Николь Дескур - Я, говорит пёс Страница 3

Возвращаясь домой, мы всегда останавливаемся у окошка консьержки. Я давно вычислил, в каком ящике стенного шкафа она прячет сахар; каждое утро она угощает меня им, приговаривая: «Глупышка!». Вернувшись домой, я блуждаю по дому, всячески избегая встречи с пылесосом, к которому испытываю тайную неприязнь. Наконец, устраиваюсь у окна кабинета, чтобы подышать ароматом зеленой листвы. Я терпеливо жду Ее выхода. Представьте себе, что однажды Она — Она, которая меня очень любит, — забыла меня дома (боюсь подумать, что Она сделала это намеренно). С тех пор я сторожу в Ее комнате, куда перед выходом Она всегда забегает за платьем или пальто. Едва дверь приоткрывается, я ловко проскальзываю между Ее ног. Это, конечно, не очень-то любезно с моей стороны, но у всех членов семейства крепкие ноги, и они легко выдерживают мои подножки. Такой спектакль я обычно разыгрываю, когда Она заявляет: «Ты остаешься дома», и всякий раз Ей приходится уступить. Я понимаю, что причин не брать меня с собой у Нее бывает достаточно — например, идет дождь, а у меня, как известно, нет зонтика, и я могу намокнуть, или, допустим, Она очень спешит. Но надо считаться и с моими желаниями.

ПЕРВЫЕ ПУТЕШЕСТВИЯ

Прошло немного времени, и я подрос. Теперь я умею ходить на поводке; это и впрямь очень удобный способ объяснить собаке, чего от нее хотят, — что-то вроде собачьей азбуки Морзе. Один пудель — его привязали рядом со мной возле колбасной — с седыми волосками (это вызывает у меня уважение) объяснял мне, что если ты чувствуешь, что ошейник вот-вот тебя задушит, то остановись и посмотри на хозяина, пытаясь угадать его намерения. Если ты не чувствуешь натяжения поводка, то можно мчаться без оглядки. Однажды моя хозяйка что-то уронила, и я решил, что Она со мной играет. Я поднял этот предмет, и тотчас все воскликнули: «Какая прелесть, он принес Вашу перчатку!» От испуга я разжал зубы, и Она взяла перчатку. Все вокруг говорили, что я сделал это специально. Вот так и сочиняются небылицы.

В начале своей жизни у этих добрых людей я совершил два путешествия: маленькое и большое. Что касается первого, то я провел его на руках у Жакот. Вы не знаете Жакот, вот кому следовало родиться собакой! Она понимает собак и любит их. Ей в отличие от остальных сразу стало ясно, что меня вот-вот стошнит. Как только автобус подпрыгнул на первом ухабе, она быстро попросила газету у сидящего сзади мужчины, а этот глупец все тянул время, стараясь завязать разговор: «Вам, девушка, политические или культурные новости?» и т. д. Мы тогда ехали в Торсей, в загородный дом, который мне пришлось охранять. Миссия моя оказалась необыкновенно забавной: я должен был лаять, как только во дворе появится незнакомец. Иногда я ошибался или делал вид, что ошибаюсь, чтобы меня погладили со словами: «Ну вот, ты меня уже не узнаешь». Это я-то не узнаю! У собак память не то что у людей.

Большое путешествие, в которое я отправился сразу после своего появления в семье, произошло после Рождества. Все праздники я болел какой-то собачьей болезнью. Многие собаки от нее умирают; мне повезло, и я выкарабкался. Мое здоровье шло на поправку, и ветеринар посоветовал, что лучше забрать меня из больницы, потому что там я буду чувствовать себя несчастным, а это вряд ли поможет моему выздоровлению. И мы поехали в От-Луар. Я был худой, как скелет. Мне все еще делали уколы; никогда не забуду звука, предшествующего этой процедуре. Она приходила на кухню, ставила на огонь кастрюлю. Вместо приятного запаха готовящейся еды раздавалось легкое интригующее позвякивание. В первый раз я подошел без опаски, не подозревая о том, что меня ждет. Мне дали круглый сухарик (я их обожаю), и вдруг я почувствовал, что Она сжимает пальцами кожу на моей шее и вонзает в нее твердую иглу. Тогда я не успел возмутиться, потому что несколько нежных голосов ворковали мне на ухо, уговаривая не волноваться. Нет, этот звук мне никогда не забыть. В следующий раз я уже спрятался под стол, но напрасно: меня все равно изловили. Потом это превратилось в своеобразную игру. Хочешь не хочешь, а уколы были необходимы, и пришлось их терпеть, но я каждый раз сопротивлялся и уступал, соглашаясь на сухарик. Во-первых, я их люблю, а во-вторых, мне кажется, людям необходимо соблюдать во всем определенный ритуал. Они считают, что один жест не имеет смысла без другого, и я уже привык ко всем этим церемониям, они помогают нам общаться.

Большое путешествие было очень занимательным. Я сидел позади, в деревянном кузове, обклеенном газетами.

По обе стороны от меня устроились наш Мальчик и его друг — высокий, худой и очень добрый. Время от времени машина останавливалась, и я выходил на дорогу, чтобы поразмять лапы. В первый раз я без оглядки бросился скакать по полям, но их ужас был так велик, что мне пришлось вернуться. Среди дня мы сделали остановку в доме, где было много собак и еще бродила какая-то зверушка поменьше, на четырех лапах, с длинным хвостом, круглой головой и короткой гладкой шерстью. Я доверчиво приблизился к этому существу, а оно потянулось, выставив передние лапы, а потом выгнуло спину и вздыбило шерсть. Я принял это за игру, сделал то же самое, но тотчас отпрыгнул, потому что Кот — с тех пор я хорошо помню это имя — зашипел, оскалил зубы и выпустил когти, стараясь нанести мне удар. Затем он ушел, торжественный и черный, а его пушистый хвост, плавно покачиваясь, проследовал за ним. У него был приятель из псов, тоже весь черный и при этом совершенно кудрявый. Они всегда действовали сообща. Например, Кот прыгал на дверную ручку, собака толкала мордой дверь, дверь открывалась, и они благополучно проходили туда, куда им было нужно. С этого дня я понял еще две истины: для взаимопонимания и взаимопомощи очень важно быть одного цвета со своим четвероногим другом. Не имея такого в своем доме, я решил сам научиться открывать двери и сделал это довольно быстро к великому восторгу моего семейства.

Я все еще был слаб и плохо ел. Она захватила с собой липовый отвар, полезный для нервов. Я пил его теплым из специальной миски. Теперь я понимаю, как был невыносим тогда. Я не хотел ничего слышать о супе с овощами, мясом и хлебом. Я признавал только ветчину, горбушки хлеба и бананы, которые любил и раньше. Но однажды мне дали банан, в который вложили таблетку. От этого его вкус сильно изменился; с тех пор я больше никогда не притрагивался к бананам. Не терплю насмешек.

Мы снова двинулись в путь и к ночи приехали в другой дом. Меня сразу окружили дети, которые ужинали на кухне. С ними было намного веселей, чем в столовой, где сидели взрослые. Один из них угостил меня костью; я схватил ее и собрался было с удовольствием поглодать под столом, но тут раздались душераздирающие вопли. Никаких костей щенку! Где его ветчина, где его сухарики?! Бедная бабушка была совершенно растеряна и говорила одной из своих невесток: «Спасибо, милая, что принесла объедки для собаки, но, кажется, она больна, и ей можно только ветчину и сухарики». Я был в смятении: дать гордый отпор, защищая кость, или ретироваться? Нет, с детьми хоть и шумно, но зато как-то спокойней.

Вечером обсуждался вопрос о том, ставить ли мой ящик на кухню, как в Париже. Эта тема вызвала бурные споры. Я не сразу понял, что все дело в газе, которым могут отравиться домашние животные, ведь они проводят всю свою жизнь на полу. Один шутник заметил, что в случае утечки газа моя смерть вовремя предупредила бы остальных об опасности. Я с облегчением убедился, что это замечание сильно шокировало членов моей семьи.

Я провел тяжелую ночь: мне было страшно, я ничего не узнавал вокруг. Я заскулил, и мальчики спустились ко мне. Они решили, что я хочу гулять, и вывели меня в сад. В лунном свете все стало совершенно белым. Мы шли по мягкому снежному ковру. Было холодно и сыро, но невероятно интересно: я впервые видел снег. Одно из окон распахнулось, Она появилась в нем и громко зашептала: «Вы с ума сошли! На улице же холодно! Быстро возвращайтесь!» Ее голос поставил все на свои места, потому что меня тотчас перенесли вместе с моим ящиком в комнату, где ночевали мальчики. Я лизнул каждого в знак благодарности. Они долго гадали — не захочу ли я забраться к ним в кровать, и, поскольку я не смог ничего объяснить, им пришло в голову отнести меня вместе с ящиком в соседнюю комнату, где спали Он и Она. Я бросился радостно облизывать всех и через минуту уже спал.

На следующий день в доме было много разговоров: я запачкал полы в коридоре; дедушка заметил следы в саду и испугался за свой салат (неужели салат растет под снегом?). Он даже собрался измерить ноги детей, чтобы узнать, кто из них выходил ночью в сад. Что касается моих следов, то их происхождение ни у кого сомнений не вызывало. К середине дня страсти улеглись, и, поговорив еще некоторое время о простуде и бронхитах, взрослые забыли об этой истории.

Я все еще был слишком худ, и мне надевали на прогулку свитер. Я его страстно ненавидел. Увидев на улице снег, я испугался, что на меня наденут не только свитер, но и сапоги. Такое тоже бывает. В магазине «Элегантный пес», куда мы с Ней зашли как-то раз, я своими глазами видел такую душераздирающую картину: бедный дрожащий желтый песик стоял на большом столе; на одной его лапе красовался бледно-голубой резиновый сапог. Он не смел наступить на нее и ковылял на трех лапах. Хозяйка уже успела купить ему голубой дождевик с капюшоном. Один из посетителей, глядя на него, сказал: «Карнавал да и только!». Бедняга сгорал со стыда. Все-таки мы живые существа, и у нас тоже есть гордость.