Виктория Абзалова - Фантазм Страница 6

Фейран, - а точнее Тристан, но свое настоящее имя он уже почти забыл, все больше врастая в местную жизнь, закрутившуюся вокруг завитками арабески - иногда красивой настолько, что захватывало дух, иногда грубой, как у нерадивого ремесленника, иногда мертвой, без души, как потрескавшаяся и облупившаяся мозаика в занесенных песком развалинах, - рабство терпел с трудом. В нем самом гордость играла слишком сильно, пусть даже для сына очень богатого купца. Старший брат подшучивал над ним, - беззлобно, - говоря, что ему следовало родиться дворянином. Уж не подгуляла ли дражайшая мачеха с каким-нибудь графом?! От мудрых сентенций отца, что купить можно все, было бы предложено, - у семнадцатилетнего юноши сводило скулы. Апогеем стало увлечение прекрасной Луизой де Бретей: золотоволосый ангел, подаривший ему свою невинность всеми мыслимыми способами, обвенчалась с не менее родовитым дворянчиком, годившимся ей в дедушки, на следующий же день, как Тристан уехал по отцовскому поручению, от которого невозможно было отказаться.

Медицина заменила и семью, и страсть, а Фесс давно уже стал единственным домом. Его и на улицах уже не приняли бы за европейца, даже если бы он оделся в их платье. Не только одежда, походка, жесты - стали иными. Тридцать лет - уже не юность, новые привычки заменили прежние… И лишь одну он не мог разделить.

Фейрану даже приходилось напоминать себе о том, чтобы воспринимать рабов этакого рода за людей. Раскрашенные куклы, жадные до блестящих побрякушек, сладостей и члена хозяина… Чего еще они могут заслуживать!

Допустим, как и многие грехи, грех мужеложства и прелюбодеяния, мог быть смягчен различными обстоятельствами, - восточная вкрадчивость подкреплялась европейской изворотливостью, но - в спор вступала впитанная с молоком матери христианская двуличная мораль, - распущенности оправданий быть не может!

Иногда те, к кому судьба была излишне милостива, полагают, что остальные просто плохо старались.

И уж разумеется, в любом случае могли бы быть столь же нравственны!

Все подобные благие соображения пока не имели прямого отношения к Айсену: Фейран был лекарем до мозга костей. По-прежнему находившийся между жизнью и смертью мальчик, оставался для него только пациентом, страдающим замученным существом, которое без его помощи не задержалось бы на этом свете.

Врач от души порадовался достигнутому успеху. Пока говорить можно было только о простейших реакциях, но мальчик определенно шел на поправку. Взгляд еще не был осмысленным в полной мере, но глаза реагировали на свет и движение естественно. Опухоль спала, и необходимости в компрессах, из-за которых больной напоминал свежую мумию, больше не было.

Фейран хмуро отметил, что даже с сине-зелеными пятнами кровоподтеков по всему лицу, мальчик действительно довольно миловиден. Наверняка пользовался популярностью, пока не доигрался, нарвавшись на какого-то ублюдка.

То, что довелось перенести парнишке, не попадало даже под самое размытое определение наказания, хотя бы потому, что продолжалось изо дня в день. Отрешиться от острой жалости, обрабатывая последствия учиненных истязаний, было трудно, но лекарь и так делал все, что возможно. Любуясь своим мастерством, он тщательно составлял косточки и сшивал ткани, убив на это полдня, зато мог честно сказать, что превзошел самого себя. Скорее всего, пальцы все-таки не будут работать, как было задумано создателем, но кисть не останется безнадежно искалеченной. Язвы на груди снова приняли вид нормальной здоровой плоти, только слева у ареолы соска остался тоненький рубчик после операции, когда врач вскрывал абсцесс.

Но на фоне этих положительных изменений, была одна рана, которая могла с легкостью перечеркнуть все остальное. Мальчик продолжал исходить кровью после каждого оправления надобностей. Старый немой раб Хамид, которого Фейран держал у себя из жалости и заменявший ему помощника, лишь головой качал обмывая его. А потом началась лихорадка, мальчик метался в жару и кричал.

Приказав привязать его к постели, чтобы он не бередил другие раны, мужчина мрачно размышлял, что могло повлечь подобное ухудшение. Разрывы и ссадины после порок местами были воспалены, но не могли вызвать настолько сильного осложнения. То, что от любого прикосновения в паху, к ягодицам или внизу живота мальчишка заходился истошными воплями, говорило в пользу того, что воспалились разрывы и осаднения глубоко внутри его тела. Те, к которым он не мог применить нужных мер, когда занимался поврежденным анусом.

Предвидеть это следовало, но как предотвратить теперь печальный исход всей эпопеи? Фейран изрядно поломал голову, но допустить после всех затраченных усилий столь плачевный конец, не мог принципиально. Измененные им инструменты для операции сделали бы честь любой изобретательности, а от картины вводимого в проход толстого тампона, пропитанного составом из самых эффективных компонентов, - покраснела бы и вавилонская блудница. Тем более, что повторять эти действия приходилось не раз и не два на дню, учитывая особенности поврежденного места.

Наверное, только самый извращенный ум смог бы усмотреть в спасении жизни нечто непристойное, но настроение у лекаря портилось необыкновенно, даже не смотря на то, что он приобретал бесценный опыт, и такого случая у него еще не было. Энтузиазм прилично поутих.

В волю намучившись с маленьким рабом, он зарекся больше подбирать кого бы то ни было, даже ради самых уникальных и редких наблюдений. Однако, наконец настал день, когда Фейран смог вздохнуть спокойно, не ожидая больше неприятных сюрпризов и взяться за систематизирование своих записей и заметок.

И не учел еще одного момента, о котором признаться, и не думал, почти полностью утратив интерес к пациенту-подопытному, как только положительная динамика стала устойчивой.

А между тем, оторвавшись от свитков в изобилии разбросанных повсеместно, и в том числе на подоконнике небольшой комнатки рядом с его лабораторией, отведенной больному, мужчина увидел, что синие глаза, хотя слегка сонные от опиума, смотрят на него абсолютно осмыслено и ясно.

После такого избиения, человек обычно даже придя в себя, еще долго ничего не помнит и не осознает, у мозга просто нет сил, что бы осмысливать события. Для Айсена это было к счастью: вряд ли он воспринял бы факт своего пробуждения с радостью - кроме новых издевательств ожидать ему было нечего.

В полузабытьи он чувствовал, что к нему прикасаются, поворачивают, что-то делают с ним, чувствовал вкус теплого бульона или вязкую горечь настоев, чувствовал боль… иногда она была интенсивной, иногда затухала и пряталась до поры. Так что, когда сознание немного прояснилось, тот факт, что он еще жив, удивления не вызвал. Айсен принял его с обреченной покорностью: ничего еще не кончено…

Он лежал на удобной постели, и его мягко покачивало в ее уютных объятьях. Тонкий аромат трав и эссенций ласкал ноздри. Цепей и хлыстов в пределах видимости не было, и юноша не стал сопротивляться дреме укрывавшей его шелковым одеялом, животно, всем существом, наслаждаясь драгоценным мгновением покоя.

Разбудило - по-настоящему разбудило, прервав крепкий сон выздоравливающего, - ощущение чужого тревожащего присутствия рядом. Сердце сбилось с ритма, дыхание замерло, и несколько мгновений Айсен не мог заставить себя открыть глаза.

Ничего не происходило… Юноша не выдержал: ожидание мук, страшнее их самих. Но высокий, довольно молодой мужчина посмотрел на него спокойно и внимательно, и в выражении живых зеленоватых глаз не было ничего, что говорило бы о немедленной угрозе. Так что Айсен не сделал попытки отстраниться, когда тот приблизился.

По крайней мере, он не был франком! Еще никто из тех мужчин, которые брали его, не причинял такой боли ни намеренно, ни случайно, но все они были одной с ним крови, а после хозяина и глумливой Като, исподтишка морившей его жаждой и голодом, Айсен не сомневался, что чудовище сидит в каждом из неверных.

Между тем, уверенные легкие жесты сильных красивых пальцев сразу же прояснили мальчику, кто этот мужчина и зачем он здесь.

- Хорошо… Отлично… - лекарь чему-то удовлетворено покивал, - Наконец-то ты совсем очнулся, дружок.

Мужчина вышел, а Айсен остался лежать, как замороженный, в полной уверенности, что лекарь отправился сообщить новость господину. Не прошло и пяти минут, как юношу начала бить неудержимая дрожь. Слезинки тихо скатывались по щекам: еще немножко… пожалуйста, еще немножко волшебной надежды на чудо, что хозяин его больше не тронет… Ведь может же, может быть, что забава ему наскучила!!

Слезы иссякли быстро: до сих пор еще ни одна его надежда не оправдывалась. Если бы он надоел хозяину, разве лекарь оказался бы у его постели… Скорее всего, господин решил что еще недостаточно удовольствия получил за свои деньги, и просто ждет пока раб снова придет в годность… Айсен огляделся, и взгляд зацепился за весьма подходящий шнур от занавесей на окне: это успокоило немного.