Маркиз Сад - Эжени де Франваль Страница 2

Теща де Франваля в борьбе с зятем, полным сил, имеющим могущественные связи, не могла рассчитывать ни на влиятельную родню, ни на собственный вес в обществе, ни на случайных друзей, готовых самоустраниться при малейшем испытании. И она трезво рассудила, что разумнее прибегнуть к увещеваниям, нежели пытаться оказать давление на того, кто способен разорить мать и лишить свободы дочь в случае, если те посмеют помериться с ним силами. Поэтому она позволила себе высказать лишь несколько упреков и тут же отступилась, уверившись, что это ни к чему не приведет.

Убедившись в своем превосходстве и поняв, что его боятся, Франваль перестал церемониться и, довольствуясь лишь поверхностным соблюдением приличий в глазах общественного мнения, прямо двинулся к своей ужасной цели.

Эжени исполнилось семь лет, и лишь тогда Франваль привел ее к жене. Нежная мать, не видавшая дочь со дня ее появления на свет, не могла нарадоваться. Часа два она прижимала девочку к своей груди, осыпая ее поцелуями и орошая слезами. Ей не терпелось выяснить, что та умеет. Однако все достоинства Эжени сводились к умению бегло читать, крепкому здоровью и ангельской красоте. Новое разочарование госпожа де Франваль испытала, когда оказалось, что дочь не имеет ни малейшего представления о религии.

– Неужели, сударь, – обратилась она к мужу, – вы воспитываете ее лишь для жизни на этом свете? Соблаговолите подумать, что она, как и мы, будет обитать здесь лишь краткий миг перед неизбежным переходом в вечность. Так не обрекайте же ее на погибель в будущем, лишая возможности обрести счастливую участь перед ликом Всевышнего, сотворившего ее!

– Пусть Эжени ничего об этом не знает, – ответил Франваль, – пусть от нее старательно скроют эти постулаты – и тогда она не сможет стать несчастливой. Ибо, будь они истинны, Всевышний слишком справедлив, чтобы наказать ее за неведение. Будь они ложны – стоит ли вообще о них упоминать? В отношении других забот о ее воспитании прошу вас довериться мне, сударыня, отныне я сам буду ее наставником. Отвечаю, что через несколько лет дочь ваша превзойдет всех своих сверстниц.

Госпожа де Франваль старалась настоять на своем, прибегнув к красноречию сердца и рассудка. Не обошлось и без слез. Однако Франваля они ничуть не разжалобили: он сделал вид, что ничего не заметил. Отослав Эжени, он пригрозил жене, что, если она посмеет ему противиться в чем бы то ни было, – в выборе ли метода воспитания дочери, во внушении ли принципов, не соответствующих его намерениям, – он лишит ее радости общения с дочерью, отправив девочку в один из своих замков, откуда нельзя выйти. Госпожа де Франваль, созданная для подчинения, уступила. Умоляя супруга не отделять ее от ненаглядной крошки, она, обливаясь слезами, пообещала ничем не нарушать намеченный план воспитания.

С этого момента мадемуазель де Франваль расположилась в прекрасных покоях по соседству с комнатами отца. Ее прислуга состояла из расторопной гувернантки с помощницей, горничной и двух девочек, ровесниц Эжени, приглашенных исключительно для ее развлечения. Для нее были взяты учителя письма, рисования, стихосложения, естествознания, декламации, географии, астрономии, анатомии, греческого, английского, немецкого, итальянского, фехтования, танцев, верховой езды и музыки.

По утрам в любое время года Эжени поднималась в семь часов. Завтрак ее состоял из большого куска ржаного хлеба, который она жевала, бегая по саду. В восемь она возвращалась, проводила несколько минут в комнате отца. Тот играл с ней или учил правилам поведения в обществе. До девяти часов она готовилась к занятиям. Появлялся первый учитель. Всего до обеда она успевала позаниматься с пятью. В два часа для нее, двух подружек и главной гувернантки накрывали на стол. Обед состоял из овощей, рыбы, печенья и фруктов. Никогда не подавали ни мяса, ни супа, ни вина, ни напитков, ни кофе. С трех до четырех Эжени целый час играла в саду с подружками в мяч, в шары, в кегли, в волан или бегала наперегонки, в зависимости от сезона. Ничто не стесняло их движений: никогда их не затягивали в нелепые корсеты, вредные и для груди, и для желудка, которые, сдавливая юных особ, препятствуют нормальному дыханию, что неизбежно отражается на легких. С четырех до шести часов мадемуазель де Франваль принимала других преподавателей. И поскольку невозможно было уделить внимание всем за один день, остальные приходили назавтра. Три раза в неделю Эжени в сопровождении отца посещала театральные представления, с этой целью специально для нее была снята на год небольшая зарешеченная ложа. По возвращении, в девять часов, она ужинала. Подавали только фрукты и овощи. С десяти до одиннадцати часов четыре раза в неделю Эжени проводила в своей женской компании, читая романы, после чего укладывалась спать. Оставшиеся три вечера, когда Франваль не выезжал в свет, она проводила наедине с отцом в его покоях, за беседой, как выражался об этих часах Франваль. Он внушал дочери собственные представления о религии и нравственности. С одной стороны, он излагал ей общепринятые понятия об этих материях, а с другой – те, что признавал сам.

В ход было пущено все: и изворотливый ум, и обширные познания, и богатое воображение, и уже зародившаяся страсть. Нетрудно представить, какое воздействие подобная система оказывала на душу Эжени. И, поскольку главной заботой бесчестного Франваля было вовсе не развитие разума девочки, эти беседы редко завершались, не заставив трепетать ее сердце. Этот страшный человек безошибочно угадывал способы понравиться дочери, искусно обольщая ее. Он сделался совершенно незаменимым и в учении, и в развлечениях, с готовностью предупреждая все ее прихоти. И Эжени была убеждена: в самом блестящем и аристократическом обществе не встретишь человека достойнее отца. Юное неискушенное сердечко источало дружескую привязанность, благодарность и нежность – чувства, неизбежно предшествующие пламенной любви. Франваль заменил ей весь мир; она никого не замечала, кроме него, мысль об их разлуке была ей невыносима. Ради него она поставила бы на карту и честь свою, и красоту. Наверное, эти жертвы показались бы ей незначительными ради столь боготворимого кумира. Она не пожалела бы ни крови, ни самой жизни, явись у ее драгоценного друга в них нужда.

В отношении же своей добропорядочной и несчастливой матери мадемуазель де Франваль была настроена несколько иначе. Отец неоднократно упоминал о том, как госпожа де Франваль по праву жены принуждает его оказывать ей постоянные знаки внимания, тем самым мешая ему посвящать все время своей ненаглядной Эжени, к которой он стремится всем сердцем. Вместо почтения и теплоты, естественно возникающих по отношению к столь достойной матери, ему удалось заронить в душу юного создания ненависть и ревность.

– Друг мой, брат мой, – так обращалась Эжени к Франвалю, не пожелавшему, чтобы дочь называла его как-то иначе, – эта женщина, которую ты зовешь женой, та, что, по твоим словам, произвела меня на свет, не многого ли она требует, желая всегда держать тебя при себе? Ведь она лишает меня блаженства проводить жизнь рядом с тобой. Да, я вижу, ты предпочитаешь ее своей Эжени. Что же до меня, то я никогда не смогу полюбить ту, что похищает у меня твое сердце.

– Милая моя подруга, – отвечал Франваль, – никто в мире не имеет на меня таких неоспоримых прав, как ты. Узы, существующие между этой женщиной и твоим лучшим другом, – лишь дань обычаю и социальным условностям, к которым я отношусь по-философски, и они никогда не нарушат тех уз, что связывают нас с тобой. Я всегда предпочту тебя, Эжени, ты будешь ангелом и светом моих дней, пристанищем моей души и смыслом моей жизни.

– О! Какие проникновенные речи! – отвечала Эжени. – Повторяй их почаще, друг мой! Если бы ты знал, как сладостно ощущать твою нежность!

И взяв руку Франваля, она прижимала ее к своему сердцу.

– Послушай, послушай, как отзываются твои слова, – продолжала она.

– Пусть твои ласки убедят меня в этом, – отвечал Франваль, сжимая ее в объятиях.

Вот так, вероломно и бесстыдно, он продвигался к совращению несчастной девочки.

Тем временем Эжени приближалась к четырнадцати годам. Именно на эту пору Франваль наметил свое злодеяние. Содрогнитесь! Он его свершил.

В тот самый день, когда она достигла означенного возраста, вернее, по завершении сего дня, они вдвоем, вдали от докучливой родни, коротали время в деревне. К одиннадцати часам утра, вырядив дочь наподобие девственниц, каких некогда приносили в жертву в храме Венеры, граф ввел ее в салон. Обстановка дышала сладострастием. Окна были занавешены. В полумраке виднелись разбросанные повсюду цветы. Посередине возвышался трон из роз. Франваль подвел к нему свою дочь.

– Эжени, – сказал он, возводя ее на этот престол, – будь сегодня королевой сердца моего и позволь мне преклонить пред тобой колена!