Виктория Абзалова - Фантазм Страница 8

Юношу вырвало желчью, потому что съесть что-либо из вкусного ужина он не смог.

Это глупо! У раба не может быть возражений на приказ хозяина, каким бы он не был. У раба не может быть недовольства… Но он не хотел. Айсен отчаянно НЕ хотел.

Совсем ничего.

Даже если его не будут пороть, не будут душить, даже если хозяин возьмет его аккуратно, - не хотел. Убедить себя потерпеть как всегда - не выходило. Юношу уже трясло, как в лихорадке, и он боялся, что просто забьется в припадке, когда мужчина дотронется до него. Шнур на шторе по-прежнему выглядел чересчур привлекательным.

Может быть… может быть этого все-таки не случится?! Только эта безумная надежда вопреки всему - еще не позволяла слезть с кровати, чтобы свить неумелую неуклюжую петлю и освободиться от своей доли. Ведь господин ни разу не дал понять, что хочет его!!!

Айсен видел, как восходит солнце. А потом, через некоторое время раздались шаги господина. В руках у него ничего не было, - ни склянок со снадобьями, ни бинтов, и, услышав короткий приказ, юноша понял, что опять упустил шанс избежать неизбежного…

Подопечный успешно выздоравливал, и забота о нем начинала уже тяготить Фейрана, тем более что серьезно беспокоили только последствия внутреннего воспаления. Собственно в этом-то и было все дело, заставляя за злостью скрывать неловкость.

А точнее в том, каким способом приходилось осуществлять лечение! Когда дотрагиваешься, проникаешь в бессознательное тело или в момент острой боли, чтобы облегчить ее - это одно. А вот изо дня в день совать руки в задний проход полностью сознающего его действия паренька, видя как перед тобой зазывно приоткрывается розовый анус, плавно расходится, пропуская в себя, и чувствуя при этом, как упругое мускульное колечко плотно обхватывает пальцы, как слегка подрагивают узкие бедра и сжимаются ягодицы, а затем мышцы снова мягко смыкаются, когда чужая твердая плоть покидает горячий тоннель… Это - совсем другое!! Совершенно!

Если бы мальчишка хотя бы вел себя иначе! Так нет, паршивец заливался алым румянцем, вспыхивал как маков цвет, розовел исфаханской розой на закате, стыдливо опуская пушистые ресницы, прикусывая пухлую губку и отводя с тоской и томлением темнеющие, как штормовое море, бездонные синие глаза…

Фейран начинал впадать в до поры скрываемое бешенство: тоже, выискался полевой цветочек! Стеснительный какой попался… Что там пальцы! В обоих его отверстиях наверняка не один десяток членов перебывал, а он еще краснеть не разучился! Уже хотелось самому со всей силы залепить мальчишке пощечину, чтобы вытряхнуть из этой точеной головки все его фантазии…

Вместо этого, Фейран при первой же возможности, едва дождавшись, чтобы парнишка немного оклемался и уже не лежал пластом, четко и кратко объяснил, какие процедуры Айсен должен будет делать теперь сам.

Рано он вздохнул с облегчением! Придя утром пораньше, потому что затем нужно было навестить больного в городе, мужчина с первого же взгляда понял, что что-то не так. Айсен сидел в уголке, скромно потупив глазки, и на жест подойти, никак не отреагировал.

- Ты не слышал меня?

Мальчик вздрогнул и начал теребить край рубашки.

- Тебе плохо? - в воздухе ощущался узнаваемый неприятный запах.

- Да… Н-нет… - пролепетал чертенок, еще ниже опустив голову, и совсем закрывшись волосами.

Фейран начинал раздражаться уже не на шутку.

- Так да или нет? Что ты мнешься!

Жалобный всхлип.

- Го-господин… я не… я не выполнил ваш приказ, - нежный голосок упал до почти неразличимого шепота и дополнился хрипотцой.

- Какой? - не сразу понял мужчина.

- Я не… не… - Айсен все-таки поднял голову, продемонстрировав румянец, на глазах становившийся все гуще, и тут же отвернулся. - Я не промывал себя… там… и…

Голос угас совсем, но и так было ясно, что мазь он тоже не наносил. У Фейрана челюсти свело от гнева: уж не подразумевает ли маленький засранец, что и дальше это следует выполнять ему?! И все же он нашел в себе силы сказать почти спокойно:

- Айсен, когда я говорю что-то сделать, я считаю, что это должно быть выполнено! Я дал это, чтобы тебе же было лучше. Мне сказать Хамиду, чтобы он проверял тебя?

- Нет, господин… - шепот был легче дуновения ветерка в полдень.

- Хорошо! - мужчина утратил терпение окончательно и говорил резко, в повышенном тоне. - Тогда прекрати жаться, разденься и стань здесь!

Он махнул в сторону забранного прихотливой решеткой окна, где было светлее.

…Как он поднялся, Айсен не помнил. Руки высвободили его из одежды независимо от сознания, которое цеплялось за какие-то мелочи - трещинка в полу, шорох оседающей смятой ткани, солнечный зайчик на стене от кувшина с водой - с упорством утопающего, хватающегося за любую щепку, чтобы не затянуло в глубину.

На что он надеялся, чего добился своим промедлением… лишь того, что господин зол теперь. Что сейчас его все равно возьмут, только уже быстро, грубо и на сухую… Совместив воспитание раба и удовлетворение потребности хозяина.

Господин милостив. Потом он залечит разрывы, прикажет убедиться, что к следующему разу раб готов должным образом, и будет брать снова и снова… пока вещь не надоест и не захочется новую.

Юноша уже стоял у окна и слышал радостный плеск фонтанчика во дворике. Руки с такой силой вцепились в решетку, что изгибы узора пропороли ладони, но приученное к послушанию тело подалось назад, прогибаясь в пояснице, ноги раздвинулись на удобную ширину… И только в груди что-то остро кололо, заставляя стучать в висках сотню звонких колокольчиков.

…А может быть и не будет. Может быть, он просто умрет сейчас… вот так, сам! Может эта тоненькая, дергающаяся все время, жилка наконец порвется, и ни один, даже самый искусный врач ее уже не сошьет…

А если нет, - почему-то он был уверен, что нет, что и эта его надежда не сбудется, - он потерпит всего один раз… Один. В конце концов, вот он шнур - прямо перед глазами… качается… манит!

Время словно остановилось, растягивая секунды в часы. Но вдруг Айсен ощутил на запястье жестокий захват и резкий рывок. Он очутился лицом к лицу с господином и различил только брызжущие зелеными искрами от неуправляемого бешенства глаза.

- Ты слишком высокого мнения о своей потасканной заднице!! - захват разжался, и господин почти отшвырнул его от себя, - Сученок!!!

Фейран удалился настолько быстро, что полы одеяния запутались у него за спиной. Айсен не мог бы сказать, сколько он пролежал так же, как и упал - ответ один: вечность. Мыслей не было, лишь какие-то обрывочные клочки.

Не тронул…

И не собирался.

Значит, он ошибся…

Ошибся!!! Просто ошибся…

Зато не ошибся раньше: господин его совсем не хотел. Как и прежде, он давал лишь лекарство. И во флакончиках тоже было лекарство, как бы оно не выглядело…

Пожалел…

Почему? Разве рабов - жалеют?

Нет, не жалеют. А господин все записывает… Наверное, просто лекарства новые и их надо попробовать на ком-то…

Вот теперь верно.

Правда, одно другому не мешает, но… -

Взгляд скользнул по искривленным пальцам на правой руке. Юноша приподнялся, проехался ободранной ладонью по волосам и - улыбнулся: головоломка сошлась!

Он практически на четвереньках добрался до небольшого тазика для умывания, плеснул воды и долго пытался разглядеть свое отражение. После чего опять сполз на пол, заходясь истерическим смехом.

Болезнь высушила черты, так что на когда-то симпатичной мордашке остались одни глаза… Что губы искусаны, запеклись, потрескались местами - и без зеркала известно. Так же как и то, что исхудал он почти вдвое, хотя пухленьким никогда не был.

Обломанные ногти, волосы острижены не клоками, но от прежней роскоши остались воспоминания! Зато в другом месте пробилась буйная поросль… и ноги уже не такие гладкие, неопрятные волоски в подмышках… И изобилие шрамов по всему костлявому телу, которые уже не убрать.

Само собой, что он тяжко оскорбил господина Фейрана, предположив, что тот может пожелать такое чучело!

Потасканная…

Брезгует!!!

Значит, не тронет.

Но… если не господин, то что же с ним будет?!

Зайдя к мальчику с завтраком, Хамид застал его по-прежнему голого и на полу. Айсен осип от плача и не был способен выговорить ни слова, только судорожно икал, глаза почти не открывались, а он все не мог остановиться, похоже выпуская из себя все слезы, накопившиеся за не такую уж долгую жизнь, и изредка переходя на совершенно дикий безумный хохот.

Даже сил шестидесятилетнего старика, хватило, чтобы переложить мальчика на постель. И уж конечно хватило понимания на то, чтобы плотно закутать его в покрывало и тихо укачивать до тех пор, пока тот не затих.