Алексей Суслов - Подслушанная страсть Страница 20

Закончив трапезу чаепитием, они вышли в поющий цикадами сумрак. Крис Брун заговорил первым:

– Кристина, ты надолго в Америке?

– Мне помогли открыть интернет-магазин сувениров из яшмы и я хочу завалить весь Нью-Йорк своим товаром. Вообще, я здесь чувствую себя увереннее, нежели в родной России.

Митя слегка улыбнулся. Деньги Худорковского быстро нашли свою госпожу.

– Американцам нравиться выделяться из толпы, – продолжила Кристина. – Это просто замечательно! – Её корявый английский слегка смущал Брунов.

Появились первые звёзды.

– Мне надо продолжить свою работу, – сбивчиво произнёс Митя и направился в сторону своего домика. Супруги Бруны ушли в особняк, оставив Кристину и дочь наедине.

Колдунья, придя из лазарета, почувствовала слабость в теле. Она легла не раздеваясь в постель, не надеясь на скорый сон. Её лихорадило. В окно билась бабочка, а паук с внутренней стороны метался туда-сюда, сходя с ума от близкой, но недоступной добычи.

Мария зажала кулаком рот, чтобы её стон не услышали две маленькие дочери, спящие под латанным-перелатанным одеялом. Кошка вылизывала голые ноги девушки. Попытавшись продвинуться в движении, колдунья едва не упала. Голова гудела как мельничное жерло. Кровь едва не разрывала сосуды. «Прости меня, Святая Дева, но нельзя было моему возлюбленному оправляться на Святую Землю: его кровь непригодна для святого песка Израиля. Эта кровь – только моя и не чья».

На коленях доползя до сундука с травами, Мария достала необходимые ингредиенты для целебного отвара и стала толочь эти высушенные травки в ступе. Печь ещё горела, и спустя некоторое время пенистая жидкость возмутилась и побежала через верх сосуда. Колдунья не стала ждать, пока отвар остынет, её трясущиеся руки со вздувшимися венами высоко подняли сосуд над головой, отдавая честь богам, и жадный рот, коснувшись окоёмки, глотнул горькую и терпкую зеленовато-охровую влагу. Приятное тепло пробежало по телу. Мокрая исподняя рубашка прилипла к плечам и бёдрам. Паук упал на пол, отчаявшись подкрепиться на ночь.

«Ты спишь, а я прогоняю свою смерть. Если руки женщины дрожат, значит весь мир может погибнуть. Ты умрёшь, и умрёт весь мир. Я не смогу пережить такое горе. У меня дети, но я не способна думать только о них, когда ты подвержен хвори, лежишь на голых досках и твоё божественное нагое тело хворает, изнывает в бездействии и рвётся пролить кровь. Нет, я не могла этого допустить – я люблю твою кровь, я люблю твои волосы, я всего тебя люблю, даже если люблю по частям. Мальчишка! Ты жалкий и беспомощный мальчишка, остановленный моей любовью. Ты хочешь махать своим мечом, загнать до полусмерти свою лошадь, но ты бессилен не оправдать мои мечты. Я обожаю мучить тебя своей любовью, хотя и стою сама на краю пропасти. Прости, что подвергаю опасности наши тела, но ведь души наши, они не могут погибнуть. Или это не так?»

Митя остановил ошалевшие в метании по клавишам пальцы, сохранил файл, в котором едва не погибшая колдунья по имени Мария, героиня его «Overheard passion», выворачивает душу в раскаянии за свой неблаговидный поступок, лишь бы сохранить жизнь своему рыцарю. Этот фрагмент дался Мити непросто: он раз двадцать стирал черновой текст, до рези в глазах всматривался в сумрак ночи за окном и возвращаясь, продолжал искать то необходимое слово, которое способно передать суть этого произведения. Каждое слово рождалось в муках. Страшная и неописуемо безбрежная цена была у этих слов. Цена человеческой свободы.

Глава 17

На холмы Альбукерке лёг первый робкий снег, припечатавший к земле холод и забвение. Меньше стало грузовиков с строительными материалами, гул самолётов слышался всё отчётливее. В Америку пришла зима…

Митя лечил язву желудка, по ночам предаваясь мечтаниям о славе и мировой известности. Он всё явственнее видел приятные горки подписанных книг, толпы подростков, мало понимающих зачем им нужна эта книга, но имя автора влекло как к маяку влечёт кошмарный рой ночных и ужасных ночных бабочек.

Прохаживаясь по вечернему городу, Митя вглядывался в лица случайных прохожих. Он хотел уловить в этих хитрых и скрытных физиономиях какой-то внутренний свет. Как спят ночью эти люди, занимаются ли они любовью, когда за окном воет ветер, сипит железнодорожный состав, идёт густой как манная каша еврея снег? Вряд ли. Они наверняка впиваются в экран плазменных панелей, обжираются бейсболом, ток-шоу и телемагазинами. А веди так хочется просто хлопнуть их по ягодицам и оправить в ближайший книжный магазин за «Камасутрой».

Возвращаясь к Брунам, Митя ложился на диван левым боком, закрывал глаза и начинал напевать песенки из детства, когда он ещё не предполагал, что за женским нижним бельём заканчивается твоя свобода. Детство всегда прекрасно, даже у маньяков и серийных убийц. Детство есть то пламя, которое способно согреть, но не спалить дотла.

В ближайшее время к полуночи являлась «Солнце», они пили чай и занимались любовью. На столике горел торшер. Где-то как всегда валялся ноутбук, пожирающий Митины мысли; из этих мыслей сплетался клубок будущей книги. Книга будоражила его больше чем секс. Секс был лишь поводом отключить свой мозг, упиться безмыслием, раствориться в вареве своих чувств. Книга, книга, как много ты требуешь от человека, даже столь много, что не хватает жизни. То ли – войти внутрь женщины, напитать её своим семенем и слышать это сумасшедшее дыхание, готовое раствориться в тишине за окном.

На днях приехала родственница Брунов, живущая не по далёку. Смуглая, робкая Кэтрин передвигалась на костылях, говорила тихо и всё время извинялась. Мите девушка понравилась, но чем, не мог понять. Возможно, тем, что такие люди (слабые характером) вечно попадают в проблемные эпизоды. Если не любить их, то кто ты есть?  Хотя, это уже филантропия чистой воды.

Приезжала на ужин и Кристина, решившая пустить корни в Альбукерке. Митю это злило, но лучше молчать, сохранять видимость невозмутимости, нежели ещё больше разбередить рану души. Пусть живёт где хочет, их книга любви давно закончена и продолжения не будет. Такие книги переносят на чердак или в чулан для следующего любознательного поколения.

Кристина превращалась в дорогую и ухоженную розу, росшую для знатока красоты. Худорковский исправно снабжал деньгами, изредка появляясь в скайпе, всякий раз растягивая улыбку до ушей. Его финансовые дела шли в гору: он открыл три косметических салона в Денвере, закупил дорогостоящий лес из Канады для строительства дома в пригороде Вашингтона, чтобы пустить в тех землях огромные жирные корни. А Кристина хотела горячей страсти, изнывала от переизбытка гормонов и молила дни и ночи больше не видеть этот дурацкий скайп, а видеть наглую, но живую рожу своего миллиардера тет-а-тет.

– Ты любишь этого Худорковского, – осмелился однажды спросить Митя, когда они заперлись в ванной комнате для интимного разговора.

– Я бы назвала это необходимостью, – сухо ответила Кристина.

– Деньги рулят тобой?

Кристина открыла кран, подставила ладошки и умылась как то по-детски нерасторопно.

– А ты пишешь книгу не ради денег?

– Зачем сравнивать одно с другим. Книга пишется, потому что…

Кристина вдруг его истерически оборвала и добавила свои мысли:

– …потому что не может не писаться. Я не хочу жить так, как жила в России. Мне больно это говорить, но я из кошечки превратилась в львицу. Львицу не ласкают просто так – сперва твоё подношение, а потом ласки. Я не хочу прозябать в холодной коммуналке, платя за свет и квадратные метры раз в полгода. У меня обязаны быть деньги. Тебе это понятно?

Митя махнул рукой и ушёл, бурча под нос что-то нечленораздельное. Вечно эти женщины испортят настроение!

Вечер «Солнце» умопомрачительно вертелась на Мите, одновременно с этим пригубляя кроваво-красное вино из небольшого бокала. «Да, мужские 23 сантиметра иногда растягиваются в километровую вереницу острых ощущений, – думала девушка. – Но мужчинам это не понять – они относятся к своему пенису как к дорогой лошади. Ну-ну. Жаль, во время интима у них напрочь вырубается мозг, а то было бы над чем подумать».