Николь Дескур - Я, говорит пёс Страница 8

ОТЪЕЗД МАЛЬЧИКА

Он иногда подшучивал надо мной, и я часто не понимал как следует, что ему все-таки нужно. Обычно он говорил со мной по-французски, но иногда, видимо, вспомнив о том, что я по происхождению ирландец, — по-английски. Знал бы он, что интонация значит больше, чем любые слова, и что можно сказать «как ты мил» таким тоном, что это будет звучать как «ну и мерзкий же ты тип». Хотя, конечно, есть у меня определенный запас слов на французском языке: эти выражения вызывают приятные либо неприятные ощущения, в зависимости от ситуации, в которой они употребляются. Как-нибудь я вам о них расскажу.

Но сейчас мне хочется поведать вам о событии, важном для всей нашей семьи.

Я жил в семье уже год и часто присутствовал при чьих-нибудь отъездах и приездах, встречах и расставаниях. Но всегда члены моей семьи в конце концов оказывались вместе. Я безо всякого опасения наблюдал за тем, как они собирают чемоданы, садятся в машину, оставляют меня дома. Я заметил, что наступление хорошей погоды вызывает у людей сверхъестественную активность: они все суетятся и без конца говорят об отдыхе и путешествиях. Когда я впервые увидел, что по всему дому валяются большие коробки, в которые укладывают одежду и обувь, я не догадался, в чем дело. Я решил, что собираются продавать мебель. Но они уехали, взяв с собой коробки и оставив на месте мебель, меня и Вивиан, которая прибирала в доме и готовила еду для нас двоих. Теперь я гулял только с ней, жизнь наша была спокойной и грустной. Большая уборка оповещала меня о скором возвращении хозяев. Но каждый раз при виде знакомых коробок я начинал сомневаться: а не уедут ли они навсегда? Но присутствие Вивиан, которая всегда была так добра ко мне, вселяло в меня надежду. Однажды в их отсутствие в нашем доме работали маляры. Мне не нравится запах краски, но я был очень вдохновлен тем, что с их появлением в доме все пришло в движение. Передвигали мебель, перекрашивали стены, дом постепенно принимал новый облик. Я пребывал в полном восторге до того самого дня, когда решил понюхать большую банку с краской. Я задел ее лапами, и белая краска вылилась на пол; я отступил, чтобы не запачкать лапы, и опрокинул другую банку. Стараясь избавиться от неприятного запаха, я стал тереть морду лапами и еще больше запачкал ее. Просто катастрофа! Вивиан больше не разрешила мне заходить в комнаты, где работали маляры. Когда мои хозяева вернулись, на морде моей все еще были белые волоски. При виде бутылки с вонючей жидкостью, которая должна была вернуть мне мой натуральный цвет, я опрометью бросился прочь, и им пришлось отступить. Говорят, из-за этих белых шерстинок я стал похож на старика.

И все-таки невеселое это событие — отъезд. Ведь в коробки ни разу не укладывались мои пожитки: свитер, каучуковая кость и поводок. Я придумал план борьбы с этими чемоданами или как они там называются: попортить их все до одного, и тогда придет конец отъездам. Глупый, конечно, был план, но я в него так верил! Я стал грызть угол одного из них, помогая себе лапами. Это оказалось не так-то просто, и меня разоблачили. Рассерженный тем, что не могу остановить сборы, я схватил в зубы очень красивый красный туфель на тонком каблуке и в сердцах расправился с ним. Я надеялся, что хоть это задержит их. Угрызения совести меня не мучали, тем более что в шкафу оставался второй точно такой же туфель. У женщин всегда чрезмерное количество одежды, но ее грустный взгляд все же смутил меня: похоже, из двух туфель ей нужна была именно та, которую я сгрыз. И все равно они уехали. Зато когда в коридоре выстраивается вереница сумок и тюков, я точно знаю, что намечается поездка на дачу, и уж туда-то меня обязательно возьмут.

И вот однажды я увидел в дверях всего один небольшой чемодан. Размер, количество багажа и то, что сборы происходили в комнате Мальчика, ясно говорили о том, что уезжает именно он. Они сели в машину втроем, без меня, а через некоторое время вернулись вдвоем. Так я и думал. Я старался не отходить от них, потому что они были грустнее, чем обычно. А я-то решил, что Мальчик уехал на каникулы! Когда ребенок едет отдыхать — развлекаться, заниматься спортом, то родители бывают этому только рады. А эти двое явно не были склонны веселиться. После ужина они вдвоем вышли со мной погулять, и это тоже было непривычно для меня. В доме царила странная тишина, не предвещавшая ничего хорошего. Прошло несколько недель. Однажды в субботу мы на машине приехали в очень странное место. Большой дом был окружен садом. Я уже был воспитанным псом и знал, что не принято бегать где попало; наверное, поэтому они и решились взять меня с собой. Но что это? Бред какой-то! Пятьдесят мальчиков, и все как две капли воды похожи на нашего. Я рванулся к ним. И брюки, и ботинки — все вроде бы его. Но это был не он. Это еще что за дела? Недаром же родители взяли меня с собой: им не удалось отыскать его в толпе, но я-то здесь на что?

Наконец, от одной группы отделилась пара знакомых ног, и я узнал его. Я подпрыгнул от счастья и ждал от него того же. Почему он не решался показать свою радость перед другими? Я часто замечал, что люди в обществе ведут себя по-другому, чем наедине. Мы сели в машину и поехали. В машине он, наконец, дал волю своим чувствам, и я узнал в нем прежнего Мальчика. Объятиям и поцелуям не было конца. Он объяснил мне, что дом, окруженный большим садом, — это школа, ставшая для него вторым домом. Он живет там с такими же ребятами, как он сам. Я подумал о том, как был счастлив когда-то рядом с братьями и сестрами. Мне, как никому, было понятно, почему он говорит об этом с такой радостью. Но есть еще и горечь расставаний. Не возьмешь же с собой в школу семью и собаку. Школа — это совершенно другой мир, в котором мальчики собираются группами и разговаривают только со своими, совершенно не замечая посторонних. Что-то вроде клуба, куда вхожи только посвященные. Если бы меня здесь оставили, я напоминал бы ему о доме. Но как одиноко было бы тогда родителям! Я не могу их бросить, потому что, когда Мальчика с ними нет, я частично заменяю им его.

Нелегкая у меня судьба: всего один год живу на свете, и уже столько проблем. Хорошо хотя бы, что ответственность за все лежит не на мне, а на других. Я всего лишь подчиняюсь, стараясь выполнять то, чего от меня ждут. В тот день мы пережили много счастливых моментов. Мальчик рассказывал о том, чем они занимаются в школе, как отдыхают, и особенно много о своих новых друзьях. Вы представляете, дети там живут в комнатах по трое, значит, у них всегда есть с кем поговорить. Это намного веселей, чем в одиночестве сидеть дома, — уж я-то знаю. Мне многое пришлось испытать, и поэтому я, хотя мне всего один год, намного мудрее, чем он в свои пятнадцать лет.

Я не знал только, что разлука наша продлится больше года и что воскресные свидания будут время от времени повторяться. Иногда Мальчик не мог уехать с нами, и тогда мы просто гуляли с ним в большом парке. Мне никогда не приходило в голову, что школа может чем-то напоминать тюрьму, потому что в отличие от тюрьмы двери ее всегда были открыты. Но однажды я услышал, как кто-то из ребят сказал; «Это настоящая западня. Через дверь не пройдешь — сразу заметят. Но сбежать можно, самое главное — перебраться ночью через брешь в стене. Тогда можно пойти в деревню попить кофе. Это запрещено, поэтому приходится подвергать себя большой опасности. Знаете, как интересно! И потом, в деревне кофе намного лучше». Я ничего не понимал. Зачем усложнять себе жизнь? Мне стало казаться, что Мальчик сильно изменился. Он часто говорил об очень серьезных вещах, например стоит ли лечить преступников или лучше сразу их убивать, или об опасных последствиях хождения по газонам (за это могли исключить из школы, и ученики рисковали потерять целый год). Я присутствовал при всех этих разговорах, часто засыпая на середине, и тогда мне снились газоны — запретные, но такие манящие. И все же поведение этих мальчиков мне до сих пор непонятно. Я знаю только одно: если я совершаю какую-нибудь глупость, мне тут же об этом сообщают. Если я ее повторяю, то добровольно нарываюсь на неприятности. Газоны я и сам люблю, они — моя единственная отрада и моя слабость, и тем не менее я понимаю, что, если бы все люди и собаки ходили по траве и мяли ее, она не была бы такой красивой. Но меня удивляет вот что: неужели школьная трава обладает такой ценностью, что может стать причиной немедленного исключения? В школе жил какой-то господин «Директор»; окна его кабинета как раз выходили во двор. Так вот мальчики называли его ослом, который любит попастись на этом газоне, и поэтому других туда не пускает. Ох, уж эта молодежь, вечно бы им над всеми подшучивать! Но иногда они серьезно обсуждали этот вопрос. Оказывается, потеря одного года грозит тем, что сразу после школы они не смогут продолжить учебу: всех мальчиков этого возраста ожидает служба в армии, хотят они этого или не хотят. Мне стали сниться кошмарные сны. В этих снах я бродил возле памятника солдату, стоящего на деревенской площади, и пытался разглядеть его лицо. И вдруг я понял, что у него лицо нашего Мальчика. Лучше бы мне приснилось, что он под звуки оркестра марширует среди красивых и отважных офицеров, которых я однажды в праздничный день видел на Елисейских полях. Но на самом деле они все надеются по возможности продлить беззаботную студенческую жизнь, в которой нет ничего, кроме учебы, спорта и полночных бесед на отвлеченные темы.