Анатолий Харитонов - Чинька-Чинька Страница 6

— Пусть охладятся…

— Чинька, ко мне! — крикнул я. Чинька отпустил Пирата и повернул к берегу, но тот, подбадриваемый выкриками Гека, снова бросился в атаку. Чинька плыл к берегу, где можно твердо стоять на лапах, а Пират ему мешал. И все-таки Гек ошибся, надеясь, что в воде его собака окажется в выигрышном положении. Чинька и здесь чувствовал себя превосходно, вновь бросился на врага и снова ухватил того за горло. Не помог и хваленый ошейник. Чинька просто утопил противника, лишив его возможности дышать. Пират подпял лапы кверху. Они торчали из воды близ Чинькиной головы. Гек заегозил:

— Отгони Чиньку!

— Чинька, ко мне! — приказал я.

Чинька нехотя отпустил врага, вышел на берег и отряхнулся, разбрызгивая воду и вздыбив шерсть. Пират вылез следом и из последних сил все же куснул Чиньку за хвост. Чинька крутнулся, опрокинул противника и навис над ним. Пират лежал кверху лапами и, казалось, не дышал. Он полностью отдавался на милость победителя.

— Ко мне, Чинька! — позвал я.

Он послушно оставил врага и сел подле меня, удовлетворенно раскрыв пасть, будто говорил мне: «Видишь, как я с ним разделался! А ты боялся…»

Я потрепал его за загривок, и он заулыбался.

Толпа зевак расходилась по своим делам. Все с уважением смотрели на Чиньку, спокойного и послушного пса, такою на вид добродушного.

Скоро мы с Чинькой были далеко в море. А когда снова вернулись на берег, Гек устроил целый спектакль. Он встретил Чиньку у самой воды, громогласно приветствуя и протягивая ему руку. Гек шутил, конечно, но в голосе его слышались и нотки уважения. На всякий случай я вполголоса предупредил Чиньку: «Нельзя!» И сказал Геку:

— Осторожней, Гек, собака есть собака… Может цапнуть!

Я-то знал, что Чинька понял, кто затеял драку, и втайне боялся, как бы пес не вздумал наказать истинного виновника.

Однако Гек любил лезть на рожон. Ему хотелось как-то сгладить то невыгодное впечатление, какое он произвел в прошлый раз. Мне кажется, ему даже хотелось, чтобы Чинька укусил его за руку. Тогда не он, а мы чувствовали бы себя нехорошо.

Гек, весь напружинившись, самоотверженно протянул руку к Чинькиной голове — к самому уязвимому, оберегаемому месту. Я замер в ожидании, что вот сейчас Чиньку покинет выдержка и он набросится на обидчика. Но произошло неожиданное. Он брезгливо сморщился. Это была не гримаса угрозы. Гримаса выражала отвращение, как будто к Чиньке прикасалось что-то неприятное, которое надо было терпеть в угоду хозяину. Так повторялось всякий раз, когда Гек протягивал к Чиньке руку, пытаясь восстановить дружеские отношения. Гек даже угостил его колбасой, но Чинька не смягчился.

Мне было интересно, как поведет себя Чинька дальше, и я приказал взять колбасу. Он съел ее все с тем же видом презрения и отвращения, хотя колбаса— это его самое любимое лакомство. Съесть съел, но своего мнения о Геке так и не изменил.

Земляничная поляна

Однажды в июньский день мы ехали в стареньком «Запорожце» на таежные земляничные поляны. В автомобиле было жарче, чем на улице. Впечатление такое, словно тебя посадили в натопленную духовку. Чинька поминутно вываливал язык, тяжело дышал, ерзал на месте, пересаживался и норовил разлечься на заднем сиденье, мешая Жейке.

Жейке тоже было жарко. Между ними то и дело возникали ссоры из-за места. Чинька залезал на чужую половину, а Жейка закидывала ноги на его спину. Когда наконец-то мы прибыли, все враз вывалились из машины и разбрелись по поляне. Здесь было прохладнее, так как рядом текла горная речка. Вообще-то ее можно было перепрыгнуть, но тот, кто промажет и хлюпнется в воду, выскочит как ошпаренный — такая она холодная.

Поляну густо покрыли кустики земляники, а других растений будто бы и не было. Занесешь ногу, чтобы сделать шаг, и не знаешь, куда ступить. Припадешь на колени да так и ползешь, собирая ароматные, ярко-красные ягоды. Наберешь полную ладонь, а в банку бросать жалко. Ссыпешь в рот — и потекла в тебя пьянящая, пахучая влага. Ешь, ешь… Вроде уже насытился, бросил несколько горстей в банку, ан нет, попалась на глаза крупная, теплая, словно солнцем налитая ягодка, возьмешь ее на язык — хороша! И только когда наешься, начинается самый сбор, что называется, в лукошко, про запас, на долгую зиму.

Тут же крутится Жейка. Собирать ленится, вот и ныряет в банку ее рука да черпает ягодки покрупнее. Прочтешь ей мораль насчет трудолюбия, слушает она внимательно, а сама жует и в банку заглядывает.

Чинька бродит поодаль. Вдруг вижу, он тоже губами снимает землянику с кустиков и ест.

— Пошел вон, паршивец, — ровным голосом говорю ему и машу рукой. — Ешь где-нибудь подальше. — Чинька отошел и снова чавкает: «Я, мол, не лезу к тебе… Я с краю!» А мне все кажется, что он к облюбованному мной участку подкрадывается да лучшие ягодки слизывает. Погрожу ему пальцем, он лежит в тени и лениво шевелит пастью, да еще и головой раскачивает. А говорят, что собаки ягод не едят. Вот полюбуйтесь!

Совсем незаметно пролетел день. Когда начало смеркаться, хватились, что забыли дома палатку, а мошка здесь по ночам — лютый зверь. Даже в машине не спрячешься.

Еду готовили у костра. Жались ближе к огню, а мошкара тучей вилась над головами и сыпалась в огонь, ожигая крылья. Ужинали картофельным супом с тушенкой вперемешку с мошкарой. Выбирать ее было занятием бесполезным. Так и ели, не заглядывая в миску, чтобы не портить себе аппетит. Ничего, на вкус не влияет!

Чинька тоже прижался к костру, так что мы стали опасаться, как бы он не подпалил себе хвост. Однако он таежник опытный, не подсмолил ни волоска.

Спать легли в машине. Ночью ворочались, чесались, чихали и размахивали в бессильной злобе руками. Собственно, хватившись палатки, которую мы так легкомысленно не взяли, я понял, на какие муки мы обречены. Теперь вот пожинали плоды беспечности.

Вдруг среди ночи по крыше машины забарабанили. Спросонья мы не сразу поняли, что это… А это был Чинька. Он за ухом чесал и стучал по крыше. Он тоже воевал с мошкой, только оказался сообразительнее нас. Мы влезли в машину и там представляли собой приманку для кровопийц, а Чинька взобрался повыше, где дул ветерок. Мошку сносило в сторону.

Утро мы встретили радостно, как никогда! Опухшие, невыспавшиеся, измученные, мы с надеждой поглядывали на предрассветные вспышки зари и мысленно торопили солнышко. Я предложил покинуть машину и смело вылез на свежий воздух. Там дышалось легче. Я раздул костер. Ко мне присоединились Лида, Жейка и Чинька. Когда огонь разгорелся вовсю, я незаметно для себя уснул, и во сне меня никто не кусал.

Наступившее утро щедро вознаградило нас за наши ночные мучения. Ягода обильно потекла в банки, котелки, мешочки из полиэтилена. Утром ее собирать легко и весело. Мошка куда-то исчезла, и было так приятно, что просто не верилось, будто в этом раю может быть временами плохо.

Увлекшись, Жейка с мамой подошли к краю поляны, обрамленной сплошной стеной настоящего таежного леса. Чинька крутился рядом. На краю поляны в тени кустов и деревьев земляника была крупнее. Они издали заметили большие ягоды, свисавшие на тонких стебельках аппетитно и дразняще, но для того чтобы к ним подобраться, надо было выбрать землянику на подступах. Лида и Жейка на коленях потихоньку подбирались к кусту. И вот когда они почти уже достигли цели и можно было протянуть руку и брать ягоды, Чинька, пробегая мимо куста, грудью толкнул Лиду. От неожиданности она не удержалась на корточках и села, Чинька нахально вклинился между ней и кустом орешника.

— Чинька, ты чего толкаешься! — возмутилась она. Держась за Чинькину спину, попыталась встать. За другую руку ее со смехом поднимала Жейка. Глянув через спину Чиньки под куст, куда они так стремились, Лида вдруг увидела, как то, что она принимала за толстую палку, медленно поползло к лесу. Это была змея. Серая, со светлыми пятнами, так похожая на ясеневый сук, что немудрено было перепутать. Длину змеи определять было некому. Схватив Жейку в охапку, Лида в момент оказалась у машины.

Чинька с равнодушным видом трусил за ними.

Пришелец

Мы собирались уезжать с земляничной поляны и уже упаковали вещи, когда появился небритый человек с карабином наперевес. На нем была давно не стиранная одежда, выгоревшая фуражка. Он возник неожиданно, словно вынырнул из зарослей тайги, что окружала поляну, и повел себя с нескрываемой неприязнью. Подошел к нам и вместо обычного «Здравствуйте!» указал стволом карабина на мирно глядящего на него Чиньку.

— Я вот возьму и застрелю собаку!

Я мгновенно оценил обстановку. Вооружен. Взбредет в голову блажь — и убьет собаку. Потом восстанавливай справедливость… Как можно спокойнее я ответил:

— Зачем же? Собака денег стоит.

Про деньги я на ходу сочинил. Таких «деятелей» ничем не вразумишь, все ваши доказательства их только раздражают и распаляют больше прежнего. Единственно, что таких лиц озадачивает, — это денежный вопрос. Когда убийство собаки отождествляется с определенной суммой ущерба, это их отрезвляет и настораживает. Я не знал, какой запрет нарушили мы с Чинькой, но та уверенность, с которой к нам притопал этот человек, сама по себе уже свидетельствовала о том, что наверняка мы что-то нарушили. Может быть, землянику собирать нельзя, может, на машине по этой дороге запрещено ездить и тут сделали какой-нибудь заповедник или заказник. Мы-то здесь бываем раз или два в году. В подтверждение моей догадки человек с карабином хрипло закричал: