Сергей Лукницкий - Собачий файл Страница 4

Вот почему теперь, когда я слышу, что люди звереют, согласиться с этим не могу…»

Письмо возымело успех. Люди перестали зверствовать. Демократия стала побеждать. А мне ничего не оставалось, как продолжать свои писательские изыски.

Корр. — Интересные случаи из вашей жизни.

Штучка. — Вспоминаю раннее детство. Меня тогда только что забрали от мамы. Я была крошечной и все время плакала. Но мой хозяин взял меня на руки и согрел. В это время он уходил из Министерства внутренних дел, переходил на новую работу. Заместитель министра сказал ему тогда: «Слушай, Сергей Павлович, у нас традиция… Напиши своей команде представление на следующее звание. Ты уйдешь, я подпишу, а потом скажу: подвел. Но ты будешь уже далеко, а ребятам — приятно».

И с этими словами дал ему шесть пронумерованных бланков-представлений на очередное звание. Но у Сережи был отдел, состоявший из пяти сотрудников. Впереди маячило первое апреля, и он решил пошутить: на шестом бланке он написал представление мне. «Штучка, собака, Москва, адрес, характеристика»… Уволился…

Недели через три (дошло!) звонят кадровики:

— С ума сошел, на твою собаку довольствие выписали на год! Кто портупею теперь выкупит?!!

Так что я хоть и серебристая кудряшечка, но состою в офицерском чине. Поэтому с полным правом пишу собачьи детективы. Кроме того, не советую кому попало ко мне приближаться!

Корр. — Ваше отношение к политике.

Штучка. Вообще-то, я не аполитичная собака. Я была знакома с самой Раисой Максимовной, даже заворчала на нее, когда она сделала замечание моему хозяину. Хорошо, что у нее хватило тогда чувства юмора…

Кроме того, я присутствовала на защите хозяйской докторской диссертации в одной Академии, посмотрела там на голосовавших… Ощущение диссертационного совета — как от винокуренного завода. Нам с хозяином не понравилось!

В общем, мое отношение к политике не однозначно. С одной стороны, политика — веселая игра, наподобие бросания мячика — а я с детства обожаю вратарствовать! А с другой, — иногда так и хочется обратиться к собакам членов Государственной Думы: да вразумите вы их!

Как раз недавно она — Дума — вынесла на рассмотрение Федеральный Закон «О защите животных от жестокого обращения». В нем много забавного: «домашние животные — это одомашненные, бродячие и одичавшие (…) за исключением беспозвоночных, паразитирующих на человеке», или «разведение животных с наследственно закрепленной повышенной агрессивностью», или «естественная активность, а также страдание животных», или «запрещение использования животных в учебном процессе и содержания их в детских учреждениях»… Закон начинается с преамбулы: как быстро и безболезненно умертвить животное! Кстати, на эту тему состоялась у меня недавно переписка с возлюбленным другом моим Муму Герасимовичем…

«Милостивый государь мой, Муму Герасимович!

На днях получила весточку от Вас, и долго не могла ответить по причине легкого недомогания. Не извольте тревожиться, недомогание было действительно шуточным, не заслуживающим и того, чтобы писать Вам о нем в этом послании, кабы не арест нашей соседки — за легкомысленность.

Ох, недоброе время! Чует мое собачье сердце, скоро начнутся политические репрессии за плохое отношение к животным. А что, очень симпатичный способ посадить человека за решетку или отсудить кругленькую сумму. Но вы-то не думайте о плохом! Теперь, говорят, Закон есть о нашей с Вами защите. Тот Закон, говорят, обязывает оснащать наши будки по последнему слову техники, чтобы даже температурно-влажностный режим был соблюден какой надо. Правда, не пишут, а какой — надо? Но вот цепи там всякие, а то и поводки, придется в стране отменить: ограничение свободы передвижения. Правда, при этом надо надевать намордники. Вот ведь! В стране такая трудная ситуация, да, видать, судьба зверюшек — важнее. Сим и заканчиваю писать, пора подавать голос: кто-то к дому подъезжает.

«Душечка моя, Штучка!

Был чрезвычайно тронут Вашим повествованием о страданиях жизни в неволе, до глубины души взволнован несправедливостями, достающимися моему ангелочку. Как же Вы пишете, чтобы я не тревожился? Да разве можно не тревожиться? Оно так-таки прямо непременно необходимо тревожиться Вашею болезнею, Педигри всей жизни моей! Выслушайте старика Муму, примите робкую его заботу о Вашем будущем… Узнав о постигшем Вас несчастии, обратился я к талмудам и свиткам, дабы найти в них хоть кроху справедливости по отношению к нам, кобелям и сукам. Дай, думаю, узнаю, есть ли правда на свете. И ведь есть, злодейка-матушка! Наши братья из Государственной Думы уже выносили, уже, того гляди, разродятся, а точнее, душа моя, ощенятся законом о нашей защите. Вот радости-то будет у нашего брата!

К примеру, заведется у Вас в Вашем расчудесном домике мышка, а мы соседку-то Вашу — цап — и к ответственности! Поделом ей — за непригляд и издевательство над психикой кошки Мурмявы.

Потерпите еще самую малость, голубушка, будет и у нас Юрьев день!

«Милостивый государь мой, голубчик Муму Герасимович!

А на прошлой недельке было у нас столпотворение инспекторов из Управления по борьбе с отделом дезобработки. Изволили Вы мне сообщить, как отзовется на моей добрейшей нашей соседке моя бессонница, так я возьми и щелкни зубками ту мышку, дабы не повадно было устраивать провокации. А тут, как на грех, пришел инспектор и увидел мышку в стрессовом состоянии. Что тут началось! Обвинили во всем нашу соседку и забрали в участок до выяснения. Мышка ожила, правда, кошка Мурмява ее тут же и скушала живьем, невзирая на травматическое мышкино «пи-пи», только тогда соседку и освободили — за отсутствием доказательства, самой, стало быть, мышки. Инспектор еще кричал, что мышки тоже домашние животные, хотя и дикие. Дескать, жить они должны в состоянии естественной свободы или, по крайней мере, в неволе, но никак не в состоянии шока, а ловить их и убивать варварскими методами, и тем самым посягать на общественную нравственность — безнравственно! Вот, мол, если бы вы блоху убили или замучили, тогда — пожалуйста. Общественная нравственность останется на том же высоком уровне. А мышку — не трожьте! За мышку — ответите!

Вот такие невеселые новости в нашем животном мире! Теперь и косточку поглодать побоишься.

Закон я выучила, но никак не пойму, добрый мой Муму Герасимович, это что же — теперь и у нас, у зверьков всяких, тоже будет политика? Ну, может быть, я неверно изъясняюсь! Но ведь как же, мудрейший Муму Герасимович, ну, ведь написано же в том Законе, что теперь в области защиты животных осуществляется какая-то государственная политика. Вот, например, стандарты воспитания нравственности и любви к животным… Добрейший Муму Герасимович, тогда подскажите мне, Borboncine, далекой от политики, почему же в том Законе только три понятия объяснены в первой статье, и первое из этих трех — понятие эвтаназии. Инспектор, вот, тоже все кричал над мышкой: “автаназия, автаназия!” Может, он перепутал, может, это он так автономии для мышки требовал? И смысл этих понятий чем-то схож?

А вот еще, милый друг мой, в законе говорится о правах граждан в области нашей с Вами защиты, и почему-то в качестве одного из прав по защите указана возможность посещения мест содержания и использования животных. Уж, не грядут ли великие репрессии по помещению нас всех в места “содержания и использования”?! А еще у граждан и организаций есть право содействовать органам! Немножко неправово звучит, но и на том спасибо. Вот только не будет теперь у граждан права защищать своих любимцев и вообще их иметь! А к домашним животным там почему-то приравнены одичавшие и бродячие.

Как раз третьего дня под нашими окнами дебоширила совершенно одичавшая при виде слона Моська, и я бы не сказала, что она выглядела добропорядочной домашней левреткой, так брехала… Мол, сами мы звери не местные и прочее…

А соседи наши из угловой будки привезли недавно из Египта крокодила. Крокодил нервный, но отходчивый, потому что соседи его одомашнили.

Миленький Муму Герасимович! Умоляю, разъясните мне, домашний ли зверь этот антихрист из Египта, а то на масленицу соседи звали нас с хозяйкой в гости… Или же, может, это двухметровое счастье находится в “полувольных условиях”, то есть полулегальных, и принадлежит к сословию диких?

«Наипушистейшая Штученька, собачий ангелочек мой!