Александра Горовиц - Собака от носа до хвоста. Что она видит, чует и знает Страница 46

Эта новая точка зрения позволяет считать другие типы связи, не направленные на создание семьи, подлинными союзами — между представителями одного или разных видов. Классический пример — служебные собаки. Например, овчарки в раннем возрасте начинают дружить со своими подопечными — овцами. Чтобы стать хорошим пастухом, собака должна познакомиться с ними в первые несколько месяцев своей жизни. Такие собаки живут среди овец, едят одновременно с ними и спят рядом. Все волки и все собаки, служебные или домашние, проходят в своем социальном развитии сенситивные периоды. В детстве они выказывают привязанность к тому, кто о них заботится, ищут его, реагируют на него иначе, чем на остальных, по-особому приветствуют.[57] Для молодых животных это — ступень адаптации.

Впрочем, остается значительный разрыв между союзом, обусловленным развитием, и союзом, основанным на симпатии. Поскольку мы не спариваемся с собаками и не нуждаемся в них для того, чтобы выжить, — то почему мы дружим с ними?

Мы испытываем ощущение взаимной открытости: каждый раз, когда приближаемся друг к другу или смотрим друг на друга; оно нас меняет. Мы ждем отклика. Я улыбаюсь, глядя, как Пумперникель смотрит на меня; она виляет хвостом, и я замечаю легкие движения ушей и глаз, означающие внимание и радость.

Люди не нуждаются в том, чтобы их пасли, — мы не стадо. И не пастухи. И, как уже было сказано раньше, мы — не стая. Что же нас связывает с собаками?

Собаки по многим критериям — наиболее подходящие кандидаты в друзья человека. Они — дневные животные, всегда готовые проснуться, если мы хотим вывести их на прогулку, и снова заснуть, если мы остаемся дома. (Мало кто держит дома барсуков или муравьедов.) Собаки бывают разного размера, в зависимости от породы, что удовлетворяет человеческим требованиям — пес может быть достаточно маленьким, чтобы взять его на руки, или же достаточно большим, чтобы окружающие восприняли его всерьез. Их тело во многом совпадает с нашим — у собак есть глаза, живот, ноги; а в случае несовпадения мы проводим аналогии — сравниваем передние лапы с руками, морду с лицом.[58] (Хвост — явное несовпадение, но и он по-своему мил.) Собаки движутся более или менее так же, как мы, только быстрее; у них лучше получается двигаться вперед, а не назад; они красиво шагают и изящно бегают. Они управляемы: их можно надолго оставлять в одиночестве, нетрудно прокормить и дрессировать. Они пытаются «читать» наше поведение и, на наш взгляд, вполне нам понятны (пусть даже мы нередко ошибаемся). Они жизнерадостны и надежны. Срок их жизни соотносим со сроком человеческой жизни: собака сопровождает человека на протяжении изрядного отрезка его жизни, например, с детства до юности. Ручная крыса может прожить один год — это слишком мало; серые попугаи (жако) доживают до шестидесяти — это слишком много. Срок жизни собаки в этом отношении идеален.

Наконец, собаки просто неотразимы. Мы возимся со щенками, умиляемся большеголовой коротконогой дворняге, балдеем от носов мопсов и хвостов хаски. Ученые предполагают, что люди инстинктивно тянутся к существам с гипертрофированными чертами, и лучший тому пример — наши дети. Младенцы появляются на свет с гротескными, непропорциональными чертами — огромными головами, пухлыми, чересчур короткими конечностями, крошечными пальчиками. Мы инстинктивно стремимся помочь детям — без помощи взрослого ни один ребенок не выживет. Младенцы очаровательно беспомощны. Возможно, высшие животные с неотеническими, «детскими» чертами вызывают у нас приязнь потому, что они похожи на детей. Притягательность собак отчасти заключается в их пушистости, отчасти в «детоподобии»: слишком крупная для тела голова, непропорционально большие уши, огромные глаза, слишком большой или, напротив, слишком маленький нос.

Все эти черты, несомненно, привлекают нас в собаках, но не объясняют в полной мере нашу привязанность к ним. Связь человека и собаки формируется с течением времени и зависит от характера их взаимодействия. Объяснение может быть весьма простым: это необходимо, и точка. «В конце концов нам нужны яйца», — объяснял один из персонажей Вуди Аллена, рассказывавший о брате, человеке настолько своеобразном, что он думал, будто он — курица. Разумеется, родственники могли отправить его в лечебницу, однако предпочли этого не делать, чтобы не лишать семью источника протеинов. Иными словами, ответ заключается в отсутствии ответа: строить связи — это в человеческой природе.[59] Собаки, которые эволюционировали, живя бок о бок с нами, не отличаются в этом отношении от людей.

Этологи предлагают два объяснения того, почему установление связей естественно для людей и собак. Первое называется проксимальным: это причины, непосредственно обуславливающие поведение. Второе объяснение — ультимальное — говорит о конечных эволюционных причинах. И мы, и собаки (а также их предшественники) — социальные существа, поскольку социальное взаимодействие, как выяснилось, приносит пользу. Популярная гипотеза гласит, что социальность, предполагающая распределение ролей в сообществе, дала людям возможность эффективнее охотиться: наши предки добывали пищу сообща, и это помогло им выжить и добиться процветания, а бедняги неандертальцы, полагавшиеся только на себя, вымерли. Аналогичным образом жизнь в стае позволяет волкам охотиться на крупную добычу, успешно находить брачных партнеров и воспитывать щенков.

Теоретически мы можем взаимодействовать с любыми социальными животными, но, что примечательно, не дружим с сурикатами, муравьями или бобрами. Чтобы объяснить, почему мы отдаем предпочтение собакам, нужно рассмотреть проксимальное объяснение. Оно таково: главное — какой немедленный эффект имеет то или иное действие и как оно сказывается на том, кто это действие предпринимает. В случае со зверями результатом могут быть мясо, добытое на охоте, или половой акт, которым завершается преследование самки.

Этим собаки отличаются от других социальных животных. Есть три вида поведения, посредством которых мы поддерживаем связь с собаками, чувствуя себя вознагражденными. Это, во-первых, физический контакт; прикосновение животного — не просто стимуляция нервных окончаний в коже. Второй — ритуал приветствия; радость при встрече друг с другом — это узнавание и признание. Третий — тайминг, «измерение времени»; от темпа нашего взаимодействия с собакой многое зависит. Все три фактора неразрывно связывают нас с собакой.

Нам обоим не очень удобно, но мы не двигаемся. Он лежит у меня на коленях, поперек, свесив уже довольно длинные лапы. Его голова задрана вверх и лежит у меня на правом локте — так, чтобы не терять мое лицо из виду. Чтобы продолжать печатать на клавиатуре, мне приходится держать руку на весу над краем стола (свободно двигаются только пальцы), а самой наклониться. Мы изо всех сил держимся друг за друга, и это значит, что наши судьбы вот-вот переплетутся (или уже переплелись).

Его зовут Финнеган. Мы взяли его из местного собачьего приюта, выбрав из десятков псов, клетки с которыми заполняют десяток комнат. Помню момент, когда я поняла, что это будет Финнеган. Извлеченный из вольера и посаженный на стол, на котором люди, разносящие бактерии, осматривают больных животных, щенок завилял хвостом, замотал ушами, а потом прижался к моей груди, сунув морду под мышку. Так-то вот.

Нередко к животному нас влечет возможность дотронуться до него. Наши тактильные ощущения механистичны, они отличаются от других наших сенсорных способностей и, вероятно, гораздо более субъективны. Раздражение свободных нервных окончаний в коже бывает для нас, в зависимости от ситуации и силы воздействия, приятным, болезненным, непереносимым — или вовсе незаметным. Если мы рассеянны, болезненный ожог может показаться слабым раздражением. Нежеланное поглаживание мы можем счесть домогательством.

Впрочем, в нашей ситуации прикосновение, или контакт, означает просто физическое сближение. В некоторых зоопарках посетителям позволяют не просто посмотреть на животное, стоящее по ту сторону ограды, но и коснуться его. Еще лучше, если животное отвечает на прикосновение, например, лижет теплым языком или берет пищу с протянутой руки. Дети и взрослые, которые подходят ко мне на улице, когда я гуляю с собакой, хотят не просто рассмотреть ее — они желают приласкать ее, погладить. Быстрого поглаживания (потрепать по холке) часто оказывается достаточно. Даже краткого прикосновения хватает, чтобы у человека возникло ощущение связи.

Бывает и такое: просыпаешься оттого, что кто-то лижет пятки.

Собакам и людям в равной мере свойственно внутреннее влечение к контакту. Контакт между матерью и ребенком естественен: поскольку ребенок требует еды, он тянется к материнской груди. Оказавшись у матери на руках, он, разумеется, успокаивается. Ребенок, за которым никто не ухаживает — ни мужчина, ни женщина, — будет развиваться аномально (но было бы негуманно проводить подобный эксперимент).