Петр Северов - Последний поединок Страница 13

На следующий день, перед самым концом рабочей смены, на заводе появился молодой офицер в форме венгерского кавалериста. Охранник вытянулся, козырнул ему и прокричал приветствие, но офицер словно бы не расслышал. Он улыбнулся, осматриваясь по сторонам, раскрыл портсигар и предложил охраннику сигарету. Некоторое время они говорили о чем-то, и офицер нетерпеливо поглядывал на ручные часы.

Смена закончилась, и грузчики, сбросив с плечей мешковины, направились к умывальнику; офицер и охранник последовали за ними.

— Эй, вы, футболисты, — крикнул охранник. — К вам пожаловал господин офицер.

Вытирая лицо подолом рубахи, Свиридов сказал устало:

— Если опять какая-нибудь сверхурочная работа… Вы же сами видите! Нет сил…

Темнолицый, с коротко подстриженными усиками, с быстрыми, черными глазами офицер улыбнулся, показав ровный ряд белоснежных зубов.

— Я приехал вести знакомство, — сказал он, с трудом подбирая русские слова. — Извините, я по-русски — плохо. То есть иногда очень плохо. Но вы меня будете понимать. Мое имя Иштван — капитан венгерской команды.

На лицах грузчиков выразилось удивление.

— Я приехал познакомиться с отличной киевской командой, о вас слышал еще в Будапешт, до войны, — сказал Иштван.

К немалому удивлению охранника этот лощеный офицер подал каждому грузчику руку, а некоторых, смеясь, даже похлопал по плечу, не опасаясь запачкать свой новенький мундир.

— Вы есть спортсмены, и я есть спортсмен, — говорил он, весело поблескивая глазами, — а спорт есть великое братство, которому не надо войны.

— Опасные разговоры, — заметил Свиридов, беря из портсигара Иштвана сигарету. — Но вы, надеюсь, пришли к нам как друг?

Иштван закивал головой и еще раз встряхнул руку Свиридова обеими руками.

— Именно — как друг! — Он оглянулся на охранника, медленно шагавшего к воротам. — «Люфтваффе» не есть спортсмены, «Люфтваффе» — бандиты.

Волнуясь и поминутно чертыхаясь, Иштван рассказал о недавнем матче. Оказывается, хваленая «Люфтваффе» безнаказанно хулиганила на стадионе. Назначенный немцами судья «не замечал» нарушений правил. После первой половины игры, когда венгры вели со счетом 1:0, «летчики» искалечили двух венгерских защитников и центра нападения. На поле осталось восемь венгерских игроков. Без всяких на то оснований судья назначил в ворота венгров одиннадцатиметровый удар. Только такими приемами немцам кое-как удалось одержать победу, с минимальным перевесом — 2:1. Ярости Иштвана не было границ. Он специально пришел предупредить киевлян, что, насколько ему известно, им предстоит игра с «Люфтваффе». Упаси их бог повторить ошибку команды «Будапешт». Эта ошибка заключалась в том, что Иштван и его товарищи пытались добиться от судьи справедливости и в своем возмущении потеряли душевное равновесие. Иштван весь дрожал от гнева, скрипел зубами, стискивал кулаки. Его глубоко тронуло сочувствие этих едва знакомых спортсменов. Вытирая платочком покрасневшее лицо, Иштван сказал на прощанье:

— Понимаете? О как хорошо! Если киевские спортсмены победят, мы будем за вас молиться, мы будем самый крепкий друзьями.

Уходя, Иштван сказал, что он и его товарищи подумают о команде хлебозавода. Быть может, им удастся облегчить киевским спортсменам их тяжелую судьбу.

Свиридов не ошибся: неожиданное спортивное испытание в оккупированном Киеве, выпавшее на долю киевских футболистов, не было для них последним.

Через несколько дней после матча между венграми и «Люфтваффе» шеф снова вызвал Свиридова и объявил:

— Вам предстоит еще одна игра. Не вздумайте возражать — уговаривать вас никто не станет. Я не угрожаю вам отправкой в Германию. Даже на шахтах Рура для вас не найдется места. Нам стало известно, что большинство из вас — игроки бывшего киевского «Динамо», а «Динамо» — это команда ГПУ… Итак, господа чекисты, приготовьтесь к игре. Против вас выступит команда «Люфтваффе». Ее не легко было уговорить на эту нелестную для немецких спортсменов встречу.

На этот раз шеф сказал правду. Когда капитану «Люфтваффе» было предложено провести матч с командой какого-то хлебозавода, он принял это за шутку. Победительница Восточного фронта — и какой-то безвестный хлебозавод! Капитан, конечно, отказался. Но высокий гестаповский чин терпеливо разъяснил ему цель «мероприятия»: моральное подавление противника должно вестись непрерывно не только на фронте, но и в тылу. Выиграть матч у киевлян — это значило продемонстрировать превосходство арийского спорта. Взрыв Успенского собора в Лавре, разгром музеев, закрытие украинских и русских школ, сожжение библиотек, переименование городов, улиц, площадей, вывески в дверях магазинов «только для немцев», радио, пресса, кино, театр — все служило этой идее «методичного подавления». Отныне нацистская пропаганда брала на вооружение и спорт.

Наконец капитан «победительницы Восточного фронта» понял ответственность предстоящего матча. В победе «Люфтваффе» он не сомневался.

Когда Свиридов вернулся из конторы и медленно прошел меж товарищами, никто не потревожил его нетерпеливым вопросом. Тяжело опустившись на ящик, он слово в слово повторил приказ. И снова никто не выразил ни изумления, ни протеста. Слишком нелепой казалась вся эта затея: выставить против отличной команды измученных, надорванных людей. Кто же поверит такому матчу! Кто не поймет, что киевские спортсмены приведены на поле под ружьем!

— Я ответил шефу, что мы не можем играть, — сказал Свиридов.

Тюрин спросил чуть слышно:

— А он?..

— Сказал, что нас доставят на стадион тюремной машиной.

— Это понятно. Этого нужно было ждать, — взволнованно заговорил Птицын. — После «Руха» — немецкий орешек. Только я, ребята, не шарахаюсь в кусты. Я сам давал согласие, когда мы выходили против «Руха»…

— Ну, а если бы не вышли? — насмешливо спросил Алексей. — Быть бы нам, птичка, в эту пору за тридевять земель!

Отбросив ударом ноги ящик, решительно поднялся Ваня Кузенко.

— Не люблю этих «если бы». Что пользы теперь гадать! Прошлое не вернешь, да за него и не стыдно. Это «Руху», пожалуй, хотелось бы поправить свои дела.

Кто-то спросил настороженно:

— Ты собираешься что-то предложить?

Ваня вздохнул, передернул плечами, мечтательно, с улыбкой, посмотрел на капитана:

— Выиграть бы, Митя — вот это да!..

Ему не дали договорить, да он и сам смутился, а капитан взглянул на него с упреком:

— Больше серьезности, Иван!

Возвращаясь после смены на квартиру к Григорию, Русевич заметил на заборе афишу. Кто-то, видимо не без цели, наклеил ее у самого завода. Николай остановился. Недоброе предчувствие холодком коснулось его сердца. Как самоуверенно и нахально «Люфтваффе» писала о себе! «Несокрушимая команда мастеров футбола», «Победительница девяти европейских столичных команд». Тьфу ты, похвальбушки! А чего стоили их спортивные клички: «Ганс Летящая Торпеда», «Фридрих Король Кожаного Мяча» и прочие в том же роде. Русевич невольно усмехнулся. Реклама была достойна бродячих циркачей. Не только угрозу спортивной силы противника прочитал в этой афише Николай — это была неприкрытая «психическая подготовка». Он вдруг подумал о том, что, если команда киевлян проявит волю к победе, все эти «летящие торпеды» и «короли мяча», скалившие зубы с афиши, могут пойти на любую крайность. Даже в матче против союзников венгров они не постеснялись. Что же это будет за состязание? Бой гладиаторов? Нет, не похоже. Те выходили на арену равно вооруженными и имели равные права.

Мог ли он, вратарь киевской команды, потребовать в предстоящем поединке равных прав? Конечно нет. Кто станет его слушать? Кто позволит выдвинуть какие-либо условия? Тень колючей проволоки легла и над стадионом. Афиша неспроста сообщала: «„Люфтваффе“ выходит на поле, чтобы победить».

Русевич с улыбкой вспомнил Ваню Кузенко. Все же отличный у Вани характер — не знает ни уныния, ни тревоги. Даже этот возмутительно неравный предстоящий матч, казалось, нисколько его не смутил. «Поживем — увидим, — бесшабашно сказал Иван, — А увидим — не побоимся!»

Что же случилось с господином Шмидтом? Чем так встревожился он после того, как на улицах города появились афиши о матче «Люфтваффе» — «Хлебозавод»? Хозяин завода резко изменил отношение к своим грузчикам. Если о встрече с «Рухом» он просил, то следующего матча он явно опасался. Было похоже, что он тоже начал и психическую и физическую «подготовку». Десятичасовой рабочий день он увеличил до двенадцати часов, заставлял работать без перерыва и ухудшил питание. Тарелка похлебки на сутки. От этой похлебки тошнило. Нередко даже у Русевича, физически закаленного человека, от слабости туманилось зрение и кружилась голова.

Единственное, что им разрешалось — тренироваться. Как не были похожи эти тренировки на прежние. Свиридов удивлялся слабости своего удара. Макуха жаловался на одышку.