сильно дернул за веревку, затягивая петлю. Жучка захрипела и забилась в конвульсиях, потом стихла, вытянулась.

— Вот и хорошо-о-о, — пропел худой бомж. — Вот и славненько-о-о! Сейчас я ножичек найду-у, кровь спущу-у, шкуру обдеру-у, сухих щепочек положу-у, костерок разожгу-у, воду в котелке вскипячу-у…

Он положил неподвижное тело собаки на пустой картонный ящик. Большая тень его моталась по потолку подвала и стене. В унисон ей дрожал и изгибался язычок пламени свечи.

Под тяжестью собаки картон ящика прогнулся, и Жучка соскользнула на землю, ударившись о закоптелые кирпичи, служащие бомжу очагом. Этот удар и привел ее в чувство. Она поднялась на дрожащих лапах, тряхнула головой, ослабляя веревочную петлю, и глубоко задышала. Слюна густо потекла из пасти…

Жучка встряхнулась и, шатаясь из стороны в сторону, побрела прочь, спотыкаясь и падая. К своему подвалу она добралась поздним вечером. Определила местонахождение хозяина по пьяному храпу, осторожно, чтобы не потревожить его и не вызвать гнев, улеглась у него под боком и глубоко вздохнула.

Дома! Рядом с хозяином. Господи, как хорошо!

ДИАНА-ОХОТНИЦА

Диана, молодая выжловка русской гончей, поднялась со своего места в коридоре. Потянулась, сильно вытягивая задние лапы. Встряхнулась и, широко раскрывая пасть, звонко зевнула. Гибкая, но с развитой мощной грудью, поджарая, она, неслышно ступая, пересекла комнату, подошла к балконной двери, уткнулась носом в створ ее и глубоко втянула свежий воздух, идущий с улицы. Затем подняла морду и стала внимательно вглядываться сквозь стекло и балконную решетку вдаль. С высоты восьмого этажа она хорошо видела лесополосу, отделяющую город от пшеничного поля в ровной щетине стерни с темными пятнами копен, и у самого горизонта березовый колок, краснеющий от восхода солнца. Серые тени, плавающие в комнате, отступили, и стало видно кровать, на которой, разбросав руки, спала хозяйка, да и саму Диану, ее темную спину, багряные с подпалинами бока.

На кухне захрипело радио. Диана подошла к кровати и тихонько заскулила. Хозяйка повернулась на другой бок, натянула на голову одеяло. Диана заскулила громче. Хозяйка не шевелилась. Тогда Диана взялась зубами за край одеяла и потащила на пол. Хозяйка подняла голову, глянула на настенные часы. Диана взвиз-гнула радостно, подпрыгнула, замахала хвостом.

— Ну, еще немножечко, — умоляющим голосом попросила хозяйка. — Хоть минуточку…

Диана заскулила.

— Ух, противная, никогда поспать не дашь, — хозяйка села на постели, а Диана бросилась в коридор, нашла один тапочек, принесла, помчалась за вторым… — Спала бы себе да спала. А то, видите ли, гулять ей нужно…

Услыхав слово «гулять», Диана взвизгнула, подпрыгнула, стараясь лизнуть хозяйку в лицо.

— Уйди! — недовольным голосом прикрикнула та. — Не люблю я тебя, поняла? — Диана поглядывала, наклонив набок голову. — Ничегошеньки ты не понимаешь, глупышка. — Хозяйка несильно сжала морду собаки. — Где поводок?

Диана тут же принесла поводок. Хозяйка, не обращая внимания на ее старательность, зашла в ванную. Диана с поводком в зубах ждала в коридоре, прислушиваясь к шуму воды за дверью.

Во дворе в этот ранний час никого. И Диана сломя голову помчалась к лесополосе. Наскоро обнюхала наиболее интересные места и направилась было дальше к копнам, но услыхала строгий окрик:

— Диана, ко мне! Домой! Домой!

Утром хозяйка всегда сердитая, поэтому Диана не посмела ослушаться, подошла, сгорбившись, поджав хвост.

Вскоре хозяйка ушла на работу, и Диана осталась одна. Она нехотя лизнула оставленную ей еду и пошла в комнату к балконной двери. Это место всегда притягивало ее. Отсюда иногда доносились запахи, которые она не понимала, но которые очень волновали. Это бывало тогда, когда ветер дул от восхода солнца через поле. Сегодня ветра не было, потому и запахи все старые — пахнет цементом, известкой, краской… Диана вернулась на свое место. Легла. Вытянула передние лапы. Положила на них морду и замерла. Она уже привыкла к своему дневному одиночеству, к долгому, томительному ожиданию. Раньше Диана пыталась как-то протестовать — скулила, лаяла, даже выла, но это ни к чему не привело, и она смирилась.

Время, как всегда, тянулось долго. Диана лежала, вставала, смотрела в окно, опять лежала, пока, наконец, не почувствовала, что приближается час радости — обычно в это время возвращалась домой хозяйка. Диана встала, тщательно обнюхала входную дверь, прислушалась. Было тихо. Тогда она подошла к балконной двери — ничего интересного. Вернулась — нет хозяйки. Диана поняла, что сегодня почему-то час радости запаздывает, и от огорчения заскулила.

Наконец загудел лифт. И Диана, упершись лапами в косяк, приникла носом к дверной щели. Запах хозяйки она узнает, наверное, из тысячи других. Диана бросилась хозяйке на грудь, завизжала, лизнула в лицо, убежала в комнату, вернулась, вновь убежала и вновь вернулась.