Александр Бубнов - Спартак: 7 лет строгого режима Страница 13

Когда уезжал, прятался на станции. Подходила электричка, и я в нее прыгал. Назад тоже старался вернуться незамеченным. Смотрел, нет ли никого на платформе. Если бы попался на глаза Федору Сергеевичу Новикову, Бесков обязательно об этом бы узнал. Как правило, садился в последний вагон. Как только он останавливался и двери открывались, спрыгивал с платформы и, маскируясь, задами пробирался на базу.

Однажды кто-то попался на картах. Бесков устраивает им разнос и говорит: «Вот, берите пример с Бубнова. Пока вы в духоте в карты играете, он после ужина гуляет, свежим воздухом дышит и к игре готовится».

Не попался ни разу. Даже странно, что Новиков меня не вычислил.

С семьей был связан другой сумасшедший случай.

Мои близкие жили на даче. В тот день я уехал с дачи на сборы. Но то ли что-то забыл, то ли что-то случилось, то ли у Зои должен был что-то узнать, как бы то ни было, мне необходимо было на дачу вернуться.

А мобильных телефонов тогда не было. Что делать? Мне, чтобы чувствовать себя комфортно, нужно иметь полную ясность. Не только тогда, но и вообще — такое свойство нервной системы. Если есть полная информация, я не переживаю и спокойно готовлюсь к игре. В тот день мы потренировались, я быстро поужинал, сел на электричку, доехал до Москвы, потом до Аникеевки и оттуда пять километров бежал до дачи. Тест Купера на полной скорости! А тревога не отпускает, какие-то дурацкие мысли в голову лезут. Прибегаю весь взмыленный. Зоя говорит: «Ты что, сумасшедший? Давай быстро мойся».

Оказалось, на даче все спокойно.

Обратно бежал уже в хорошем настроении. Мне через день играть, а я два теста Купера прошел! Но на поле вышел и чуть ли не лучшим был! Получилось так, что благодаря кроссу я снял стресс.

Если бы Бесков об этом узнал, думаю, из команды бы не отчислил, но выволочку бы устроил. Наверняка сказал бы: «Ты, Бубнов, ставишь себя выше коллектива». Это была его коронная фраза. И мог добавить: «Как Ловчев». Он почему-то в такие моменты всегда Евгения Ловчева вспоминал. Видимо, Женя ему в печенках засел, и когда надо было кому-то объяснить, что тот плохой, сравнивал с Ловчевым.

Откуда это пошло?

До Бескова ведущие игроки вели себя как тренеры. Все себе позволяли. Николай Петрович Старостин это поощрял. А когда Бесков появился и установил свою диктатуру, вольнице пришел конец. Кто не принял новые правила игры, был из команды отчислен. И Старостин ничего не смог сделать, хотя воспринимал Бескова как хунту.

Старостин называл Бескова «диктатором в бархатных перчатках». Лобановский был для него просто «диктатором», а Бесков — «в бархатных перчатках». Я хорошо запомнил эту фразу. Речь, конечно, не о Бескове-тренере, а о Бескове-человеке. Его порядки противоречили спартаковским традициям. При Бескове главный тренер стал богом. Старостин же считал, что он один из членов коллектива, где все решается сообща. Для Бескова же это было полной ересью.

Вслед за Бесковым пришел Олег Романцев. Человек, который отодвинет от руководства Деда и превратит «Спартак» в свою частную лавочку. Но в 1989 году это был еще не слишком уверенный в своих силах начинающий тренер.

Глава 2

Старостин

Я мог попасть в «Спартак» не в 27 лет, а гораздо раньше. Но не попал из-за Деда, Николая Петровича Старостина. А дело было после турнира юношеских команд в Сан-Ремо в 1972 году. На нем мы заняли первое место, а я забил голы в полуфинале и финале.

Старший тренер сборной Евгений Иванович Лядин хотел рекомендовать меня в «Торпедо», но, узнав, что я болею за «Спартак», дал мне телефон Старостина. Мы жили тогда в Орджоникидзе. Пошли с отцом на главпочтамт и позвонили Старостину.

Дед долго не мог понять, зачем ему звонит какой-то Бубнов. Как я догадался, Лядин ему обо мне так и не рассказал. В общем, разговора не получилось. Спустя годы я спросил Деда, помнит ли он, как не взял меня в «Спартак». Дед, как всегда, выждал минуту, рассмеялся и сказал: «Ни хера не помню!»

В Орджоникидзе основным источником информации было радио. Телевизоров почти не было, книг тоже не хватало. Кто такой Старостин, я почти не представлял. Так, слышал что-то. Яшина видел, а вот Старостина… Он же был начальником команды, а не футболистом. И историю его жизни мало кто тогда знал.

Однажды видел его в Управлении футболом, куда заезжал за бутсами. В Орджоникидзе нам бутсы не выдавали, а в Управлении футболом были люди, у которых их можно было купить. Настоящие, адидасовские! Старостина мне показали в коридоре. Он был в фуражке, в очках и совсем не напоминал солидных начальников других команд. В общем, не произвел на меня впечатления. Старичок, каких много.

Потом, когда пришел в «Динамо», много услышал о Старостине от полузащитника Александра Минаева, который знал, кто такой Дед, по «Спартаку», где провел четыре сезона. У Минаева даже блокнот был, куда он записывал знаменитые высказывания Старостина и других начальников и тренеров. По его словам, в «Спартаке» что ни собрание было, то спектакль.

Говорят, однажды, когда «Динамо» победило «Спартак», Дед зашел в раздевалку и говорит: «Е-мое! Бубнов вас всех поперебивал. Один. Как вы играете в футбол?» Деду нравилось, как я играю. Как, кстати, и знаменитому комментатору Николаю Озерову. Я-то его комментариев к матчам с моим участием по понятным причинам не слышал, но Зоя, моя жена, рассказывала, что другие комментаторы меня, бывало, поругивали, а вот Озеров всегда хвалил.

Он, кстати, первый, кто спросил, на какой слог надо делать ударение в моей фамилии. Правильно — Бубно́в. А Бу́бновым меня первым стал называть Дед, когда я пришел в «Спартак». Он, кстати, Сочно́ва, Со́чновым называл. Были у Деда свои закидоны! И неподражаемое чувство юмора.

Весь юмор Деда всегда был в тему. Он специально не шутил и никого не подкалывал. Хотя любил шутки и смеялся от души, Дед всегда говорил на полном серьезе, и оттого это выглядело еще смешней. Я так до конца Деда не разгадал, маска это или нет. Но в том, что Старостин был хитрованом, сомнений у меня не возникало. Потому что вести такие изощренные подковерные игры и интриговать против Бескова мог только человек незаурядного ума. Но Дед не был тем прожженным негодяем, который готов идти по трупам ради карьеры. Он все-таки думал прежде всего о деле. Старостин считал, что Бесков не так с людьми обращается, неправильно себя ведет и тем вредит команде.

В чисто футбольном и тактическом плане Бесков, конечно, не вредил «Спартаку». Все, что делалось в те годы на поле, все, что позволило «Спартаку» подняться, — заслуга Бескова. Дед же не был тренером, он был хозяйственником. Однако у него был свой взгляд на футбол.

Больше того, Старостин со своим братом Андреем Петровичем в свое время очень серьезно влияли и на состав, и на тактику. Тренеры «Спартака» Николай Гуляев, Никита Симонян, да и другие, за исключением Бескова, прислушивались к их советам.

Андрей Старостин, правда, говорил, что Николай ничего в футболе не понимает. Однажды в Бельгии после матча с «Брюгге» на приеме в советском посольстве Дед рассказал мне про Андрея то же самое.

Я переел на фуршете и вышел в фойе подышать. Присел на диван, и тут ко мне Николай Петрович пристроился. Он любил со мной поговорить. Дед начал про Андрея рассказывать. Назвал его разгильдяем. Поругал за то, что с цыганкой связался, что с артистами пьянствует: «Я ему тысячу раз говорил, это до добра не доведет». Сам же Дед не пил и не курил. Говорил, попробовал чуть-чуть в молодости, не понравилось.

Рассказывали, что в бытность игроком он чуть ли не в чулане перед матчами запирался, ничего не ел, настраивался. То есть Дед был настоящим профессионалом. В то же время многие рассказывали, что к другим он относился либерально. Юра Севидов мог после игры нарушить режим. Все это видели, только не Дед. Он удивлялся, мол, не может быть.

Наверняка все видел, но был тонким дипломатом и философом. И очень умным человеком. Если бы глупым был, в тюрьме не выжил бы. И мог ли недалекий человек создать такой клуб, как «Спартак»?

Дед не прощал тех, кто сам уходил из «Спартака», как бы хорошо к ним ни относился. И пути назад не было. Дед, по большому счету, никого из выдающихся спартаковских игроков не подпустил к клубу — ни Сергея Сальникова, ни Игоря Нетто, ни Юру Гаврилова.

Первый внешне был очень похож на самого Старостина. Мать Сальникова работала на базе, а Николай Петрович женщин любил, хотя в этом смысле брату Андрею значительно уступал. Андрей Петрович вообще плейбоем был! Дед возмущался: «К играм не готовился. Все время с цыганами. Меня совсем не слушал».

Николай Петрович очень не любил «Динамо». Неприязнь возникла, видимо, после лагерей. И когда я перешел из «Динамо» в «Спартак», он меня остерегался. Но не мог же я ему, человеку, которого едва тогда знал, рассказывать, что в «Динамо» был такой бардак, что после Спартакиады народов СССР я готов был уйти куда угодно и что Бесков был именно тем тренером, к которому я хотел попасть во что бы то ни стало. Тем более что Бесков мне сам намекнул, что не против видеть меня в «Спартаке». Он мне это сказал, когда пришли «слонов» получать за выигрыш Спартакиады. На выбор — квартиры, машины, мебель…