Вернер Фишель - Думают ли животные? Страница 25

Бросается в глаза тот факт, что вторичное поведение двухлетних и еще более маленьких детей в основном похоже на поведение животных. Но было бы величайшей ошибкой думать, что ребенок, которому нет и двух лет, находится еще как бы на уровне животного. В этом возрасте дети обычно знают уже много слов, хотя их разговор и состоит из так называемых однословных предложений. Если ребенок видит на столе бутерброд, он произносит кратко и просто: «Дай!» Кроме того, он может уже назвать многие вещи, говорит «ту-ту», «тик-так» и т. д. В этом отношении он намного превосходит даже самых способных шимпанзе. Поэтому не может быть ни малейшего сомнения в том, что ребенок с самого рождения является человеком, правда еще неумелым, но человеком, а не животным. С момента рождения каждый ребенок находится в самой тесной связи со своей матерью, которую он видит и, что еще важнее, слышит. Если полуторагодовалый ребенок при обучении простейшим вещам и похож на животное, то успехи маленького человечка очень быстро растут. Во всех других областях обучения, кроме тех, о которых мы уже говорили, он намного превосходит животных. Определяющие успех подсистемы, которые в совокупности образуют организм, развиваются не одинаково быстро. Молодая обезьянка уже умеет прекрасно лазать, а ребенок того же возраста еще не может и сидеть. В этом отношении молодое животное превосходит человека. Живое существо характеризуют не какие-то специальные способности, а их совокупность. При этом необходимо учитывать не только то, что представляют собой эти способности уже на ранней стадии развития, но и то, что из них может стать позже.

Пусть меня простят и пусть это не покажется скучным, если я еще раз вернусь к первичным решениям задач трехлетними детьми, которые из двух обходных путей сразу находят правильный. При этом мы все время говорили об успехе или результате их поведения. Психологи, занимающиеся мышлением человека, говорят об этом по-иному.

Они говорят о следствиях, будь то следствия собственных действий или различных событий. Рассмотрим простой пример. В моем саду стоит бочка с дождевой водой. Осенью воду надо слить. Если я этого не сделаю, то вода во время мороза превратится в лед и, как известно, расширится. Следствием явится повреждение бочки. Об этом следует подумать еще осенью. Всем процессам мышления присуще правило — они должны отражать причину и следствие, то есть быть логичными. Следствие — это то, что но отношению к теперешнему состоянию (вода в бочке) может произойти позже (повреждение бочки при замерзании воды). Человек может более или менее четко представить себе следствия того или иного события и учесть их в своем поведении.

Вы, вероятно, уже догадались, к чему сводится мое рассуждение. Исходя из первичных решений задач, можно с уверенностью утверждать, что дети, способные принять подобные решения, действуют логично. Этим также сказано, что они действительно могут мыслить, даже если речь идет о самых простейших осмысленных действиях, которые встречаются в жизни человека. В противоположность этому животные, которые при вторичном решении задачи должны сначала опробовать результаты действия, не учитывают предварительно следствия этого действия. Изменение положения препятствия — решетки озадачивает их. Если мы будем рассматривать то, что происходит в мозге животного, как комплекс различных процессов, мы придем к выводу, что в этом комплексе отсутствует нечто, являющееся важнейшим в мышлении человека, а именно логичность. Поэтому не может быть и речи о настоящем мышлении у собак и других животных. Кстати сказать, и это само собой разумеется, трехлетние дети, которым уже можно приписать зачатки настоящего мышления, решают только очень простые и хорошо обозримые задачи.

А теперь мне хотелось бы поговорить о другом, чрезвычайно интересном и научно не совсем объяснимом. Поведение маленьких детей, связанное с выбором обходных путей, нередко вызывает хохот, поучения, а иногда и насмешки у детей постарше, примерно восьми-десяти лет. Двухлетний ребенок только что правильно прошел уже заученный путь слева. Зрители постарше, считающие себя намного умнее, шумно выражают свое одобрение. Затем левая сторона перегораживается, и теперь пройти можно только справа. Малыш, который много раз уже видел перемещение препятствия, но все еще решает свои задачи вторично, идет, как и до этого, налево, стоит некоторое время перед препятствием и только теперь как бы вопросительно осматривается вокруг. Дети постарше охотно смеются над ним, некоторые даже возмущаются: «Какой глупый!», так как считают, что сразу видно, с какой стороны можно обойти препятствие.

А видно ли это на самом деле? Или двухлетний ребенок не может увидеть, с какой стороны это препятствие можно обойти? В самом деле, маленький ребенок не слепой, собака тоже хорошо видит, какое препятствие стоит перед ней.

Им обоим не хватает одного — способности увязывать увиденное со своим поведением. Это могут делать дети постарше и взрослые. Учет взаимосвязи между видимым, с одной стороны, и правильным поведением — с другой, является для большинства людей чем-то само собой разумеющимся. Стоит только увидеть молоток, как становится ясно, что им можно сделать. Однако простое отражение зрением молотка показывает нам только деревянную ручку и короткую железную поперечину. Очевидно, при восприятии увиденное и возможность поведения сливаются друг с другом настолько тесно, что последняя при разглядывании появляется в сознании уже не как таковая, а как составная часть содержания восприятия. Более детально объяснить это наука еще не может. Но есть надежда, что с помощью кибернетики она рано или поздно решит и эту пока еще открытую проблему.

Умные обезьяны

Шимпанзе используют орудия

Мы начнем с рассказа об эксперименте, который получил в свое время широкую известность. В 1917 году немецкие исследователи расширили помещение Антропоидной станции на острове Тенерифе, пристроив к ней просторные вольеры, и здесь в очень благоприятных для приматов климатических условиях проводили наблюдения над шимпанзе.

Вероятно, каждый, кто любит животных, знает, с какой охотой лакомятся обезьяны бананами. С еще большим удовольствием они пожирают изюм. Живущие на воле шимпанзе питаются плодами, листьями, нежными молодыми побегами, короче говоря, разными видами растительной пищи, но этим никоим образом не ограничивается их естественный рацион.

Однажды руководитель Антропоидной станции положил перед клеткой, в которой сидел шимпанзе, банан. Банан лежал на таком расстоянии, что его нельзя было достать, просто вытянув из клетки руку. В клетке валялось несколько палок. После небольшого замешательства обезьяна схватила одну из них, просунула сквозь прутья решетки и подтащила желанный плод на расстояние, с которого уже могла достать его рукой. Такое поведение, безусловно, представляет для обезьяны большое достижение, и раньше оно никогда не проявлялось, поскольку у нее не было повода доставать с помощью палки что-либо, находившееся на большом расстоянии. Поэтому в данном случае мы смело можем говорить о первичном решении задачи. Характерно, что действие с самого начала осуществлялось безостановочно и, несомненно, с предвидением его результата.

С тех пор этот эксперимент повторялся неоднократно, трудно сказать сколько раз, но во всяком случае немало. Чтобы облегчить шимпанзе выполнение этого задания, на конце одной из палок прикрепили поперечную дощечку — получилось нечто вроде граблей (рис. 36).

Многочисленные новые наблюдения требуют сделать некоторые добавления к описанному мною опыту с палкой или граблями. Очень многие шимпанзе берут палку в руки не сразу после того, как появится приманка. Вначале они пытаются достать банан, яблоко или любое другое положенное для них лакомство просто рукой, высовывая ее через прутья решетки. После ряда безуспешных попыток дотянуться до приманки обезьяна как будто отвлекается: она бродит несколько минут взад-вперед по клетке в поисках другого занятия. Такое поведение обезьяны вызвало однажды у случайного зрителя восклицание: «Как она глупа!» Если бы он набрался терпения и постоял у клетки подольше, то увидел бы, как животное через некоторое время, весьма различное у разных особей, берет палку и, как бы нисколько не сомневаясь в успехе (в большинстве случаев удивительно ловко), подтаскивает заманчивый плод.

Правда, бывает и так, что обезьяна не находит простого решения поставленной перед ней задачи. Не скрою, что иногда происходили и крайне прискорбные для экспериментаторов и весьма забавные для зрителей случаи. Один шимпанзе, за которым я наблюдал и которому никак не удавалось дотянуться рукой до лежащей перед его клеткой вишни, совершенно неожиданно стал бросать в меня песок и грязь. Замешательство обезьяны как будто перешло в ярость, в злость, в гнев. Но, быть может, в таком поведении обезьяны скрывается требование к человеку пододвинуть плоды поближе? По этому поводу нельзя сказать ничего определенного. Мы не должны забывать об одной очень реальной опасности — приписать обезьянам нечто большее, чем то, что неоспоримо демонстрируют их удивительные способности.