Елена Озерецкая - Олимпийские игры Страница 11

— Каллий готовит себе достойную смену!

— Пусть мальчик не отстанет от тебя!

— Мы еще будем встречать и его! — неслось из толпы.

Кто-то сунул в руки Лина охапку роз. Оглушенный, немного испуганный, но бесконечно счастливый стоял Лин на медленно катящейся колеснице.

Шумной толпой проводили сограждане триумфатора к храму Зевса, где Каллий, передав Лина подоспевшему Гефесту, сошел с колесницы. Медленно и торжественно он вошел в храм, чтобы посвятить богу свой олимпийский венок и принести благодарственную жертву. А на площади перед храмом хор юношей стройно запел хвалебную песню, специально сочиненную знаменитым поэтом по заказу друзей и близких победителя.

После церемонии вся процессия направилась к зданию городского совета, где в честь победителя афинские власти устраивали за счет города грандиозный пир. Все граждане Афин должны были принять в нем участие!

Прежде чем войти вслед за Каллием, Арифрон задержался и знаком подозвал к себе стоявших невдалеке Лина и Гефеста.

— Ступайте домой, — сказал он, — на сегодня с мальчика достаточно.

Медленно-медленно тянулись часы в этот день в доме Арифрона. Уже по нескольку раз успел Лин ответить на все вопросы матери, маленькой Ариадны и ставшей необычайно почтительной Геро, уже начали блекнуть рассыпанные по всем комнатам цветы, когда издали послышалось звучное пение. К дому подошли юноши, которые пели перед храмом Зевса в честь Каллия. Они выстроились у ворот, и песня зазвучала еще громче.

Затем из переулка вышла целая толпа людей. Весь город провожал олимпионика домой. Долго еще Каллий стоял у ворот, отвечая на бесконечные приветствия, пока в конце концов все не разошлись. В дом вошли родственники и самые близкие друзья. Но хор на улице продолжал петь до глубокой ночи.

Каллий стремительно подошел к побледневшей от волнения матери и поздоровался с ней.

— Здравствуй, жена! — сказал Арифрон. — Я благодарю тебя за достойного сына, которого ты подарила мне. Радуйся же и знай, что одна статуя Каллия будет поставлена на городской площади, другую воздвигнут в Олимпии! А теперь, друзья, прошу почтить мой дом и поднять чаши в честь нашей общей радости.

Рабы быстро сняли с гостей сандалии, вымыли и надушили их ноги, и мужчины прошли в столовый покой.

Никто не смотрел в сторону клепсидры — водяных часов, из резервуара которых медленно вытекала, измеряя время, вода, а солнечные часы в саду давно уже скрылись в наступившей темноте. Спали женщины в гинекее, спали не занятые на пиру рабы, спал усталый и счастливый Лин.

Только Гефест, сидя у постели своего питомца и слушая прощальную песню юношей на улице, с тоской глядел кудато вдаль узкими черными глазами.

Глава XIV

Снова свободен!

На следующий день Лин, как всегда, ушел в школу.

Хотя он был братом олимпионика, Гиперид задал бы ему хорошую трепку за неявку. Ведь ученики получили отпуск только на один день.

После занятий, собираясь, по обыкновению, в палестру, Лин изумленно посмотрел на пришедшего за ним Гефеста.

— Где мой стригил? И почему ты не принес ни копья, ни диска?

— Потому что молодой хозяин не пойдет сегодня в палестру.

— Не пойду в палестру? Вот новости! С чего это ты взял?

— Отец приказал тебе сразу вернуться домой.

За обедом Арифрон ничего не сказал сыну, а тот не посмел спрашивать. Разве может мальчик первым обратиться к старшему?

— Останься, Эригона, — сказал Арифрон, когда жена и дочери собирались, по обыкновению, уйти к себе. Лин взглянул на мать. Она нисколько не удивилась, только легкая улыбка скользнула по ее красивому лицу.

— И ты останься, Лин. Пусть придет сюда также Гефест и все другие рабы, — продолжал Арифрон.

Скоро у входа в столовый покой собрались все, жившие в доме Арифрона: старуха ключница, повар со своими помощниками, молодые рабыни, виночерпий, агорасты — рабы, которые сопровождают хозяина на рынок и носят покупки, водонос и даже толстый привратник. Они не знали, зачем их позвали в дом, и поэтому с удивлением и страхом всматривались в лица хозяев. Только Гефест стоял, опустив, как всегда, глаза вниз.

— Мне стало известно, — начал Арифрон, — что два года назад мой младший сын едва не погиб при нападении бешеного быка.

— Узнал! Узнал! — в ужасе зашептали рабы. Некоторые, закрыв лицо руками, опустились на колени, женщины заплакали. Что сделает в гневе всемогущий хозяин? Прикажет бить плетьми? Сошлет на рудники, откуда еще никто не возвращался живым? Никогда больше не видел дневного света раб, сосланный на каторжный труд в тесных, темных подземных коридорах, где он мог передвигаться лишь ползком, подобно земляному червю. Выносили из шахт только мертвых…

Плач и стоны наполнили комнату. Гефест с недоумением взглянул на своего питомца. Почему вдруг теперь он решил рассказать об этой старой истории?

— Успокойтесь! — махнул величественно рукой Арифрон. — Я не буду никого наказывать на этот раз. В доме олимпионика должна сегодня царить только радость. Кроме того, молодой хозяин Каллий желает уплатить наш долг. Подойди сюда, Гефест.

Вздрогнув от неожиданности, педагог нерешительно сделал несколько шагов вперед.

— Ты действительно спас моего сына от смерти? — спросил Арифрон.

— Да, господин…

— Так знай же, что твой поступок не останется без достойной награды. Завтра глашатаи объявят у здания суда, у театра и у алтарей города, что Арифрон отпускает на волю своего раба Гефеста!

Педагог пошатнулся. Он с трудом перевел дыхание и, прижав руки к груди, в упор смотрел на хозяина.

— Что же ты молчишь, Гефест? Или не рад? — спросил Ариф рон.

— Не рад? — стоном вырвалось из груди педагога. Слезы выступили на его глазах, и, опустившись на колени, он коснулся лбом ног хозяина.

— Ну-ну! — милостиво потрепал его бритую голову Арифрон. — Ты всегда был хорошим рабом. А свободу я даю тебе по желанию нашего героя — Каллия… Так что благодари его!

— О нет, Гефест, — улыбаясь, возразил Каллий, прежде чем педагог успел что-либо сказать, — я был только исполнителем. Вот кто просил дать тебе свободу! — И юноша указал на бледного, взволнованного Лина.

— О молодой хозяин… молодой хозяин… — шептал Гефест. Слезы катились по его лицу, на котором никто до этого дня не видал ни малейшего волнения. Слезы невольно выступили и на глазах Лина.

— Я рад за тебя, Гефест, — с трудом произнес мальчик, — ты опять свободный человек…

— Ну, а теперь хватит, — вмешался Арифрон. — Можете все идти.

Когда потрясенный Гефест и все остальные рабы ушли, Арифрон повернулся к младшему сыну.

— Что за нелепое поведение! — недовольно сказал он. — Как можешь ты плакать из-за раба?

— У него доброе сердце, муж мой, — заступилась за мальчика Эригона.

— Сердце тут совершенно ни при чем. Я даровал рабу свободу за доблестный поступок и верную службу, хотя и заплатил за него большие деньги. Никто не посмеет сказать, что в доме Арифрона не ценят добродетели. Но чтобы из-за этого мальчик заплакал, словно женщина? Неслыханно!

— Прости ему эту ошибку, отец, — вмешался Каллий, — он еще станет таким, как должно. Ведь ты сам говорил мне, что доволен им, что он теперь ведет себя, как следует греческому юноше.

— Это правда, — успокаиваясь, сказал Арифрон и улыбнулся своему герою-сыну. — Ступайте теперь все к своим делам. Можешь идти в палестру, Лин…

Не поднимая глаз, мальчик вышел. Проводив его взглядом, Каллий тихо заметил:

— Ты не думаешь, отец, что Лину уже не нужно другого педагога?

— Да он сильно вырос. Пожалуй, достаточно будет, чтобы его сопровождал кто-нибудь из молодых рабов.

Мимо окна торопливо прошел Лин. За ним, неся копье, диск и стригил, невозмутимо, как всегда, шел Гефест…

Никто не узнал, о чем говорили Лин и Гефест, когда остались одни, да никого это и не интересовало. Женщины занимались своими делами, Каллий ушел с друзьями, а Арифрон, в сопровождении агорастов, отправился, как обычно, на рынок. Нужно было купить гораздо больше продуктов, чем всегда, потому что счастливый дом олимпионика привлекал множество гостей. Арифрон решил даже нанять особого, искусного повара, флейтистов и танцовщицу, чтобы развлекать приглашенных на вечернем пиру.

Почти три часа провел на рынке заботливый хозяин, переходя из ряда в ряд. Он выбрал самых лучших толстых угрей, упитанных кальмаров, крупных устриц, свиную тушу, несколько плетенок с сыром и множество разнообразных фруктов. Корзины агорастов становились все тяжелее. Лишь около десяти часов утра хозяин отослал покупки домой, а сам завернул к цирюльнику, в парикмахерскую, где, конечно, встретил многих своих друзей. Такие встречи в парикмахерских, в парфюмерных и других лавках были обычным времяпрепровождением афинян после рынка, потому что здесь они узнавали все новости. Особенно осведомленными считались цирюльники, которые знали решительно все!