Джонатан Свифт - Путешествие в Лилипутию Страница 8

Ах уж эти лилипутские прелести! Я уже не раз имел случай заметить, что лилипуты отличаются от нас только размерами, повторяя в остальном все особенности нашего строения (полагаю, что и внутреннего, хотя на вскрытиях лилипутских покойников не присутствовал; впрочем, их медицина пребывает в таком зачаточном состоянии, что и учебных вскрытий в их медицинских школах не проводится). Но если наши малейшие изъяны видны нам невооруженным взглядом, то лилипутские для нашего глаза просто незаметны, а потому все лилипуты казались мне красавцами и красавицами, за исключением тех, что были уродами.

Я рассматривал моих маленьких красоток не только влюбленным взором, но еще и как естествоиспытатель, время от времени прибегая к помощи своей подзорной трубы, дававшей двенадцатикратное увеличение. И если через трубу они вполне могли бы сойти за моих соотечественниц, то невооруженному глазу их лобковые кустики казались нежными перышками крохотной птички, а сосочки – малюсенькими бисеринками.

Бугорок сладострастия мне ни у одной из них разглядеть не удалось, а потому я ласкал его наугад, используя в этих целях стебельки травы, которые припас в достаточном количестве и всегда хранил рядом с наполненным водой бочонком. Эта ласка многих из них приводила просто-таки в исступление. Они были готовы часами сидеть, раскинув в стороны свои крохотные ножки и закатив глазки. При этом они смешно постанывали, как если бы у вас под ухом звонил миниатюрный колокольчик размером с ноготок. «Ай-ай-ай-ай», – раздавалось в моей башне, и сердце мое радовалось, кровь волновалась, естество напрягалось. Счастливые деньки!

Вскоре число моих посетительниц увеличилось до десяти, а по прошествии еще нескольких дней веселый дом по вечерам стал погружаться в полную темноту. Только на первом этаже перед дверью горел одинокий огонек, видимо для того, чтобы посетители могли прочесть пришпиленное к дверям объявление: «Заведение закрыто по не зависящим от владельцев обстоятельствам; об открытии будет сообщено дополнительно».

Работодатели пытались увещевать девушек, говорили им о профессиональной чести, об их обязанностях перед ними, работодателями, и перед постоянными клиентами, перед обществом, наконец, но все тщетно – девушки ни за что не желали отказываться от того, что послала им благосклонная судьба в виде вашего покорного слуги. К тому же они, вероятно, чувствовали, что мое пребывание в Лилипутии скоро, к их и моему разочарованию, подойдет к концу, а потому спешили получить от знакомства со мной все, что было возможно, и в полной мере.

Я тоже спешил насладиться их компанией. Не проходило дня, чтобы мы не придумали чего-нибудь новенького. Так, я полагаю, что в некотором роде мною был установлен рекорд, когда мой возбужденный детородный орган продолжал гордо смотреть вверх с пятнадцатью повиснувшими на нем гроздью девушками из веселого дома. Правда, когда к ним присоединилась шестнадцатая, он, словно задумался на мгновение, затем медленно сник – сначала принял горизонтальное положение, а потом угол между ним и горизонтом стал неуклонно приближаться к 90 градусам, но такового все же не достиг, а напряженно замер в районе 45.

Не буду утомлять вас, любезные мои читатели, перечислением милых моему сердцу имен обитательниц веселого дома, проявивших ко мне благосклонность, – я и сам не запомнил их всех, к тому же с какого-то времени стал вдруг замечать, что ко мне приходят все новые и новые девушки – то ли подружки моих милашек, то ли просто случайные лилипутки, присоединившиеся к веселой процессии из любопытства.

Видимо, слухи о том, что происходит в моем доме, поползли по городу, потому что скоро у моих дверей и днем стали останавливаться кареты, из которых выходили закутанные в плащи дамы и стучались в мою дверь. Они настаивали на конфиденциальности наших встреч, и я ввиду высокого положения этих дам в лилипутском обществе не мог отказать им в этих просьбах. В остальном же эти свидания были как две капли воды похожи на наши первые встречи с Кульбюль. Сначала новенькая при виде того, за чем пришла, падала в обморок, а потом, будучи приведена в чувство, стремилась не упустить ни малейшей возможности получить все от нашей встречи. Некоторые уходили от меня ошеломленные, говоря, что жизнь их с этого момента лишается всякого смысла, потому что возвращение в супружескую постель для них теперь невозможно, как невозможно раз вкусившему от запретного плода вернуться в прежнее состояние идиллической невинности. Жалкие достоинства мужа, мол, теперь могут вызвать у них разве что насмешку, а воспоминания о радостях, пережитых со мной, будут согревать их до конца дней. Сколько же таких исповедей довелось мне выслушать в те безмятежные дни!

Скромность не позволяет мне назвать имена тех высоких особ, которые оказали мне честь в моей обители и исполнили танец бесстрашной наездницы. Но об одной из них я все же скажу, потому что черная ее неблагодарность чуть было не привела к роковым для меня последствиям. Ее происками я вполне мог лишиться жизни и никогда не увидеть моей любезной отчизны. Так пусть же ее имя станет известно теперь всем: Ее Величество Императрица Лилипутии.

Да, она посетила меня однажды утром. Появилась, закутанная в плащ. Но и разоблачившись, оставшись в чем мать родила, она не сняла маски, закрывавшей ее лицо. Правда, это мало ей помогло, поскольку она не избежала общей участи и при виде моего орудия свалилась замертво, и мне пришлось снять с нее маску (которую, впрочем, я тут же вернул на место), чтобы брызнуть ей в лицо водой.

Придя в себя, она некоторое время ошеломленно рассматривала мое естество, а потом уселась на него, как садится лесоруб на поверженный ствол, и, раскинув изящные ножки, властным жестом показала пальчиком на свое крохотное лоно, требуя тех самых ласк, которые я предлагал прочим моим посетительницам. Видимо, слухами полнилась лилипутская земля, иначе откуда императрице было в точности знать, что творится у меня в доме за закрытыми дверями, когда туда приходят искательницы наслаждений? Я принялся щекотать ее травинкой, с удовольствием наблюдая, как под маской закатываются в неге ее глаза.

Она в женском своем проявлении ничуть не отличалась от других моих гостий. Те же звуки, те же движения…

Возможно, она так и ушла бы, пребывая в заблуждении относительно своего инкогнито, но в последний момент, когда, сидя на моем скакуне, она затрепетала в лихорадке сладострастия, маска съехала набок, и я получил возможность еще раз увидеть ее лицо. Придя в себя, она не стала возвращать маску на место, но, гневно посмотрев на меня надменным взглядом, выразила убеждение, что понятия чести мне не чужды. В чем я и поспешил ее заверить. Однако сама она непонятно почему с того самого дня воспылала ко мне ненавистью и не упускала случая тем или иным способом насолить. В особенности ее неприязнь ко мне усилилась после пожара в императорском дворце… Но это другая история, о которой я расскажу чуть позже.

А пока настало время для рассказа о другом небольшом приключении, слава Богу, закончившемся ко взаимному удовлетворению и без кровопролития. Однажды среди моих обычных вечерних посетительниц из веселого дома оказалась одна незнакомка, что само по себе было делом вполне обычным. Вот только характер моей гостьи выходил за рамки обычного. Она была особой экзальтированной, и во время скачек, приближаясь к кульминации, кричала и стонала громче других тоненьким голоском. Когда же мои гостьи собрались уходить, она демонстративно задержалась, сказав, что у нее до меня дело чрезвычайной важности. Когда мы остались один на один, она призналась в безумной любви ко мне, и сказала, что если я буду настаивать на ее возвращении к мужу, то она наложит на себя руки, потому что жизнь без меня утратила для нее всякий смысл. Она добавила, что она не какая-то там простолюдинка, желающая подкормиться с моего стола, а ее муж один из знатнейших карбюков (носивший даже титул карбюк-бюка, которого за всю историю империи были удостоены всего два десятка ее самых выдающихся подданных) в империи, но она готова пожертвовать своим беззаботным будущим ради любви ко мне.

О, любезный мой читатель, мог ли я настаивать после этого на ее возвращении домой? Я попытался убедить ее в необдуманности такого поступка, но какое там – она и слушать ничего не хотела. Она сказала, что уже присмотрела себе комнатку – на хорах башни, что многого ей не нужно и она готова довольствоваться малым, лишь бы быть рядом со мной.

Должен сказать, что к тому времени нардаки и даже карбюки стали моими частыми гостями – многие приезжали спросить совета в тех или иных делах, многие познакомиться или заручиться моей поддержкой, так как в тот период я еще пользовался влиянием. А потому я ничуть не удивился, когда на следующее утро перед моей скромной башней остановилась карета, в которую были запряжены шесть первостатейных лошадей белой масти. Гербы на дверцах кареты свидетельствовали о знатности владельца, а надменная повадка слуги, который соскочил с облучков и постучал в дверь, чтобы сообщить о прибытии своего господина, говорили, что его хозяин не только знатен, но и, по всей видимости, занимает немалый пост в правительстве Его Величества. Так оно и оказалось. Только этого визитера ко мне привело вовсе не желание познакомиться или изъявить свое почтение.