Юный дрессировщик - Острецова Лидия Ивановна Страница 6

Но вот ее мамочка — Лушка — совсем другая собака. Прежде всего о внешности: я узнала Лушку, когда ей минуло десять лет. В этом возрасте собака считается уже старой. Когда-то Луша, может быть, и была красивой собакой — старость, как известно, не красит. Дети у нее были красивые, но к тому времени, когда Луша приехала к нам на дачу, она была страшна. Шерсть на спине вся вылезла, кожа шелушилась от авитаминоза (болезнь старых собак, возникает из-за отсутствия витаминов), хвост, толстый у основания, кончался тоненьким и совершенно голым обрубком. Голова маленькая, глазки слезящиеся и несчастные. Краса эрделей — усы и борода — были обтрепанные и жалкие, к тому же Луша хромала на все четыре ноги попеременно. В ее болезнях я не сомневалась, ведь они все были налицо. Поэтому я не установила за Лушей строгого надзора, как обычно за всеми новичками. Скорей, скорей старую больную собаку выпустить на травку! Полежит она на солнышке, погреется, понежится, может, поправляться начнет…

Но Луша рассуждала иначе. День, два она действительно грелась и нежилась, но на третий день я заметила в ее поведении нечто такое, что насторожило меня.

Луша стала поглядывать на дорогу и следить внимательно, чем заняты люди. Выждав момент, когда в саду никого не было, она встала, огляделась и пошла к дороге. Сначала она хромала и шла медленно, но чем дальше уходила от дома, тем быстрее двигалась и наконец, бросив прощальный взгляд на дом, помчалась изо всех сил, о которых я и не подозревала. Я прервала свои наблюдения и помчалась за ней вдогонку, но куда там… Ни лаской, ни угрозами ее было не остановить. Я очень тревожилась за Лушку: кругом лес, начался охотничий сезон, могут ее погрызть собаки, или она угодит под шальную пулю охотника. Словом, мне мерещились всякие ужасы.

Я прицепила Акбара на длинный поводок и, сказав ему: «Ищи Лушу, след!» пустилась за ней по следу. Сначала мы прибежали на базу «Спартак» за полтора километра от нас, где жили у егеря десять гончих собак. Мне сказали, что бородатая кудрявая собака, похожая на овцу, действительно прибегала, но потом убежала в лес. Дальше мы бежали по лесу до озера километра два с половиной, и там Акбар резко повернул к дому. Я ужасно сердилась, полагая, что ему просто надоело искать Лушку и он считает это занятие бесцельным.

Когда мы влетели домой, все в болотной грязи, в пуху, изрядно поцарапанные, бежали ведь не по дороге, а по кустам и болотным кочкам, — то услышали, что Луша дома, забралась под кровать и не выходит. Когда я бежала от озера к дому, то мечтала: «Только бы пришла эта мерзавка домой, уж я ей задам такую трепку, что из дома носа больше не высунет…»

Не дав себе отдышаться, я позвала ее, чтобы тут же отодрать, но ко мне вылезло, вдавливаясь в пол, измызганное, измученное существо, едва ли походящее на собаку. Два слезящихся глаза смотрели на меня смиренно, с тоской: «Ну, виновата, ну, бей…»

У кого же поднимется рука на старую несчастную собаку, да еще с такой покорностью подставляющую свою спину! Проворчав что-то нелестное о ее нравственности, я бросила поводок.

В смирении прошло несколько дней. Мы уже позабыли, что за Лушей нужен контроль, как она снова убежала. На этот раз вместе с Дотой, решив, что вдвоем веселее в пути, да и возвращаться лучше вместе.

Сначала она побежала к гончим. Там они ближе познакомились с собаками, но повеселиться всласть не удалось: все собаки сидели на цепях, да и егерь был не очень гостеприимен.

Тогда она пригласила Доту еще в одно заветное место, к лесному озеру, — там жил один красавец неизвестной породы. Но степенная Дота уже испытывала угрызения совести за самовольство и не пошла с ней, а вернулась домой, а Луша гуляла весь день и всю ночь; только к утру я услыхала царапанье в дверь и жалобное поскуливание. Когда я открыла дверь, то она легла и замерла, не смея переступить порог, ожидая моей реакции, и только обрубок хвоста робко повиливал, указывая, что остатки совести у этой собаки все-таки сохранились.

Немецкая овчарка

Немецкая овчарка — собака крупная, с растянутым корпусом, крепкая и сильная. Голова клинообразной формы, уши стоячие, как у волка, глаза темные, очень выразительные, живые и проницательные. Морда заостренная, зубы белые, прикус правильный, ножницеобразный, как и у всех других пород, кроме боксера. (Ножницеобразный прикус — это когда верхние зубы плотно находят на нижние, как ножницы.) Конечности мускулистые и крепкие. Хвост сабелькой опущен книзу. Окрас самый разнообразный — от белого до черного. Раньше было больше серых овчарок различных оттенков, а теперь разводят чепрачных — темный верх и рыжий или светлый подпал (низ).

Овчарки злобны и недоверчивы к посторонним, прекрасные сторожа, пастухи, ищейки. Они быстро и хорошо привыкают к любому климату, распространены от Юга до Крайнего Севера.

Меня часто спрашивают: «Правда ли, что овчарки самые умные собаки?»

До некоторой степени — правда. Они неприхотливы, быстро привыкают к любой обстановке и легче дрессируются на любые виды служб, чем другие породы, не требуя больших знаний и умения со стороны дрессировщика. Поэтому овчарки так широко используются и на границе, и в народном хозяйстве. Я держала много собак различных пород — все они интересны и хороши по-своему. Какую породу выбрать — дело вкуса, конечно.

Аза

«Эй, Колька, у Маруськиного дома собаки дерутся, побежали смотреть!»

Аза дралась с ожесточением. Тоска и голод сделали ее тело поджарым, кости торчали наружу, шерсть была взлохмаченная и тусклая. Уже было разорвано напополам ухо, прокушена лапа, губы в клочьях. До сих пор Аза все еще не давала себя подмять, но силы покидали ее.

Рыжей тоже досталось. Кровью был залит весь снег под ними и вокруг них.

Совсем недавно, когда была жива хозяйка, Аза проходила мимо рыжей, не замечая ее, и та не смела даже приблизиться. Тогда Аза была красивой, холеной овчаркой волчьей масти. Теперь она была заброшенная, так как переселилась в конуру, старую и дырявую. Раньше Азу держали в доме. Хозяйка водила ее на площадку учить разным собачьим наукам. Дрессировка давалась Азе легко, все было хорошо и любо. И все тогда ладилось у Азы, все было кстати. Оделась хозяйка на работу — тащи ей портфель, вернулась с работы — неси поводок, чтобы гулять. Вечером — подай тапочки. Когда они шли из магазина, Аза всегда тащила сумку, груженную картошкой или бутылками с молоком. Несла осторожно, высоко и гордо задрав голову.

Дом и хозяйские вещи под ее надежной защитой.

Теперь все изменилось: хозяин не замечал собаки, а чужая женщина старалась чем-нибудь досадить Азе.

Первый скандал произошел, когда гостья надела хозяйкину жакетку, несмотря на грозное рычанье Азы. И тогда собака укусила ее, а хозяин жестоко избил Азу. Теперь женщина и собака ненавидели друг друга. Везде собака стала мешать, всех стала раздражать. Без конца раздавались крики и ругань. Азу выпроводили во двор, в конуру. В дом заходить запретили. Собака отлично понимала, что все неприятности происходят от новой жилички, и при каждом удобном случае кусала ее. Тогда хозяин посадил Азу на цепь. Жизнь стала еще тоскливее.

Хуже всего было с едой. Хозяин часто забывал покормить Азу, и она целыми днями сидела без еды. Не в силах сдержать тоску и голод, собака стала выть по ночам. И ее били за это. Аза стала угрюмой, злой. К себе подпускала только хозяина да еще соседских мальчишек, Кольку с Сережкой, которые тайком совали ей уворованные дома куски. Иногда мальчишки отцепляли ее — побегать. Аза убегала на пустыри, где была свалка, разрывала лапами мусор, надеясь найти какую-нибудь еду.

Гостья, живущая у них в квартире, боялась Азу и обходила будку сторонкой, — собака стервенела от одного ее вида.

Сегодня Колька тоже тайком выпустил Азу, и она, порывшись на свалке, нашла заплесневелый, замерзший батон. Аза принесла булку домой, чтобы спокойно заняться ею в конуре. Тут рыжая и набросилась на нее.