Андрей Букин - Танго нашей жизни: Пара, в которой трое Страница 13

АНДРЕЙ. Вернулись из Вены в Москву, тренировок не прекращали, но особенно не выкладывались. Немножко гордости появилось и немножко самоуспокоенности – все же мы теперь в сборной, вот и на «мир» съездили. Лучшие фигуристы, совершающие турне по Европе, приехали в Ленинград, Москву и Киев. В Киеве нам не разрешили выступать. Днепропетровцы Карамышева и Синицын входили тогда в сборную Украины, и предпочтение отдали им. Отношения тем не менее у нас сохранялись вполне дружеские, мы из одного спортивного общества, знакомы с детства, десятки раз встречались на сборах. Я учил Ростислава шагам в пасодобле, он учил меня играть в шахматы. Ростик, по-моему, имел шахматный разряд, отец у него шахматный тренер. Я помню, как он мне объяснял движение фигур. Это происходило в сибирском шахтерском городе Глазове, в гостинице, за окнами которой стоял страшный мороз и билась вьюга.

Правда, во время соревнований мы с ним не общались, точно так же потом я никогда не разговаривал на турнирах с Дином. Перебросимся парой фраз, но не больше. А зачем? Нервы друг другу трепать?

Через два дня после показательного турне в Москве и Ленинграде надо было лететь во Французские Альпы, в городок Морзин. С ним у нас много чего связано. Но тогда так не хотелось снова соревноваться, тем более что у всех наших знаменитостей начинался отпуск. В доме у Андрюши Миненкова я познакомился с венграми Регёци и Шаллаи, на следующий год они обыграют Линичук – Карпоносова и станут чемпионами. До Морзина я сохранял праздничное настроение, никак забыть не мог, в какую компанию попал. На месте выяснилось, что приезжают брат и сестра Хандшманн (они заявили о себе в Вене, правда, немаловажную роль сыграло то, что они австрийцы), а также малоизвестные англичане Торвилл и Дин. Эта тройка дуэтов, включая нас, и должна была выяснять между собой отношения.

Каток в Морзине нестандартный, на четыре метра с каждой стороны меньше, а группа обязательных танцев та же, что и в Вене, и явственно ощущаются горы: дышишь чаще и устаешь быстрее. И вновь в «Венском вальсе» в одной из серий я зацепился ногой за бортик. Дальше в оригинальном танце чудеса начала вытворять Наташа. В первой серии она споткнулась, во второй – на том же самом месте упала, но я успел ее подхватить, в третьей – снова пыталась упасть.

В Морзине награждали после каждого вида. После обязательной программы мы третьи, после оригинального танца – третьи. А произвольный выиграли. Но в итоге остались третьими, тогда еще не ввели преимущества произвольной программы перед другими, существовала так называемая сумма баллов. Нам дали два маленьких колокольчика и один большой – такие в Морзине придумали призы. Колокол я дома поставил, и много лет в него собирали монетки – мелочь, остающуюся после поездок.

К Олимпиаде в Лейк-Плэсиде (это станет нашей традицией) мы готовили «Русский танец». Трехчастный. Ничуть не легче чаплинского. Но теперь мы стали умнее и не нуждались во множестве повторов каждого куска на тренировках. Очень серьезно занимались обязательными танцами. Большой усталости я не чувствовал, но она появилась, к несчастью, на последнем сборе перед Олимпиадой. Может, сыграло свою роль то, что мы неудачно выступили на чемпионате Европы, проходящем накануне зимних Игр? Спустя несколько лет я узнал, что Павлов, в то время председатель Спорткомитета, пообещал Татьяне Анатольевне, что тот, кто выиграет поездку на чемпионат Европы, поедет и на Игры. В октябре мы вчетвером – еще и Карамышева с Синицыным – поехали на турнир в Голландию, где советский судья даже снялся с соревнований, чтобы не влиять на ситуацию. Наша олимпийская программа победила. А в сентябре мы выступали в Штатах на предолимпийской неделе и неожиданно для себя оказались вторыми, пропустив вперед лишь венгров Регёци и Шаллаи. Я уже говорил, что на следующий год они стали чемпионами мира.

Тот небольшой бум, связанный с нашей «чаплинской» программой, сохранился до Лейк-Плэсида, иначе чем объяснить наше второе место на предолимпийской неделе? Правда, мы сильно прибавили в обязательных танцах. Залезали на тренировку к Родниной, но, чтобы не мешать, без музыки. Однако и три часа своего льда не пропускали. Зная крутой характер Родниной, мы делали все возможное, чтобы не попадаться ей не только под ноги, но и на глаза. Тихо отрабатывали в уголочке катка элементы. Роднина восстанавливалась после родов, и восстанавливалась хорошо, так что она не очень нервничала. Потом, когда пошли серьезные нагрузки, ее состояние поменялось, они с Сашей стали другими людьми.

НАТАША. С мая в Одессе мы начали готовить новую программу. Мы верили, что можем попасть на Олимпийские игры, знали, за что боремся. Но все равно меня не покидал постоянный страх: возьмут – не возьмут? Только успокоишься, снова те же мысли. Я опять поправилась и ходила вся какая-то нескладная, все меня ругали. Татьяна Анатольевна велела похудеть. Я совсем перестала есть, а за неделю до отъезда на первый тренировочный сбор начала еще и бегать.

К Одессе я похудела на пять килограммов и перестала спать, а до этого проваливалась в сон как убитая. Подолгу гуляла вечером, но ничего не помогало, никаких таблеток тогда я не пила. Татьяну Анатольевну целиком занимала вернувшаяся на лед после рождения сына Роднина, но и нас она гоняла нещадно.

На предолимпийской неделе мы выиграли у четвертой танцевальной пары в мире, канадцев Уайт и Даунинг. Это огромный успех. Я так радовалась, надеялась, что все мои страхи позади, но не тут-то было.

На турнире Les Nouvelles de Moscou мы выигрываем у Карамышевой и Синицына – наших главных соперников за третье место в сборной, а спустя месяц на матче сильнейших (он проводился в олимпийский год вместо чемпионата СССР) – проигрываем. И все начинается заново. Наш успех в Америке никого не волнует, вновь возникает вопрос: кто поедет в Лейк-Плэсид? И вновь Татьяна Анатольевна совершает невозможное, доказывая, что перспектива за нами, после чего мы с Андреем отправляемся на чемпионат Европы. А там я падаю в произвольном танце. С той минуты я не сомневалась, что из олимпийской команды нас выведут. Мы заняли «на Европе» шестое место, выше все равно подняться не могли, но и вниз не опустились. Падение не сыграло никакой роли в распределении мест, но существовал сам факт падения. А если она упадет на Играх? За неделю до Олимпиады я не знала, чем закончатся тренерские споры. Нас пригласили на общее собрание, после чего олимпийцы должны были отправиться за формой – экипироваться. Я сидела рядом с Андрюшей и дрожала – едем или не едем? Это сейчас я понимаю, что за неделю состав команды, во всяком случае в фигурном катании, не меняют.

Насколько я была легка и хороша в Лейк-Плэсиде в сентябре, настолько спустя четыре месяца, когда мы приехали на Олимпиаду, все выглядело наоборот. Все же выложились мы прилично – и предолимпийская неделя, и турнир в Москве, и матч сильнейших, и рано начали сезон… Пусть и молодые, а не выдержали. Накануне Игр я понимала, у меня уже нет сил, я машинально исполняю программу, делаю что полагается, но свежесть, или, если можно так сказать, одухотворенность – исчезла. Я падала на тренировках даже в Америке.

Но выступили мы вполне прилично, хотя заняли ужасное восьмое место. Я была уверена: теперь уж точно на нас поставят крест. К тому, что мы не попали на чемпионат мира, я была готова. Когда сообщили, что Карамышева и Синицын в итоге шестые, я поняла: с нами все кончено. Потом выяснилось, что две ведущие пары чемпионат пропустили, следовательно, они заняли то же место, что и мы на Олимпиаде, не выиграв ни у кого из тех, кого и мы обыграть не смогли. Страшные переживания длились до тех пор, пока с чемпионата не приехала Татьяна Анатольевна. Рядом с ней я успокоилась.

АНДРЕЙ. В тот год, когда мы попали в основной состав сборной, Ольга начала работать тренером и так рьяно взялась за дело, что даже приносила домой коньки детей из всех групп, чтобы я их наточил. Я взял у тренера на СЮПе, бывшего партнера Тарасовой Георгия Проскурина старый моторчик и начал дома точить лезвия. В школе, где работала Ольга, занималось сто пятьдесят ребят, сто из них катались на коньках, заточенных мною.

Качество отечественных детских коньков – отдельный разговор. Я не знаю, как можно научить ребенка кататься, если на лезвии необходимо перетачивать всю кривую. Я на кухне, вечерком, приходя с тренировок (мы еще с Ольгой порознь жили), весь в грязи – металлическая пыль летит же во все стороны, – набивал себе на точке детских коньков руку.

Наконец я попробовал поточить лезвие для себя. Получилось. Но не с первого раза. Одно дело детский ботиночек, другое – собственный лапоть, рука задрожала. Детям не страшно ошибиться – идеальное лезвие им не нужно, а вот себе… Так получилось, что Проскурин, который тогда точил нам с Наташей коньки, уехал, и я перед соревнованиями, никому не говоря ни слова, сам взял и настроил себе лезвия. Как ни странно, получилось хорошо. А Наташка то ли не захотела рисковать, то ли я ей о собственном умении ничего не сказал, осталась на старых лезвиях. Мне скользить было легко, а она слегка «ковыряла».