Галина Исакова - Салют, Варварята! Страница 32

Урррааа, догиня Ася и тетя Катя приехали! Ася, какая ты большая! А я уже до брюха тебе дорос! Давай поиграем? Ну давай поиграем? Давай поигрррраем, говоррррю! Смотри, там какие грядки чудные! Растения, да. Я их уже пропалывал сегодня, пока бабушка не увидела… Она сказала, что я нерпа в перьях и изверг, представляешь? А кто такой «нерпа»?

Ну побежали играть? Ну побежали! Ну Асяяяяяяяяяяяя!

А что это ты ешь? Как вкусно пахнет! А еще! А дай мне все! Уйди — РРРР! — это моя миска, ну и что, что там твоя еда, а миска моя! Ты старше, зато я уже все съел.

Я посплю чуток, ладно? Что-то меня разморило…

Ася, Ася, ты где? А интересно, если тебя пососать, из тебя молоко пойдет? Нет ничего… МАМААААА, я есть хочу! Давно пора обедать. Или ужинать.

Ой, как темно. Ночь уже, да? Ася, тетя Катя, я тут полежу, можно? Вы мне вот тут, за ушком почешите. Во-от тут, ага. Ммм, хорошо. А сказку? А поесть у вас ничего нет? Сейчас я только к кусту сбегаю…

Ой, а чья это корочка в миске? Тетя Катя, ты не съешь? А вдруг съешь? Лучше я сам все съем, пока не забрали еду у бедного маленького голодного мастифика.

Ну, все, пописали от души, можно поспать… Мама, ты здесь? Я тебя охранять буду, спокойной ночи, мамочка! Разбуди меня, если есть соберешься, ладно?»

И плюшевый медвежонок Сафи тоже прижилась у новых хозяев, ее там полюбили. Имя ей изменили на Вениту (это как «Вениамин», только для девочек. Венита!), зато характер остался прежним: самостоятельная деловая колбаса, очень-очень красивая, и сама об этом знает. Она не для питомника — она сама для себя.

«Я приехала. Вы спрашиваете, как там фьорды? Ничего себе, немного не так, как я себе представляла, но красиво. Думала, это скалы такие, узкие, голые, высокие, суровые, а оказалось, зеленые пологие холмы с протекающими меж ними реками. Говорят, первое место по туристической притягательности в мире. На Северный Кавказ похоже.

А вот как там моя Варварушка — не знаю, не могу найти попутную машину на дачу. Поэтому сижу до завтра в одиночестве, борясь с четырехчасовой разницей во времени.

Пока меня не было, Димыча купили и забрали.

Там теперь мама Варя и дочка Оленька.

Завтра свидимся! Завтра. Наконец-то!»

Как говорит моя подруга: «Ну вот, нашла себе еще один повод для беспокойства, теперь ты в своей тарелке!» Я в своей тарелке, это факт.

Олечку там оставила!

Но так оно и лучше. Во-первых, пугают петиции недовольных соседей, а во-вторых, и главных, ей там будет лучше. Олечка превратилась в лошадину, дай Бог каждому, окрепла, раздалась на вольном воздухе. Килограммов 25, наверное… А ребенку еще и трех месяцев нет.

Собаки за 2 недели слупили 3 мешка корма по тринадцать килограмм, так что здоровья в них — ого-го. Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.

Олечка скачет, как лошадь, а, ну я это уже говорила. Жизнерадостная, невредная, некапризная, небоязливая, любопытная, активная — как и положено быть адекватному щенку. Сейчас весь пол заплюю от сглаза.

А Варишну я за ошейник и в машину. И увезла. И в охапку. И сюсюкала. И целовала. И лапами мне на грудь. И языком по всему лицу. И с разбега на меня. И валяться по траве. И хохотать, отталкивая напрыгивающую восьмидесятикилограммовую любимую собачищу. И гладить бархатную морду. И целовать в кожаный нос. И шептать в уши глупости и нежности. И ходить, заглядывая в глаза: «А это правда ты? А где ты была? А что это было? А мы домой? А погуляем? А там моя подстилка? Правда?! Моя подстилка?! ДОМОЙ!»

От машины до дома мы мчались, как корабль под парусами. Куртка развевается, пакеты реют, глаза блестят. Шествие безумцев. Пробег со скоростью падающих метеоритов.

Хотя не забыли сто раз присесть на любимой лужайке. Лицом, задом и боком к дому. Во всех положениях на знакомой травке. И напоследок еще раз… И с душой так.

А дома все обнюхивать. И сесть у места, где должны стоять миски. Но миски еще в пакетах. Да наплевать на миски, ерунда, я на полу полежу, вот здесь, в уголке, на линолеуме… Ты же не будешь больше на меня сердиться?… Я что-то сделала не так, да? Почему ты меня оставила? А теперь простила, да? Я буду послушной, только ты не отдавай меня больше, а?

Чего ты сидишь на полу в коридоре? Да еще у двери? В куртке, в ботинках. Мы кого-то ждем? Можно…, я тут… рядышком… полежу? Мне нужно видеть тебя…, вдруг ты еще чего удумаешь… Пожалуйста! Не сердись на меня… Я боюсь вызвать твое неудовольствие… Не понимаю, что со мной было, вот это — несущее боль, печаль, расставание и ожидание, но ты же не прогонишь меня? Я тут…

У тебя соленое и мокрое лицо. Пахнешь не так, как всегда… Ты же, когда сердишься, посылаешь всех к черту, а плачешь только ночами в подушку… А сейчас ты почему плачешь? Мы ведь дома? Или… ты уйдешь? И неразобранные сумки… Которые пахнут далекими и странными вещами… Глаза мои закрываются… Я не хочу спать…, но глаза закрываются сами… Только ты больше не уходи. Ты не уходи… Я ДОМА…, дома…»

Но дома нет Олечки… К ней обещали «подселить» спаниелиху, чтоб ночами было теплее, а днем — веселее… Моя Олечка в первый раз будет ночевать без Вари… Без всех нас… Одна… Маленькая девочка, ждущая своих хозяев и переносящая столько изменений по воле человека. Хотя, наверное, воспринимающая свою сложную жизнь как должное. Но кто знает?

Мы дома, а Олечку я оставила… Почему? Из-за соседей. Из-за себя. И маленькой, крохотной надежды, что для ее развития это будет полезнее. Физического. Лучше пусть ребенок носится на свободе и на воздухе, чем на тридцати метрах по линолеуму под мои бесконечные «нельзя» и стоящую в воздухе тревогу — я действительно боюсь, что нас всех к чертовой матери выселят. Заморозков пока не обещают, кормят ее там хорошо, компания опять же… А мы уж с Варварой будем век доживать так, по-стариковски… тихо, мирно, переваливаясь и посапывая.

Ну, а то, что ребенку будет тоскливо без нас — мой крест, моя мука.

Да нет, на самом деле, все неплохо. Настроения такие, потому что… Да просто настроения…

Хозяев ей пока не нашлось. Если в течение сентября хозяева не сыщутся, заберу ее домой, потому что «дача» закрывается. Так что это еще не финал.

Дома нет и Димыча… С которым я даже не попрощалась. А его новые хозяева так и не знают его имени. Я не написала в памятке, а вспомнить никто не смог… Мой веселый парнишка, как он там, в другом городе? Назвали Оскаром — на скандинавский манер.

Дома нет Сафи-Вениты… Оставшейся в моей памяти сладким шоколадным пупсом, специальным медвежонком для целования. Маленькой темной крошкой с независимым характером.

Дома нет мальчугана Сумерки-Боя… Он растет и рыжеет. И ждет вместе с хозяевами переезда в новый коттедж. Самый веселый. Хоть и последыш.

Нет Влада… Но ему тоже, наверное, лучше. Да почему «наверное» — лучше. Лучше, чем под моим, слишком бережливым, крылом… Слишком опекающим. Слишком беспокоящимся. И в общем-то бестолковым… Просто любящим.

… Варвара спала, положив морду на игрушки, привезенные «с дачи». Они пахнут той свободой…, и немного печалью…, и сеном…, и опилками…, и щенками… Закатами, утренними росой и туманами — теми, которые без меня.

Спала беспокойно, часто приоткрывая глаза: «Ты здесь?»

А потом, словно решившись, словно что-то поняв, подошла. Морду мне на колени, карие глаза — в душу: «НУ ГДЕ ЖЕ ТЫ БЫЛА ТАК ДОЛГО?! ТАК ДОЛГО…»

Мы дома.

Жизнь, так стремительно вовлекшая меня в свой водоворот в начале июня, с рождением щенков, постепенно снижает обороты. Хотя все началось еще по весне — с момента вязки. Жизнь в ожидании… то родов, то открытия глаз, то первых прививок, то первых погрызенных вещей, то покупателей, то отпуска, который не очень получился все из-за того же ожидания.

Несешься, несешься, а потом вдруг наступает ЭТО… То, что принято называть покоем. А по инерции еще стремишься вперед. И беспокойство уже стало второй натурой. Одним словом, я в себя еще не пришла.

Но Варвара рядом и — о Господи! — через 6 часов нам уже надо идти гулять! Началось!

А утром Варвара едва не «двинула кони».

Я тоже едва не двинула их вместе с ней.

Все произошло около семи утра. Я проснулась от дикого вопля, сильного толчка. Варвару приподняло от пола и начало носить по комнате… С такой силой, что, ничего не видя, она налетела на кровать, свернула ее… Потом ее отбросило к другой стене, упал телевизор, накренился шкаф… Шкаф!

Ее била крупная дрожь, в пасти клокотала пена, глаза — пустые, безумные…

Сначала я подумала, что ей приснился страшный сон, кинулась к ней, она с воплем от меня… Влетела с размаху в стену… А потом завалилась на бок, по телу пошли сильные судороги… Она как будто бежала и одновременно подтягивала лапы к себе… Потом стала задыхаться… Моча полилась… Собака страшно выгнулась… и затихла.