Джеймс Хэрриот - Из воспоминаний сельского ветеринара Страница 38

Мэгги Робинсон, стоявшая в смутном свете у занавеса, по-видимому, не могла отвести глаз от нас с Хелен — во всяком случае, каждый раз, когда я косился на нее, взгляд ее был устремлен в нашу сторону, а на губах играла многозначительная улыбка. Однако примерно на половине фильма ее отвлек шум за занавесом, и тут же на балкон ввалился широкоплечий верзила.

Не веря своим глазам, я узнал Гоббера Ньюхауса, и мне представился очередной случай убедиться, что ограничение продажи спиртных напитков на него не распространяется. Вторую половину дня он неизменно проводил в том или ином питейном заведении и сюда явился передохнуть после слишком усердных возлияний.

Покачиваясь, он прошествовал по проходу и, к моему вящему отчаянию, свернул в наш ряд. Посидев секунду на коленях у Хелен, отдавив мне большой палец на правой ноге, он наконец водворил свою гигантскую тушу на пустое сиденье слева от меня. К счастью, оно тоже оказалось ухажерным двойным, тем не менее Гоббер лишь с большим трудом сумел расположиться более или менее удобно — долго ерзал, сгибался, откидывался, сопя, фыркая и похрюкивая, точно целый загон свиней на откорме. Но в конце концов ему удалось обрести искомую позу и с заключительным глухим рыганием он погрузился в дрему.

Лирическая история о любви началась при достаточно зловещих предзнаменованиях, появление же Гоббера лишило ее последнего шанса. Храп его отдавался эхом в моих ушах, я купался в облаках крепкого пивного перегара и был не в силах воспринимать тонкие лирические нюансы того, что происходило на экране.

Но вот с последним крупным планом вспыхнул свет. Я с опасением взглянул на Хелен. В течение сеанса я уже замечал, что ее губы порой кривились, а брови хмурились. А вдруг она сердится? Тут перед нами, как посланница небес, возникла Мэгги с лотком, продолжая, правда, ухмыляться.

Я купил две порции шоколадного мороженого и только принялся за свою, как пальто впереди меня зашевелилось. Человечек ринулся в новую атаку. Ни ледяной взгляд, ни маска угрюмости, ни его физиономия ничуть не смягчились.

— Я-то знал, — сказал он, — с самого начала знал, что вы пальцем в небо тычите.

— Неужели?

— Во-во! Я пятьдесят лет за скотиной хожу, и когда что с кишками, так совсем все по-другому бывает.

— Да? Вероятно, вы правы.

Человечек приподнялся, извернулся, и мне пришло в голову, что ему вздумалось перелезть ко мне через спинку, но он ограничился тем, что назидательно поднял указательный палец.

— Хоть с того начать, что при больных-то кишках корову или там быка сразу запрет, и навоз потверже камня выходит.

— А-а!

— То-то и оно! А у нее-то навоз мягонький был, сами знаете.

— Да-да, совершенно верно, — поспешно перебил я, косясь на Хелен. Только этого не хватало, чтобы атмосфера стала совсем уж романтичной.

Он презрительно потянул носом, отвернулся, и, словно все было заранее отрепетировано, мы снова погрузились во мрак и загремели громкоговорители. Я откинулся на спинку, содрогаясь, и вдруг до меня дошло, что что-то не так. К чему тут визгливая американская музыка? Но на экране уже вспыхнуло название: «Аризонские стрелки».

Я в ужасе наклонился к Хелен.

— Как это? В программе же значится фильм про Шотландию. Тот, который мы хотели посмотреть?

— Да, значится. — Хелен умолкла, поглядела на меня с легкой улыбкой и добавила: — Но боюсь, его не покажут. Тут вторые фильмы часто меняют без предупреждения. Никто как будто не возражает.

Я поник. Опять! В «Ренистоне» не было танцев, сейчас не тот фильм… Нет, по-своему я просто гений.

— Простите, — сказал я. — Вы очень огорчены? Она покачала головой.

— Ни чуточки. Давайте смотреть. А вдруг будет интересно?

Но я быстро утратил надежду: столько раз виданные погони, избитый-переизбитый сюжет… Ничего не поделаешь, очередная дурацкая неудача. Я тупо следил, как отряд шерифа в четвертый раз летит во весь опор мимо все того же обрыва, и оглушительный треск выстрелов застал меня врасплох. Я подпрыгнул, и даже Гоббер пробудился.

— Чего? Чего? Чего? — завопил он, выпрямляясь и бешено размахивая руками. Удар локтем по виску опрокинул меня на плечо Хелен, и я начал извиняться, но увидел, что губы у нее опять искривились, брови сошлись и внезапно она залилась беззвучным смехом.

Впервые в жизни я видел, чтобы девушка так смеялась. Словно она слишком долго сдерживалась и наконец дала себе волю — откинулась, вытянула ноги, бессильно уронила руки и смеялась, смеялась, смеялась.

А потом повернулась ко мне и положила ладонь мне на рукав.

— Знаете, — сказала она слабым голосом, — в следующий раз давайте просто погуляем, хорошо?

Я уселся поудобнее. Гоббер уже заснул, и его могучий храп опять соперничал с выстрелами и воплями, рвавшимися из громкоговорителей. Я по-прежнему понятия не имел, кто такой щуплый человечек передо мной, и меня мучило дурное предчувствие, что он еще не сказал мне своего последнего слова. Часы по-прежнему показывали двадцать минут пятого, Мэгги по-прежнему не спускала с меня глаз, а у меня по спине струился пот.

Без всего этого я мог бы прекрасно обойтись, но не важно. Ведь будет следующий раз!

Лучший друг фермера — его рабочая собака, и бордер-колли подходит для этого как нельзя лучше. Она сбивает в стадо коров и овец не только по команде или свистку, но и по собственной, всегда уместной инициативе. Стелясь над землей, она пригоняет к стаду отбившихся животных, затем ложится и устремляет на коров гипнотизирующий взгляд, а ее черно-белое, слегка косматое тело сохраняет полную неподвижность. На ферме бордер-колли обычно держат в конуре на длинной веревке, и она превращается в сторожа.

С конца XVII века шерсть взвешивали в стоунах — стандартной весовой единице, равной 14 фунтам (1 английский фунт равен 0,453 кг). Фермеры в йоркширских холмах пользовались каменными гирями. Отыскав подходящий камень, они сдавали его на взвешивание и маркировку, а затем хранили у себя в сарае, где во время стрижки свернутое руно клалось на огромные двухметровые чугунные весы, которые подвешивались к потолочной балке. Типичная, оббитая и снабженная чугунным кольцом каменная гиря весила 60 фунтов. Вьюк шерсти, доставлявшийся на лошади на местную фабрику или торговцу шерстью, весил вчетверо больше. Во время второй мировой войны правительство взяло на себя продажу шерсти и установку цен, которые прежде фермеры назначали по своему усмотрению.

Пастуху, обходящему верхние склоны холмов и вереска, где пасутся его овцы, иной раз бывает необходимо срочно доставить заболевшее животное на ферму. Вскинув овцу на плечи и крепко держа ее за передние и задние ноги, он может отнести ее туда сам без промедления.

Современные декоративные изделия, сплетенные из ржаных колосьев, — отзвук древних обрядов умилостивления и почитания богини урожаев. Во время жатвы, когда ее дух оставался лишь в немногих не попавших под серп колосьях, из них сплеталось подобие идола, воплощавшего богиню. Его хранили до весны, а затем крошили над засеянным полем, чтобы всходы были дружными. В последние годы плетут также изображения различных предметов — например, колокольчики, подковы, веретена, серпы, фонари и подсвечники.

Семья, которая вставала с зарей и не покладая рук до полудня трудилась в поле, нуждалась в сытном обеде. Зимой тушеное мясо и пудинг давали силы работать до сумерек. Основой разнообразных дешевых и сытных пудингов был перетопленный почечный жир. Лимон придавал пудингу остроту и душистость. Пудинг завертывали в чистую тряпку и кипятили по меньшей мере два часа. Впрочем, если он оставался в кипящей воде много дольше, вреда не было. Чтобы приготовить лимонный пудинг, смешайте лимонную цедру с 50 г муки, 50 г мелких хлебных крошек, 120 г нарезанного почечного жира и 50 г сахара. Добавьте одно взбитое яйцо, 2 столовые ложки лимонного сиропа и 5 столовых ложек молока. Хорошенько перемешайте и выложите в смазанную маслом миску. Закройте и продержите на пару не меньше двух часов. Выложите на блюдо и подавайте с заварным кремом или подслащенным белым соусом, сдобренным лимоном.

Самодостаточный замкнутый мирок обитателей йоркширских холмов, в котором долгие часы труда скрашивались домашними развлечениями в редкие минуты досуга, в 30-х годах дал трещины. Радио принесло в дом национальные развлекательные программы, а кинотеатры в окрестных городках приобщили их к международной романтике и экзотике. В пригородах Лидса и соседних городках в конце 30-х годов было 30 с лишним кинотеатров. Однако посещение кино для деревенских жителей — довольно редкое удовольствие. Тем не менее они видели там всех звезд мирового кино и приобщались к этой особой культуре, которая к началу 40-х годов неделю за неделей объединяла 200 миллионов людей по всему миру.