Николай Кузнецов - Мой друг лайка Страница 2

Задаток рабочих качеств у Рыжика был налицо, и я уже больше не раскаивался в своей покупке.

Рыжику не хотелось уезжать с острова, и он не подходил ко мне, когда я садился в лодку. К тому же он боялся цепи. Я постарался убрать ее, но звон звеньев был услышан, и зазвать собаку в лодку не удалось. Пришлось отъехать от берега одному.

Рыжик долго бежал по отмели, а затем, почувствовав свое одиночество, жалобно завыл. Раздосадованный его упрямством, я старательно греб, удаляясь от острова. Пес не выдержал и поплыл.

Начинался морской прилив, большие пологие волны шли из горла Белого моря. Собака быстро плыла к остановившейся лодке и жалобно повизгивала. С радостью втащив упрямца в лодку, осыпаемый дождем брызг, летевших с его шерсти, я ласкал пса.

После этого случая Рыжик признал во мне настоящего хозяина и ни к кому другому не был так привязан.

По сравнению с другими собаками, жившими у меня до Рыжика, он был необычайно самостоятелен на охоте. Чуткий собачий инстинкт, укрепленный практикой, помогал ему в этой самостоятельности, но она не отдаляла от меня собаку и не мешала охотиться.

Никаких свистов и криков не нужно было моему Рыжику, но тем не менее он не терялся в лесу и никогда не ходил у ног. Охотясь с ним по крупному зверю, я убедился в большой ценности этого свойства зверовой лайки, дающего охотнику возможность не обнаруживать себя раньше времени.

Особенной страстью отличалась работа Рыжика в охоте на лося. Искал он этого зверя мастерски, облаивал так умно, что многие из охотников звали его лосиным пастухом.

— Не та собака, что зверя гонит да без толку лает, а та собака, которая уговаривает, — говорил мне как-то один из вологодских охотников, наблюдая работу Рыжика по лосю.

Стреляя выбракованных лосей, медведей, видя схватки моего пса с барсуками, я часто с улыбкой вспоминал того петуха, который поверг в ужас будущего медвежатника.

На зверовой охоте Рыжик не знал усталости и мог неделями работать в любых условиях. Только раз мне пришлось выносить его из лесу на своих плечах, когда он, увязнув в глубоком снегу, не смог увернуться от нападения лося. Я стрелял в самый критический момент, когда разъяренный рогач пытался затоптать собаку.

Выстрел спас Рыжика, но все же он получил скользящий удар по боку и буквально выполз из-под морды рухнувшего животного.

Пройдя несколько шагов, собака, тяжело дыша, легла на бок. Все мои уговоры и ласки не могли заставить ее идти, и мне пришлось нести Рыжика на себе. Умная собака покорно терпела боль и неудобное положение, она понимала сочувствие своего хозяина.

Наш путь был долог и труден. Лыжи глубоко увязали, я часто отдыхал, сидя в снегу и осторожно укладывая рядом собаку. Иногда я чувствовал на своей руке нежный горячий язык Рыжика. Это было выражение искренней собачьей благодарности.

Глухой звездной ночью я наконец дошел до лесной сторожки. Здесь несколько дней ухаживал за больным, используя все доступные в походе средства. Рыжик спокойно лежал, пока я был около него, и начинал жалобно скулить, когда видел, что я собираюсь на охоту.

Так постепенно складывалась натура преданной собаки, забывшей былую дикость и злобу. Рыжик стал моим помощником и другом в охотничьих делах.

Вспоминаю случай, когда на меня почти в упор смотрели маленькие полыхавшие злобой глаза раненого медведя. Спешно перезаряжая ружье, я глядел на приближавшегося зверя, и тошнотворное чувство страха овладевало мной. Я понимал, что оставшихся мгновений не хватит на то, чтобы вытащить патрон из гнезда патронташа. Лаявший в стороне Рыжик, точно поняв грозившую мне опасность, с яростью вцепился медведю в гачи. Пример заразительно подействовал на другого находившегося неподалеку пса, и остановленный ими медведь закрутился на месте, бросаясь на собак и ловя их широко расставленными когтистыми лапами. Атака собак спасла, я перезарядил ружье и выстрелил.

— Ну вот мы и квиты! — сказал я Рыжику, не мешая ему трепать убитого зверя. Умный пес весело лаял, утверждая свое неограниченное право на медведя.

В бесконечных странствиях со мной по лесам Ярославской области пес не раз подвергался смертельной опасности и всегда счастливо избегал печального конца.

В него стреляли, принимая за лисицу, он попадал в капкан, я выручал его из заячьей петли, в которой Рыжик просидел целый день и не задохся только благодаря своей выдержке, и, наконец, он чудом избавлялся от волков. Но иногда, находясь в беде, пес пытался самостоятельно выбраться из нее и прибегал к рецептам, подсказанным самой природой. В лесах Некрасовского района на Рыжика напал крупный орел-беркут. Птица защищала двух птенцов, уже слетевших с гнезда. Приняв, видимо, собаку за лисицу, свирепая орлица схватила ее одной лапой за шею, а другой за крестец. По счастливой случайности я не снял с собаки широкого ременного ошейника, и он отчасти защищал шею собаки. Рыжик тщетно пытался укусить птицу и визжал, получая удары клювом по голове и бокам. Орел был настолько силен, что без особого труда приподнимал лайку с земли. Боясь ранить собаку, я не решался стрелять и бежал на выручку.

Заметив приближающегося человека, птица оставила свою жертву и низом полетела к лесу, преследуемая обозленной собакой. Выстрел моего товарища-охотника решил исход этой погони: хищник тут же попал в зубы Рыжика, и он моментально расправился с ним.

Обычно Рыжик не рвал убитую птицу, а хищников и вообще не трогал, в данном же случае нападение на сбитого орла было местью за обиду и боль.

Та же судьба постигла и птенцов орла, сидевших на небольшой скирде сена. Я не остановил Рыжика, считая его действия совершенно правильными. Ведь орел первым напал на собаку, и ей надо было отомстить за обиду.

На голове и крестце Рыжика были глубокие рваные раны. К вечеру вокруг них появилась опухоль, собака стонала, часто меняла место своей лежки. Наутро мы увидели, что Рыжик, отойдя от нашего привала, старательно ищет какую-то траву и жадно ест ее.

— Не трогай его, — сказал мой спутник, — он лечится. Уж собаки, брат, знают, что к чему. Видишь, какую аптеку обнаружил.

Так же лечился Рыжик, когда его красивая мордочка распухла от укуса змеи. Собака весь вечер бродила вокруг нашего привала, поедая растения, и, наконец, вырыв в сыром месте яму, улеглась в нее, соорудив себе нечто вроде холодного компресса. В обоих случаях собачья «медицина» быстро изгоняла болезнь, и через сутки пес бегал как ни в чем не бывало.

Моя охотничья куртка, болотные сапоги и особенно ружье вызывали у Рыжика бешеный восторг. При словах: «Пошли на охоту!» — начинался лай и поминутное беганье к двери с приглашением немедленно отправляться в поход. Увидев на улице стоящую грузовую машину, собака всегда вопросительно смотрела на меня, ожидая команды на посадку.

Как-то раз, возвращаясь с дальних карьеров Ляпинского болота, мы с Рыжиком вышли на полотно узкоколейки и направились к Нижнему поселку. День был жаркий, мы оба устали, лазая по болоту, и поэтому я старался сократить путь до автобуса.

Уже в черте поселка, на узкоколейке, стояли два вагончика. Вдруг Рыжик галопом побежал к ним и стал с лаем прыгать на стенку вагона.

«Кошка»! — подумал я и, боясь скандала, побежал выручать попавшее в беду животное. Заметив меня, пес удвоил старания, высоко прыгая и повисая на вагоне. Каково же было мое удивление, когда ни на вагоне, ни внутри его не оказалось кошки. Просто пес устал и без всякой команды начал «грузиться» в вагончик, прекрасно помня, что эти стоящие на колесах штуки ездят и могут избавить нас от ходьбы.

— Дурак ты, — сказал я Рыжику и пошел мимо вагонов. Действие условного рефлекса разом прекратилось, и интерес к вагонам пропал.

Правило езды в поезде требует, чтобы перевозимые собаки были обязательно в намордниках. Рыжик никогда не кусался, поэтому в вагоне я снимал с него намордник, и пес спокойно, лежал под лавкой. Намордник он страшно не любил и прекрасно помнил название этой вещи.

Как-то в поезде мы разговаривали о собаках, и Рыжика извлекли из-под лавки. Пассажиры ласкали собаку и давали ей лакомства. Никто не заметил, как подошел контролер и громко спросил:

— А намордник кто одевать будет? Рыжик быстро юркнул под лавку, словно его и не было. Все захохотали, и даже строгий контролер улыбнулся и махнул рукой: «Пусть едет без намордника».

Пес часто поражал своей сообразительностью, но иногда очень простые вещи были недоступны его пониманию.

Во время наших совместных походов Рыжик часто переходил через железнодорожные мосты, осторожно шагая по шпалам, чтобы не провалиться вниз. Опыт хождения по таким местам он применял потом на каменном плиточном полу: всегда ставил ноги только на темные квадратики, принимая светлые за дыры. Ходил он по такому полу очень неловко и только шагом.