Василий Сорокин - Туман идет по следу Страница 6

Кроме того, когда через неделю Фадей привел карательный отряд на высоту, заросшую буком и ясенем, партизан там не было. Ашпин, по-собачьи заглядывал гестаповцу в лицо, пытался объяснить: неделя — большой срок, долго готовилась операция.

Гестаповец орал, топал ногами, потом сменил гнев на милость: все-таки этот паршивый тип успел взять кое-какие сведения, были схвачены двое связных, пришедших из леса. Для первого раза неплохо. Можно бы его послать еще в одно партизанское гнездо. Но найн, найн! Следует быть осторожным.

Два месяца Фадей работал смазчиком в железнодорожном депо. Где шепотом выражал недовольство новым порядком, где вполголоса, где и кулак из-под полы показывал. Гросс считал: в депо действует диверсионная группа. Поезда летели под откос на перегонах. И не всегда от партизанских мин, подложенных под рельсы. Взрывались паровозные котлы, вагоны с боеприпасами. Не надо быть проницательным, чтобы понять: взрывчатка закладывалась либо в уголь, который пожирался паровозной топкой, либо в вагоны, начиненные бомбами и снарядами. Это было наверняка так. Но кто, кто тот негодяй? Этого Гросс, увы, не знал.

Шепотки и недовольное бурчание по поводу гитлеровцев не очень-то открывали души. Каждый ходил по краю пропасти и каждый понимал, что слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Кто он, этот новичок? Люди сторонились Фадея, либо угрюмо отмалчивались, когда он говорил: «Эх, мне бы верных товарищей, показал бы я подлым захватчикам».

Гросс опять был недоволен. Прошел месяц — и никаких следов. Еще полмесяца. Опять ничего? «Шлехт, Ашпин, шлехт!» («Плохо, Ашпин, плохо!»).

А не устроить ли опять маскарад? Дня через два на перроне гитлеровские солдаты стали избивать мальчишку. За что — никто не знал. Фадей в это время шел вдоль состава вместе с напарником Евгением Кротовым. Они осматривали буксы. Было это ночью.

— Убьют пацана, как пить дать убьют… — прошептал Евгений.

— Гады, ну погодите, за все рассчитаемся, — так же тихо ответил Фадей и присел за вагонами. Дал знак Евгению. Тот сделал то же самое.

— Что ты задумал?

— Молчи, — Фадей приложил пальцы к губам, вытащил из кармана пистолет.

— Ты с ума сошел! — Кротов попробовал ухватить Ашпина за руку. Фадей отмахнулся.

— Не мешай!

Прицелился и выстрелил три раза в сторону тускло освещенного перрона.

Не сговариваясь, оба нырнули под один состав, под другой, под третий. С перрона донеслись автоматные очереди. Стреляли, видно, не по ним, поскольку свиста пуль не было слышно.

У четвертого состава оба выпрямились, но, прежде чем разбежаться в разные стороны, Кротов успел крикнуть:

— Спрячь оружие!

Через месяц Макс Гросс потирал руки. Рыба сунулась-таки в расставленные сети.

И в самом деле, кое-что Фадею удалось вынюхать. Но только не главное: кто руководит диверсионной группой, какова ее численность, кто входит в нее? Этого провокатор пока не знал.

— Познакомил бы ты меня со своими товарищами, — попросил как-то Фадей сменщика.

— Не время сейчас.

— Когда же?

— Когда-нибудь. Через полгода, например.

Ждать полгода Фадей не мог, поскольку не мог ждать полгода Гросс. Гестаповец нервничал, поторапливал, хотя понимал, что спешка тут только все напортит. На всякий случай установил слежку за Кротовым. Узнал, с кем он встречается, послал и за ними сыщиков.

Гестаповец ждал еще полмесяца. У Ашпипа никаких сдвигов. Тогда было решено арестовать Кротова и всех, с кем он чаще всего виделся в последний месяц.

Не очень-то многого они добились. Кротов молчал, хотя дома, в сарае, у него нашли взрывчатку. Молчали или говорили «не знаю» все семеро, кого гестапо схватили в ту ненастную, осеннюю ночь.

Как бы там ни было, Фадей и тут оказал услугу врагу. Молчат схваченные или отрицают свою вину, не это важно. Взрывчатка налицо, тут слов особенных не надо, хотя клубок следует раскручивать до конца. И гестапо старалось распутать клубок, хваталось за нити — иногда правильные, иногда совсем не те.

В те дни сразу после того, как семеро были отправлены в застенки, у Ашпина хоть и ушла душонка в пятки, но ушки были на макушке. Подойдет к рабочим, прислушается, выдавит соболезнующий вздох — ах, ах, да как же это случилось, сразу семерых, а?

Он чувствовал: рабочие косятся на него. Кто-то, оказывается, видел, как он входил в гестапо.

С работы Фадей возвращался поздно вечером. Сворачивая в переулок к дому, где жил, заметил, как справа, из-за плетня, метнулась тень. Он выхватил пистолет, выстрелил и тут же потерял сознание: сзади его ударили по голове чем-то тяжелым.

На выстрел примчался патруль, обнаружил распластанного на дороге человека в замасленной спецодежде и черной затасканной шапке. Рядом валялся немецкий пистолет «Вальтер». Фадея увезли в комендатуру города.

И на этот раз гад ускользнул от смерти. Полмесяца он провалялся в больнице, а потом снова за работу. Теперь уже не в депо. Там делать было нечего.

Фадея направили в батальон «Нахтигаль» («Соловей») дивизии «Бранденбург». Дивизию называли войском адмирала Канариса — руководителя армейской разведки (абвера). История не припомнит, чтобы в какой-либо стране когда-либо существовало подобное соединение. Оно родилось в фашистской Германии — точнее, там был создан костяк его. Батальоны дивизии — это диверсионные отряды, разбойничавшие во время войны по всей Европе. Во Франции, в Чехословакии, в Югославии, в Польше — везде можно было встретить лейб-гвардию главаря фашистской разведки.

За пять дней до вероломного нападения на Советский Союз батальон в спешном порядке погрузился в вагоны и помчался на восток. Он был выгружен в тридцати километрах от города Разымно — неподалеку от советской границы. В ночь на 23 июня 1941 года «соловьи-головорезы» начали свои зловещие трели.

Тридцатого июня батальон вступил во Львов. На другой день на балконе оперного театра были повешены двенадцать человек.

Теодор Оберлендер мог быть доволен. Занимая в абвере пост референта по украинскому вопросу и осуществляя политическое командование батальоном, он докладывал Канарису, что «соловьи» оправдали доверие, несмотря на то, что среди них были русские, вернее, оголтелые белоэмигранты и другое отребье, набранное еще в Бранденбурге.

Ученые с мировыми именами, тридцать четыре европейских светила были расстреляны «соловьями» во Львове. Среди них профессор политехнического института, бывший премьер-министр Польши Казимир Бартель, профессора Ломницкий, Вайгаль Гильярович, ректор Львовского университета профессор медицины Сарадский… И это, конечно, не все. Три тысячи ни в чем не повинных людей уничтожили «соловьи» в первые же дни разбоя.

Вот в эту семейку и попал Фадей. Распознали птицу по полету и приняли. Батальон действовал, впрочем, уже не во Львове. Его кровавые следы вели в Витебск, в Смоленск, в другие города и села Белоруссии, вернее, в те места, что остались от них.

Угрызений совести Ашпин не знал. Не знал по той причине, что у него ее никогда не было. Раз и навсегда он сказал себе: воюю за свое, батей нажитое, и баста! Ради этого готов на все. Среди карателей Ашпин чувствовал себя, как рыба в воде. И вешал, и убивал, и насиловал. И выдавал себя за партизана, и в леса ходил, обросший и худой.

Под Винницей, перебегая во время боя к немцам, предатель получил партизанскую пулю в спину. Однако дополз-таки до своих хозяев.

На этот раз он провалялся в госпитале более трех месяцев. Батальон «Нахтигаль» куда-то исчез. То ли был переброшен в другую страну, то ли разгромлен. Этого Фадей тогда не узнал. Его залатали и послали в батальон «Бергман» («Горец»). Он тоже входил в дивизию «Бранденбург». Канарис создал его для карательных акций на Кавказе. И молодчики из «Бергмана» ликвидировали в Пятигорске госпиталь, расстреляв более двухсот раненых бойцов и командиров, уничтожили сотни невинных людей в Нальчике, свирепствовали в кабардинских и балкарских аулах.

Командование батальоном осуществлял все тот же Оберлендер. Должность референта показалась ему скучной. Хотелось убивать и вешать своими руками. И он часто наезжал к своим любимцам и вместе с ними убивал, вешал, взрывал школы, больницы, жилые дома с детьми, больными стариками.

Когда Фадей попал в батальон «Горец», тот разбойничал уже в Крыму. Предатель оказался в знакомой стихии. «Горец» расстреливал военнопленных, истязал мирное население. Тысячи советских людей уничтожили абверовские бандиты в Крыму. Не щадили ни старого, ни малого.

Но ни пули, ни петли не страшили народ. Для него честь и свобода были превыше всего. Шла Великая Отечественная война. Она громила врага в открытом бою, набрасывалась из-за угла, рвалась подложенной миной в офицерском казино, словом, подстерегала на каждом шагу.

Смерть гналась за негодяями и палачами, настигала и хватала мертвой хваткой. Зверь пятился к своей берлоге. В числе немногих, кому посчастливилось унести ноги с советской земли, был Фадей Ашпин — изменник, провокатор, убийца, по которому давно скучала петля.