О. Шимпф - По обе стороны поводка Страница 18

В последнем сосуде воды оставалось только на один день. Выдавать ее нужно было по каплям, растягивая в крайнем случае еще на три дня. Верблюды не пили уже 3-4 дня. Йолдаш и овца ежедневно пили по полной миске. Верблюды шагали медленно. Йолдаш, как всегда, держался рядом с сосудом, в котором плескались еще последние капли воды. Он знал — там спасение! Все чаще мы отдыхали. Я влез на дюну, выискивая лучшую дорогу. Умный пес с лаем прибежал и начал рыть песок, давая понять, что нужно копать колодец. Он спрашивал меня взглядом, почему я не понимаю, какую он испытывает жажду, не стоит ли его верность миски воды? Часто он садился передо мной и долго смотрел мне в глаза, вымаливая ответ на неразгаданную им загадку. Я погладил его, указывая палкой на восток и говоря: «Су, су! — вода, вода там!» Он навострил уши, слово «су» он слышал за последние дни так часто, что запомнил и знал его.

Тихо поскуливая, он пробежал немного в указанном направлении, остановился, глядя на восток, наклонил голову, и вернулся, такой же удрученный и разочарованный, как и прежде, ко мне, как бы сказав, что там нет ни воды, ни зеленой травы, только высокие дюны… Я повторил слово «су» и пошел дальше на восток. Йолдаш следовал за мной и все время не переставал рыть песок лапами. Но все оставалось, как было. Он вернулся, добежав до последнего сосуда, в котором в такт шагам верблюда плескалась вода.

Мы преодолели половину пути от озера до реки. Мы уже не добрались бы до озера, повернув обратно. Хамра решился вовремя спасти свою жизнь. Вопросом было только, доберемся ли мы до реки или нет? Вечером этого дня Мухаммед Шах пришел в лагерь один. Двух верблюдов уже с утра нельзя было заставить двигаться. Бабай, вытянув шею, приготовился умирать, лежа на песке. А Черный еще стоял грустно глядя вслед каравану, исчезающему за дюнами.

Перед началом темноты на западе появились тяжелые облака стального цвета — облака, образованные водяным паром и содержащие столько воды, что ее будет достаточно, чтобы напоить весь караван. Опять блеснула искра надежды, палаточные полосы разложили на песке и все люди были готовы ухватиться за концы и собирать драгоценную влагу, если ливень, о котором мы мечтали, достигнет нашей местности. Из палаточного полотна мы хотели перелить воду в оставшиеся, еще не выброшенные сосуды. Караван был в сильнейшем возбуждении. Йолдаш, громко лая, носился вокруг нас большими скачками. Он понял, что предстояло что-то необычное, касающееся его и нашей жизни.

Затаив дыхание, мы вглядывались в дождевые облака. Я не хотел и не мог поверить, что эти облака — только обманутая надежда, жестокое наваждение. Но какая польза закрывать глаза на действительность? Грозовая туча на западе медленно потянулась на юг, на Тибет, где не было никого, кто жаждал бы ее прибытия.

Мы пошли отдыхать, забыв на несколько ночных часов свои заботы, Йолдаш улегся рядом с сосудом, хранящим последние капли воды. Серьезное положение, казалось бы, совсем не трогало нашу овцу — ни беспокойства, ни усталости. Как Йолдаш, так и она получила сегодня последний раз глоток воды и, как ни странно, овца чувствовала себя относительно хорошо.

28 апреля над пустыней буйствовал один из суровых весенних штормов «кара буран», или черная буря, пришедший с северо-востока. На этот раз я не мог идти разведчиком вперед, так как следы тут же заметало. Нам нельзя было разлучаться. Потеряв друг друга, мы могли бы исчезнуть навсегда. Мнимый знаток пустыни Йолчи шел последним, ведя умирающего верблюда. Позже он подошел ко мне и сказал, что верблюд лег и не может больше встать. Поэтому он его бросил, догнав нас, до того, как замело следы. В лагере я решил оставить багаж, кроме предметов, необходимых нам в ближайшие дни. Я надеялся послать за багажом, как только будет найдена вода. Мою палатку мы больше не разбивали.

На утро 29 апреля мы проснулись, накрытые летучим песком. Несмотря ни на что, мы с трудом пошли дальше на восток. Буря успокаивалась, но мы двигались все медленнее. На следующий день нас ожидал неприятный сюрприз. С утра оставалась еще кружка воды. На самом солнцепеке я смочил губы своих людей и свои собственные половиной воды оттуда. Для раздачи в лагере было оставлено по одному глотку на каждого. Но я обнаружил, что сосуд пуст: кто-то все выпил.

В ночь на 1 мая температура упала до 2°. Звезды светились, как электрические фонари. Утром в хрустально чистом воздухе был абсолютный штиль. Вновь проверяя свой багаж, я нашел бутылку китайского коньяка, предназначенного для примуса. Ислам Бей повел караван с компасом в руке. Я отстал и выпил стопку отвратительного пойла. Йолдаш, бывший со мной, тихо тявкал и вилял хвостом. Видя, как я пью, он прижался ко мне и умоляющим взглядом просил свою долю. Я дал ему понюхать бутылку. Он замотал головой и отвернулся, копая как всегда сухой песок. Потом он побежал за караваном.

Вскоре коньяк начал действовать. Я был просто пьян и больше не мог встать. Я вытянулся на песке и остался лежать под обжигающим утренним солнцем. Караванные колокольчики звучали, как похоронный звон. Скоро караван исчез за дюнами, я остался один, до смерти уставший, обессиленный и одинокий. Даже Йолдаш меня бросил и ушел за караваном. Наконец я собрался с силами и пополз по следам на восток. Попытался встать, но упал. Прополз еще немного и, шатаясь, с помощью палки шаг за шагом пошел дальше. С гребня дюны я наконец увидел караван. Они остановились, и через два часа я их догнал.

Все пять верблюдов лежали. Их силы были на исходе. Мухаммед Шах на коленях молился Аллаху. Двигаться дальше было бесполезно. Мы посоветовались с Исламом и решили оставаться на месте и ждать захода солнца и ночной прохлады. Чтобы иметь хотя бы тень, мы разбили палатку. Я заполз внутрь одной и улегся на маленький матрац. Касим и Ислам за мной, Йолчи остался в тени палатки снаружи. Мухаммед Шах все еще лежал на том же месте в борьбе со смертью. Было горько осознавать всю безнадежность его положения. Не было единственного лекарства, которое могло бы его спасти, — воды.

Йолдаш, обессилевший и похудевший, как скелет, улегся в палатке. Даже овца искала тень. Верблюды, оставшиеся под самым солнцем, с полным основанием могли бы спросить, как можно беспредельно много работать, если им не дают хотя бы воды? Сено давно было израсходовано. Седла давно уже жгли на кострах. С тяжелым сердцем Ислам зарезал верную овцу, чтобы мы могли напиться хотя бы кровью. Но кровь тут же свернулась и отвратительно пахла. Йолдаш лизнул и, отказавшись, грустно отвернулся.

В сумерках мы тронулись в путь из лагеря смерти, где навсегда остались Йолчи и Мухаммед Шах. Йолдаш понял, что теперь началась борьба за жизнь и последовал за нами. Два сосуда мы взяли с собой — они могут нам понадобиться, если мы найдем воду.

5 мая темной ночью мы вместе с верблюдами двинулись дальше на восток. Ислам Бей шел впереди, Касим сзади. Один верблюд лег и не хотел больше вставать. Его груз мы переложили на другого верблюда. В темноте трудно было найти хороший путь. Я зажег фонарь и пошел вперед. Йолдаш не отходил от верблюдов, с твердой уверенностью в наличии воды в сосудах. Наверное, он спрашивал себя, почему мы их не опорожняем. Он был достаточно умен, чтобы не остаться у палатки, где два человека спали последним сном.

Мы уходили все дальше. Все тише звонил последний колокольчик, еще не пожертвованный злым духам пустыни. Только мертвая тишина со всех сторон. Я чувствовал себя одиноким, как никогда. Даже Йолдаш меня оставил. Он не мог понять, что у того, кто идет впереди, есть большая возможность найти воду, если вообще была вода в этой проклятой пустыне. На высоком плоском, очень пострадавшем от последних бурь гребне дюны я остановился и направил луч фонаря на Ислам Бея, осветив им путь для каравана. Наконец они подошли: страшное шествие духов в свете фонаря. Идущий, как пьяный, Ислам Бей рухнул на землю около меня и хрипло промолвил, что он не в состоянии сделать больше ни одного шага. Он останется и умрет рядом с верблюдами. Я попытался его ободрить, объяснив, что теперь уже недалеко до реки, и если после нескольких часов отдыха, покинув остатки каравана, он пойдет по моим следам, то будет спасен. Но он, не отвечая, смотрел в небо и ждал своего последнего часа.

Касим, последний из моих людей, был еще относительно крепок. Он должен был провожать меня дальше на восток и взять с собой ведро и лопату. Не было тяжелого прощания. Ислам Бей был безучастен и не смотрел нам вслед, когда мы тронулись навстречу неизвестной судьбе. А Йолдаш был на ногах и очень страдал.

Когда речь идет о жизни или смерти, как, например, в данном случае, мне кажется, ум или инстинкт собаки должны обостряться до предела. Пес пристально следил за нашими приготовлениями. Что хотят эти два человека? Уходят, чтобы прийти обратно, как это часто бывало раньше? Но ведро и лопата указывают на рытье колодца. Сколько раз Йолдаш пробовал сам добраться до воды, копая песок. До этого он додумался правильно. Но, с другой стороны, еще никто никогда надолго не отлучался от каравана. Значит, наше отсутствие не могло быть долгим, и перед рассветом мы должны были вернуться.