Анатолий Томилин-Бразоль - В тени горностаевой мантии Страница 3

Большим событием являлось шитье первых бальных платьев на Кузнецком Мосту. В ту пору в моде преобладали фасоны французские, так называемые «парижские». Появились ежемесячные модные журналы: «Библиотека Дамского туалета», «Магазин Английских, Французских и Немецких Мод». А в пику им – сатирические произведения «дабы предъявить вред, причиняемый модою, роскошью и вертопрашеством и прочими пороками, которые видны во многих сценах нынешней жизни».

Самыми нарядными платьями считались «фуро» и «роброны». Фуро обшивали небольшими сборчатыми рюшами, накладками из флера или дымкой, а также серебряной или золотой бахромой, что лучше подходило к материи. Лифы делались длинными, на китовом усе, с низким декольте, сильно обнажавшем шею и грудь; рукава до локтя обшивались блондами. Перед был распашной. Юбку делали из той же материи, что и фуро, с большими криардами сзади, которые поддерживали складки.

Чтобы платье казалось полнее, надевали панье самой разной формы, фижмы из китового уса и стеганые юбки. Стремление к богатству наряда не удивительно. У нас издавна, как известно, встречают «по одежке». Все это приводило к тому, что некоторые дамы, не имея собственных роскошных нарядов и драгоценностей, занимали оные у более состоятельных знакомых или брали напрокат. Сей обычай приобрел такое распространение, что многие украшения, кочуя с бала на бал, становились хорошо известны в обществе...

Но протасовские девы были юны, а молодость, как известно, служит лучшим украшением. В прочее же время Марья с Катенькой, под присмотром бабушки, ловко вышивали по картам воздухи [10] для приходского храма. Анна же больше любила читать, сводить рисунки и подбирать цвета.

Наконец, не выдержав затянувшегося мужнина запоя, с которого началось наше знакомство с отставным секунд-майором, Анисья Никитична позвала Анюту.

– Ты, дочка, тово, сходила бы к батюшке. Может, он тебя послушает. Ведь сколь же можно... Меня вот прогнал... Мария характером кротка, робеет. А ты... Сходи, доченька, Господь тебя вразумит, не оставит...

Анна молча кивнула, одернула платье, подошла к двери кабинета и, помедлив самую малость, вошла, притворив за собою створку. О чем и как шел разговор дочери с отцом, не известно. Однако результат его сказался почти сразу. Часа полтора спустя двери кабинета отворились и на пороге в распахнутом халате, с красными глазами и всклокоченными волосами появился хозяин. Девкам велел прибраться, мундир почистить и сложить в сундук. Супруге заявил, что ноги его в Петербурге более не будет.

– Ноне воля всем вышла, – хрипло ответил он на вопрошающий взгляд супруги. – После кончины государыни новый император указ о вольности дворянству подписал. Кто служить не желает – в отставку. Дома – хозяйством править...

Анисья Никитична украдкой вздохнула. Уж она-то знала, какой из ее мужа управщик, но промолчала. А через какое-то время призван был Степан Федорович на службу в магистрат, и покатились в протасовском доме привычные дни...

Как правило, уже на святого великомученика Федора Тирона [11] начинала Анисья Никитична с дочками готовиться к отъезду в имение. А к Тимофеям-весновеям <21 февраля.>, пока не развезло дороги, невеликим поездом в две-три кибитки с обозом из розвальней, крытых рогожами, отправлялись в вотчинный край. По последней ревизской сказке в двух деревнях Протасовых Жар да Пески всего насчиталось душ с полтораста мужиков. Немного, но без хозяйского глаза и то бы в разор пришло.

При среднем достатке Степан Федорович был хлебосолен и, несмотря на лета, легкомыслен. А посему супруга его ни в городе, ни в деревне покоя не знала. Все было на ней. По характеру мужа требовалось, чтобы в доме наготове всякое время были и стол, и погребец.

Степан Федорович, как и все служилые дворяне, в имение приезжал редко, но всегда неожиданно. В один прекрасный день раздавался вдруг на дороге звон валдайских бубенцов и с шумной компанией чиновников и офицеров являлся хозяин. Весть о том, что к Протасовым приехали господа офицеры из Москвы, вихрем разносилась по соседям. И вот уже рыдваны да возки с ближними семействами со скрипом въезжали в ворота усадьбы и останавливались у крыльца.

Гости охотились, танцевали, волочились за хозяйскими дочками и за девицами окрестных помещиков. За неделю успевали вспыхнуть фейерверком и погаснуть два-три скоротечных романа... Анисья Никитична пыталась вечерами убедить мужа, что надобно бы везти дочерей в столицу, в Петербург, мол, вянут ведь в захолустье. Степан Федорович соглашался: «Надо, непременно надо. Да ныне государь не тот, и Двор – не в пример прежнему царствованию» – и... тут же засыпал. Уставал, видать сильно. Среди приезжавших-то был он постарее многих.

Чаще других наезжали родичи. Сестра матушки, Анисьи Никитичны, была замужем за новгородским губернатором Григорием Ивановичем Орловым, командовавшим еще стрелецким полком Петра Великого. В пятьдесят шесть лет полковник женился на шестнадцатилетней девице Александре Зиновьевой и прижил с нею девятерых сыновей. Выживший последыш родился, когда Григорию Ивановичу было уже за семьдесят. В 1746 Александра Никитична овдовела, и с тех пор не проходило лета, чтобы орловский поезд не появлялся на взгорье перед Песками. Наезжали Орловы по-родственному – семьей и гостили подолгу. В старом протасовском доме всем было место. Старшие братья Иван с Григорием и Алексей – здоровенные, высокорослые, уже служили в гвардии. Федор же с Владимиром, будучи еще в отроческом возрасте, оказывались постоянными участниками летних забав у Протасовых.

В деревне дети пользовались полной свободой. Анна бегала повсюду с ватагой родных и двоюродных сестер и братьев... Порою, матушка с тревогой обращала внимание на раннее развитие дочери. Уже к восьми-девяти годам припухлые грудки ее заметно выделялись, а стройные ножки и формы, не скрытые пока кринолином и фижмами, привлекали к себе взоры не только сверстников, но и соседей-помещиков, гостивших в имении.

В восемнадцатом столетии люди входили в года быстрее, чем в наше время. Раньше достигали телесного развития. С раннего детства дворянские отпрыски привыкали управлять людьми. Мальчики, записанные, едва не с рождения, в военную службу, к шестнадцати-семнадцати годам уже служили офицерами. Девочки в одиннадцать-двенадцать объявлялись невестами, и, несмотря на Указ о единонаследии, их выдавали замуж. Вопрос этот, по старой традиции, решался родителями [11] .

Интересно, что возраст жениха при этом особой роли, как правило, не играл. Петровский фельдмаршал Борис Петрович Шереметев в шестьдесят один год женился на двадцатипятилетней вдове Анне Петровне Нарышкиной с двумя детьми. А Иван Иванович Бецкий в свои семьдесят пять лет увлекся выпускницей им же основанного Смольного института – восемнадцатилетней Глашей Алымовой и предполагал посвататься. Но узнав, что она влюблена в другого, с сожалением мысль свою оставил.

Аннушке нравились многолюдные съезды в имении с детворой с людьми. Полюбила она со временем и одиночные соседские визиты без надобности, когда разговоры шли не об урожае, не о делах, а более о сплетнях или вовсе о пустом. Ей рано стали нравиться комплименты, сильные руки гостей-помещиков, обнимающие ее за плечи или похлопывающие, пощипывающие за бока и за пышный задик... Еще обладая нежной привлекательностью ребенка, она уже любила лесть и учтивость мужчин. А оставшись t?te-?-t?te с кем-либо из приезжих, при случае взбиралась к нему на колени и ерзала, двигаясь туда и сюда, как бы устраиваясь поудобнее. Она умащивалась до тех пор, пока гость не начинал смущенно и прерывисто дышать, стараясь сдвинуть в сторону набухшее естество. Тогда, соскочив с колен покрасневшего кавалера, она бежала в сад или в детскую, где, зарывшись в траву или в подушки, предавалась чувству томления, теребя маленькими пальчиками не созревшую плоть.

Не догадываясь об истинных причинах, матушка Анисья Никитична радовалась, что дочка не чурается общества, оставляла ее за хозяйку в гостиной, чтобы училась достойно вести себя и занимать гостей беседою. Просила быть всегда учтивой и ласковой, угождать гостям, даже если это и не совсем по сердцу. А видя ее раннее взросление, старалась, как и старшую Марию, приохотить к хозяйству. Наставляла:

– Не будь в праздности, мой друг, праздность есть мать пороков. Гордости избегай, будь снисходительна к недостаткам других, но искореняй их в себе.

Заметив интерес мужчин к Анне, твердила, что не надобно верить слишком тем, которые ласкают много и говорят приятности...

– Любить надобно более тех, которые открывают тебе твои пороки. Эти-то – прямые твои друзья... Заклинаю тебя, дитя мое, не слушать тех мужчин, которые хвалят, и не входить с ними в тесную дружбу. Ласкательства мужчин никогда истинны не бывают. Самой лутче не выбирать знакомства по своему вкусу, а следовать наставлениям родителей. Только они истинно пекутся о твоем будущем и счастии...