Елена Петушкова - Путешествие в седле по маршруту "Жизнь" Страница 13

Ах как хотелось бы, чтобы Михаил Ефимович Кольцов навел зорко-скептические очки на жокея Сашу Чугуевца, когда тот, все больше увлекаясь, рассказывает об одном коне, которому, ввиду непомерного честолюбия, мукой мученической было видеть впереди чужой круп: "Он только один впереди мог скакать — чистый Владимир Куц". И о другом, которого вполне удовлетворяло умеренное сознание, что он не последний, а первым быть — зачем корячиться? И о третьем, честном служаке: "Он старается, но я чувствую, что думкой он в леваде".

Свести бы его, острого и тонкого психолога, с интеллигентнейшей Аллой Михайловной Ползуновой, чья вальяжная полнота и штатская очкастостъ неожиданно сопрягаются с тем, что она — знаменитый мастер-наездник. Дать бы послушать ее московский акающий говорок за чайком под портретом великого рекордиста Властного: "Я его, Ваську, бывало, и поколачивала, и он к этому относился са-авершенно философски — знал, кто из нас главный". Или о знаменитой Гугенотке, Гугене, которая рекорды крушила, "а трусоватая была девушка, но я вожжи приподыму, и она ждет сигнала, чтобы почувствовать, что я с ней, и мы полетели".

Одна лошадь у нее вздорная, обидчивая по пустякам, другая — кокетка; у третьей чувство юмора развито даже чрезмерно, ехидничает над конюхами, четвертая — ведьма, пятая — просто дурында. Относясь, как всякий представитель одного из конных микромиров, несколько свысока к микромирам остальным, Алла Михайловна говорит: "Мы ведь всего по два года их держим, а если бы по десять, как в той же выездке… они бы у нас разговаривали".

Хочу процитировать одного из лучших русских знатоков лошади, профессора зоологии, магистра сельского хозяйства и ветеринарного врача II. II. Кулешова: "Так, как каждый человек несомненно отличается от всех других людей, так точно и каждая лошадь имеет свои особенности… Весьма часто лошадь не выполняет желаний тренера не потому, что она хочет сопротивляться, а только потому, что она не понимает, что от нее требуют. Ничего не может быть несправедливее, как наказывать лошадь за то только, что она ошибочно поняла желание тренера… С лошадью надо обращаться так, как этого заслуживает наиболее благородное после человека создание".

После любого ли человека, хочется иногда спросить.

Когда вспоминаешь о варварстве одного — и весьма когда-то знаменитого, хотя впоследствии дисквалифицированного — нашего спортсмена-кавалериста, додумавшегося вырезать слизистую оболочку из углов рта своего коня, чтобы сделать его еще чувствительнее к боли, право, как-то понятней становится злая мизантропия Джонатана Свифта: возвышенный гуингнм попал в лапы грязного йеху…

Прекрасны бездонные очи коня. А вдруг в них иногда вопрос: думают ли люди?

РАЗГОВОР ПРОДОЛЖАЕТ ЕЛЕНА ПЕТУШКОВА

10

После 1964 года я уже регулярно занимала призовые места во всесоюзных соревнованиях, прочно вошла в основной состав сборной, а на чемпионате Европы 1967 года в Аахене, куда поехала после защиты диссертации, была шестой лучшей среди женщин (читатели знают, очевидно, что высшая школа верховой езды — единственная дисциплина, в которой женщины соревнуются в общем зачете с мужчинами).

Между прочим, один журналист окрестил меня тогда в печати "мисс Европа" и никак не мог понять, на что я обиделась. Но в этом не существующем в конном спорте титуле «мисс» — оттенок конкурсов красоты, неверный по отношению к спорту, да и несправедливый: ведь в выездке выступают спортсменки подчас совсем пожилого возраста, и молодость, приятную внешность одних бестактно противопоставлять морщинам и сединам других.

В ту пору я познакомилась с замкнутым миром, который составляет международный конный спорт, с его своеобразными особенностями и ни на какие другие не похожими ритуалами.

Спортивные состязания многое бы утратили без той праздничной, приподнятой атмосферы, которая окружает их. Этой атмосферой они обязаны организаторам в той же мере, в какой прессе, радио, телевидению — "конструкторам общественного мнения". Сколь ни красиво само по себе фигурное катание, но ведь сравнительно недавно оно было не слишком популярно в нашей стране. И только усилия прессы (в первую очередь, электронной) превратили его из «золушки» в «принцессу». Именно телеэкран помог зрителю ощутить прелесть фигурного катания.

Выездка в ряде стран — в частности, в нашей — не принадлежит к числу популярных видов спорта. Причина в ней самой, в ее правилах.

Зритель, попавший на соревнования впервые, бывает поражен и восхищен красотой этого своеобразного спортивного искусства. Все здесь необычно: и полная тишина на трибунах, и элегантность всадников, и грация лошадей. Что ни старт — романтическая поэма.

Но проходит час, другой, и события начинают напоминать пленку, прокручиваемую бесконечное количество раз. Одни и те же элементы, одна и та же последовательность выполнения. Разницу между плохим и хорошим выступлением в состоянии усмотреть лишь посвященный, но однообразие действует и на него. Оценка выражается в сотнях, даже тысячах баллов, и, когда объявляется результат, успеваешь само выступление забыть.

Каюсь, мне самой трудно высидеть на соревнованиях больше двух часов.

Конечно, такое положение ненормально. Ведь зрелищность — одно из непременных условий существования такого социального явления, как спорт. Есть ли выход? С моей точки зрения, их два. Первый — разнообразить и индивидуализировать программу, приблизив ее по структуре к фигурному катанию. То есть наряду со «школой», которой можно считать нынешнюю каноническую обязательную езду, ввести произвольную, не ограничивая ее точками манежа, и, возможно, даже под музыку (опыты подобного рода в порядке показательных номеров уже делались). Второй, думается, в том, чтобы упростить и объективизировать судейство, которое ныне субъективно до парадокса. Скажем, на чемпионате мира 1971 года Иван Кизимов имел у одного из судей третье место, а у другого — одиннадцатое, и ошибкой, проявлением пристрастия это не считалось.

Думаю, здесь не место вдаваться более глубоко в подробности столь важной темы. В отличие от судей объективность публики, как правило, восхищает. Особенно памятен в этом смысле Аахен, где на трибунах "конного стадиона" присутствуют 80 тысяч человек.

Огромную роль играет реклама. Весь город украшен афишами, эмблемами, ни одна магазинная витрина не обходится без "кавалерийских аксессуаров", будь то седла, уздечки, подковы…

Хозяин ресторанчика, где обедали участники, поставил перед дверью чучело лошади, запряженной и коляску, и для полноты впечатления разбросал у ее ног сено и навоз, за которым не поленился съездить на конюшню. А в самом центре города большая витрина демонстрирует призы, учрежденные фирмами для спортсменов, занявших первые восемь, десять, а то и двенадцать мест. Чего тут только нет — зонтики, телефонные аппараты, шины, парфюмерные наборы, холодильники…

Как правило, конные соревнования в Европе обставляются чрезвычайно торжественно. Например, в 1973 году в Копенгагене чемпионат проходил на плацу перед парламентом — здесь с давних времен тренировали королевских лошадей. И когда к открытию прибыла королева Маргрете с мужем, принцем Хенриком, и «роллс-ройс» с короной на номерном знаке остановился, на позеленевшей от патины кровле дворца появились герольды в средневековых костюмах и затрубили в трубы, возвещая о начале чемпионата.

Там, в Копенгагене, я нарушила придворный этикет.

Обычно по случаю закрытия дается прием, и на пригласительных билетах пишут, как надо быть одетым. Двенадцать сильнейших всадников были приглашены в спортивной форме — фраке, бриджах, сапогах (а я тогда заняла третье место). Меня представили королеве, я поклонилась, и вслед за тем воцарилось молчание, отчасти неловкое. Я спросила, нравится ли ее величеству конный спорт. Королева, глядя на меня с высоты своего 186-сантиметрового роста, ответила, что сама им никогда не занималась, а занималась ее сестра. А потом работники посольства сделали мне внушение: "С особами королевской фамилии нельзя заговаривать — спрашивать могут только они."

Вернусь, однако, в Аахен. Он мне особенно памятен: ведь там в 1970 году я стала чемпионкой мира. Одной из его традиции служит красивая и трогательная прощальная церемония. В последний день турнира, в час, когда садится солнце и все вокруг приобретает оттенок легкой грусти летних сумерек, команды выезжают на ровный ковер стадиона — каждая под свой национальный гимн, затем весь строй медленно удаляется, а все зрители в такт маршу расставания машут белыми платочками, которые словно светятся в сиреневом вечернем воздухе.

Люди конного спорта столь же колоритны, сколь и его обычаи.

О чемпионке Олимпиады 1972 года Лизелотте Линзенгофф в одной из наших газет писали: "Домашняя хозяйка из Франкфурта-на-Майне, мать двоих детей". В известной степени ее можно считать домашней хозяйкой, поскольку она нигде не работает. Она баронесса, миллиардерша.