Владислав Третьяк - Верность Страница 10

Порой с горечью видишь такую картину. Идет известный спортсмен к автобусу после матча, а к нему, набравшись храбрости, со всех сторон с мольбой тянутся мальчишки:

– Дайте, пожалуйста, автограф.

Но наш спортсмен, едва замечая их, сквозь зубы цедит:

– Отстаньте.

Но это же абсурд! Для кого же ты играешь в хоккей, как не для наших мальчишек? II для кого ты побеждаешь, как не для них? Мы воспитываем ребят своим хоккеем. Они видят в чемпионах кумиров и хотят быть похожими на нас. А тут «отстаньте». Для мальчишек – катастрофа, горе. Во что же ему верить теперь? В кого?

Увы, есть такие спортсмены.

Про себя скажу: я всегда стараюсь быть доброжелательным к людям. Не изменяю своему стилю даже в крайних случаях.

…Прошло некоторое время, и ко мне пристало другое прозвище – «Дзурилла». Наверное, потому, что у меня и у блиставшего тогда чехословацкого вратаря были похожие имена – Владислав, Владо. Я ничего против не имел, моему самолюбию даже льстило, что армейцы хоть и косвенно, но ставят меня рядом с великим голкипером. Первым вратарем ЦСКА тогда был Коля Толстиков, и «Дзурилла» с удовольствием носил не только свою, но и его клюшку. Коля меня многому научил. Ученик же в итоге оказался «неблагодарным» – вытеснил коллегу с первых ролей.

До сих пор у меня осталось какое-то чувство вины перед Колей, перед Лапшенковым, перед Адониным я невольно загораживал им дорогу наверх. Психологически им было трудно заставить себя работать в полную силу, зная, что Третьяк почти наверняка останется первым вратарем. Хотя если объективно рассуждать, то какая тут вина? Разве стал бы я мешать, если бы кто-то вдруг заиграл лучше меня?…

Я уже был первым вратарем ЦСКА, а Колину клюшку все равно носил, и никто этому у нас не удивлялся. В армейском коллективе привыкли уважать всех, кто старше.

За эти годы у меня в клубе и в сборной было много товарищей вратарей, и каждый меня чему-то научил.

В 1971-м в Швейцарии состоялось мое «утверждение на должность» основного голкипера сборной СССР. Приехал я на предварительные игры чемпионата мира в Берн вторым номером, а уезжал из Женевы две недели спустя первым.

До сих пор храню в памяти ощущение силы, свежести, уверенности, которое не покидало меня весь тот сезон. Все получалось! В чемпионате страны, в неофициальных международных матчах, в главных турнирах – везде… Вот был сезон!

В конце декабря меня взяли в составе взрослой сборной за океан, а юниоры отправились на европейское первенство в Женеву. Вратарем у них был спартаковец Виктор Криволапов. Неожиданные обстоятельства потребовали от Виктора срочно вернуться домой. Руководители хоккея решили, что заменить его должен я.

31 декабря я прилетел из Северной Америки в Москву, 1 января отправился в Женеву, а 2-го вышел на лед.

Помню вытянутые от удивления, ошеломленные лица чехословацких юниоров, когда они увидели меня в столовой: «Вот так сюрприз!» А я про себя подумал: «Фора за нами!»

За команду юниоров тогда играли Лебедев, Анисин, Бодунов, тренером команды был Н. Эпштейн.

До этого я трижды участвовал в молодежных чемпионатах континента: в 1967 году мы заняли второе место, а затем привозили на родину только «золото». Не стал исключением и женевский турнир.

А спустя два с половиной месяца – снова Альпы, опять знакомые, уютные катки. Основным вратарем был, как и прежде, Виктор Коноваленко. Однако в тот раз у него не заладилась, не пошла игра. Кстати, оба матча с нашими главными соперниками – чехословацкими хоккеистами – тогда сложились неудачно: первый завершился вничью (3:3), а второй сборная СССР проиграла (2:5). Мне доверили матч с финнами (10:1) и с ФРГ (12:2).

И вот настал черед решающих поединков. Тарасов меня предупреждает: «Будешь играть с американцами».

А я бы рад, да не могу: накануне простудился, температура поднялась почти до 40 градусов. Играть больным в воротах – не всегда подвиг. Можно и подвести команду: пропустил шайбу, вторую, и ситуацию, глядишь, уже не исправить.

Ох, и отругал меня тогда тренер! Следить за своим здоровьем, тщательнейшим образом беречь его – это тоже долг спортсмена, непременное условие его жизни – такова в нескольких словах суть той тарасовской гневной речи. «Кстати, профессионалов за такие вот болезни (если доказана оплошность спортсмена, его вина) беспощадно штрафуют», – добавил он.

Но что там тренерский гнев… Я и без того переживал, глаза поднять боялся.

Наконец наступает кульминационный момент – матч со шведами. Надо было обязательно побеждать. Выиграем – мы чемпионы мира, уступим – главный приз уедет в Прагу. Я к тому дню уже почти поправился. И накануне матча Тарасов меня предупреждает:

– Завтра будешь играть.

Честное слово, всю ночь не сомкнул глаз. Казалось, решается судьба. Сегодня или никогда. Но более всего страшила перспектива подвести товарищей, не оправдать надежд тренеров. Мне еще не исполнилось и 19 лет…

По правде сказать, шведы тогда выше третьего места подняться уже не могли. Перед матчем они даже не вышли на «раскатку». Но в психологическом плане преимуществом владели наши соперники. Они могли себе позволить играть свободно, без оглядки, на их плечи не давил груз огромной ответственности.

Мы сначала повели в счете – 2:0, и работы у меня было не очень много. Но, кажется, рановато успокоились наши форварды. Шведы вовсе и не думали сдаваться без борьбы. Две шайбы почти подряд влетают в мои ворота, потом еще одна. Вот тебе раз!

Перерыв. В раздевалке Тарасов устроил такой разнос… Всем досталось, даже прославленным ветеранам. И только меня пощадил разгневанный наставник. Похлопал по плечу:

– Ничего, мальчик, все нормально. Терпи.

После Анатолия Владимировича за команду взялся А, И. Чернышев. Аркадий Иванович почти никогда не повышал голоса, да это ему и не требовалось. Сама манера его поведения – уравновешенная, мудро-спокойная, уверенная – благотворно действовала на коллектив. Чернышева, по-моему, ничто не могло вывести из себя. Забегая вперед, вспомню эпизод из олимпийского турнира в Саппоро. Однажды один из соперников нашей команды явно умышленно, желая как-то нас раздразнить, спровоцировать, бросил шайбой в Аркадия Ивановича, который стоял у скамьи. Чернышев даже не переменил позы: как стоял, облокотившись о бортик, так и остался стоять. А хулигана того, к слову сказать, наши ребята крепко проучили.

Столь непохожие во всем, Тарасов и Чернышев прекрасно дополняли друг друга, являли блистательный сплав мудрости, опыта, темперамента, педагогического таланта, преданности делу. Такого тренерского дуэта не знал и, возможно, никогда не узнает мировой спорт…

Так вот, в тот раз, в Женеве, Аркадий Иванович нашел какие-то веселые слова, растормошил нас, заставил улыбаться.

– Вы же сильнее, черти непутевые! Вам же тут равных нет…

Но и Тарасов, оказывается, еще не все сказал. Уловив перемену в нашем настроении, он перед самым выходом на лед сел на скамейку и будто бы для себя запел: «Это есть наш последний и решительный бой…»

Так запел, что у нас глаза влажными сделались. Нам уже ничего не требовалось говорить. Мы рвались на лед.

6:3! В девятый раз подряд советские хоккеисты стали чемпионами мира. И еще один рекорд был зафиксирован в Женеве: в девятый раз чемпионами провозгласили Александра Рагулина, Вячеслава Старшинова и Виталия Давыдова.

– Ну вот, Владислав, – как-то по-особенному пожал мне руку Тарасов, – ты теперь основной вратарь сборной Советского Союза. И из Москвы есть приятная новость: коллегия Спорткомитета присвоила тебе звание «Заслуженный мастер спорта СССР».

Помню, как будто это случилось вчера. А случилось это 3 апреля 1971 года.

Потом был первый олимпийский турнир. Саппоро, 1972 год.

Та Олимпиада оказалась последней без колючей проволоки, высоких заборов, жесткого режима охраны – словом, без всего того, что стало затем появляться в связи с угрозой террористических актов. Игры в Саппоро благополучно обошлись без сторожевых собак, им сопутствовала атмосфера и дружбы, и доброты. Правда, вначале были серьезные опасения, что Белая олимпиада будет белой только по названию: снега до февраля на острове Хоккайдо не было. Однако накануне открытия Игр небеса над островом буквально разверзлись, снег валил несколько суток подряд. А стоило Играм закончиться, как на следующий день резко потеплело, пошел дождь, и за несколько часов весь снеговой покров исчез, будто его и не было.

Моим дублером в предолимпийском цикле подготовки был 30-летний Виктор Зингер из «Спартака», но незадолго до начала Олимпиады на тренировке он получил тяжелую травму. Виктора надолго поместили в больницу. Вторым вратарем тренерский совет утвердил 27-летнего динамовца Александра Пашкова.

Что запомнилось в Саппоро? Матч со шведами был единственным, в котором мы потеряли очко (он закончился вничью – 3:3). Перед хоккейным турниром новый наставник «Тре крунур» бывший профессионал Билл Харрис самоуверенно пообещал сделать шведов чемпионами. После этой ничьей многие решили, что Харрис, быть может, сдержит свое слово. Но надежды питали шведов недолго: они проиграли командам ЧССР и Финляндии. Затем заставили о себе говорить задиристые парни из команды США, которые со счетом 5:1 одолели сборную Чехословакии. Журналисты писали в том духе, что эти забияки еще покажут себя и что даже русской команде следует опасаться остроты их зубов. «Осторожно, они кусаются» – так прямо и назвала свой репортаж одна местная газета. Преувеличивали, однако, возможности американцев. Мы без особого напряжения выиграли у них – 5:2.