Евгений Загорянский - Повесть о Морфи Страница 14

Пол стиснул зубы. Ноги его подгибались, он был недалек от обморока. На площадке старый Стэнли похлопал Пола по плечу:

– Не бойся, мальчик! Ведь он не съест тебя!

– Не робей, Пол! – подхватил кто-то справа. – Не робей, не давай запугать себя!

Пол тряхнул головой и нащупал в кармане носовой платок, в котором была завернута белая роза. Он не боялся.

– Ну, Пол… – глухо сказал Эрнест и рывком открыл дверь. Большая комната – не шахматная комната, а читальный зал! – была битком набита народом. Казалось, невозможно вместить и одного нового человека, но трем представителям семейства Морфи немедленно открылся свободный проход.

За круглым столом, ярко освещенным висячей лампой, сидел невысокий человек в поношенном сюртуке. Он был лысоват, черная бородка заостряла помятое, нервное лицо.

Готовые к игре шахматы стояли перед ним. Плавно помахивая рукой, он рассказывал что-то благоговейным слушателям. Эрнест Морфи подошел к нему и поклонился.

– Вот ваш партнер, мистер Левенталь! – сказал он отрывисто. Казалось, он сердится на кого-то.

Сидевший поднял круглые, ястребиные глаза и остановился на полуслове. Затем он встал и оглянулся по сторонам, точно недоумевая.

– Такой крошка? Das ist unmöglich, meine Herren! Такой малютка? Das ist ungehört! Это шутка, конечно?

Опять он оглянулся по сторонам. Никто не улыбался. Левенталь неловко засмеялся, все молчали.

«So! s'ist ein Wunderkind? – подумал Левенталь. – Как это скучно. А я-то мечтал о хорошем партнере! Ну что ж, делать нечего…»

Он сел и протянул Полу руку.

– Садитесь, мой маленький друг!

Пол весь дрожал от обиды, он готов был заплакать и броситься вон из комнаты. К счастью, Левенталь сделал первый ход.

Пол сел на стул и ответил. Страх, волнение, обида, даже роза в кармане – все разом исчезло. Остались только доска и живые, упругие, хитрые фигуры.

Левенталь избрал известный Полу дебют, но на седьмом ходу сыграл не по книжке.

– Курить только на улице, джентльмены! – грозно закричал судья Морфи, и зрители покорно загасили трубки и сигары.

Пол думал. А что, если отказаться от предложенной жертвы пешки? Ведь ладьи будут стоять чудесно, и слон прицелится на белого короля… Не лучше ли пожертвовать пешку самому, чтобы дать простор своим фигурам?

Левенталь взял пешку и защитился от прямых угроз, но фигуры черных нависли над королевским флангом.

– Вперед, Луизиана! – восторженно взвизгнул кто-то.

На крикуна зашикали и выставили его на воздух.

Эрнест был бледен. Судья сердито жевал погасшую сигару.

Стояла мертвая тишина, все глаза были прикованы к доске.

Пол осторожно перевел на королевский фланг ферзя. Левенталь защитился конем. Ах так! Пол напряженно склонился над доской. Конечно, коня можно побить ладьей, но тогда у белых будут промежуточные шахи ферзем, которые позволят им защититься.

Нет, надо отойти королем, угрожая жертвой качества. Белым придется непременно защищать коня конем, а мы… мы будем тогда продолжать атаку!

Пол отошел королем в угол. Почти не думая, Левенталь сыграл не конем, как ожидал Пол, а слоном. Сердце Пола чуть не остановилось. Неужели он рассчитал неверно?! Не спешить, только не спешить! Проверим еще раз. Жертва качества вскрывает королевскую позицию. Затем следует жертва слона, ферзь врывается с шахом. Можно форсировать ничью, но этого мало, разумеется мало… Должно быть другое продолжение, белый король оголен и беззащитен. Конечно, вот оно! Два шаха, усиливающих позицию ферзя, – и следует заключительный маневр второй ладьи, маневр, ведущий к мату… Проверить еще раз! Да, все правильно!

Пол побил коня ладьей. Левенталь дернулся, поднял глаза, внимательно посмотрел на Пола и снова уставился на доску. Спустя минуту он нехотя взял пешкой ладью. Пол с шахом ударил пешку слоном. Левенталь криво улыбнулся и смешал шахматы.

Тишина взорвалась, как бомба. Люди орали, били в ладоши, топали ногами. Дядя Эрнест обнимал и целовал Пола, кто-то изо всех сил хлопал по плечу сияющего судью, тщетно стараясь перекричать шум.

– Джентльмены! Игра не кончена, джентльмены! – надрывался долговязый судья Мик.

– Да, я прошу реванша, – поспешно расставляя шахматы, сказал Левенталь.

Больше половины зрителей вышло на воздух: рассчитываться за пари. Стало тихо, судья Морфи взял стул и уселся рядом с играющими. Во второй партии потрясенный поражением венгр сделал грубую ошибку на восьмом ходу. Нервно засмеявшись, он смешал шахматы.

– Я крайне утомлен дорогой, – сказал он сухо. – И мне кажется, эту партию можно не считать…

– Конечно, ее не надо считать, мистер Левенталь! – с готовностью согласился Пол.

– Но мы, может быть, сыграем третью партию? – почти умоляюще сказал Левенталь, и снова Пол согласился.

Третья партия продолжалась более трех часов, и Левенталь играл ее в турнирную силу, с полным напряжением.

Глубокой ночью партия закончилась вничью.

Левенталь встал, бородка его дрожала. Он церемонно пожал Полу руку.

– Мистер Морфи, я надеюсь дожить до того дня, когда вы станете чемпионом мира!

Он неловко поцеловал Пола в щеку, приподнял шляпу и вышел из зала. Его проводили молчанием.

Потом они ехали домой. Луна молочным светом заливала дорогу. Судья улыбался. Эрнест болтал без умолку, толстая пачка денег оттопыривала карман его сюртука.

Пол дремал. Он очень устал. Чудо свершилось, все остальное было где-то далеко. Из коляски его вынесли на руках.

Ночью волшебный корабль, привезший его из Европы счастливым победителем, причалил на Лебяжьих Прудах Джеральда Аллисона.

Год закончился необыкновенно быстро, с фантастической скоростью. Вновь пришла зима, все было, как всегда, а Пол уезжал. Эдуард уже был в колледже, Эллен тихо плакала на террасе.

Чемоданы были сложены, негры запрягали лошадей молча, без обычного веселого гама, словно собираясь на похороны.

Пол сидел на террасе вместе с матерью, выслушивая последние наставления.

– Вы должны быть благодарны отцу, Пол, – говорила миссис Тельсид. – В день совершеннолетия каждый из вас получит собственное небольшое состояние. Но это не значит, что можно бросить ученье, не закончив его…

Голос миссис Тельсид звучал твердо. Кровь предков-гугенотов не допускала никакой сентиментальности в делах.

– Ты все понял и запомнил, Пол?

– Да, мама, я все понял. Я кончу колледж и университет, стану адвокатом. Я буду много работать и выкуплю имение. Вы будете счастливы, ты и папа. И я не расстанусь с вами никогда.

Озабоченно пыхтя, на террасу поднялся судья.

– Пора ехать, Пол. До парохода всего два часа. Эб, неси чемоданы в коляску.

Они сошли вниз. Толпа негров собралась вокруг коляски.

– Не плачь, Салли! – сердито сказал Пол. – Я же вернусь на каникулы, как тебе не стыдно!

Но Салли безудержно тряслась, уткнув в передник мокрое лицо. Еще кто-то всхлипнул.

Пол посмотрел вокруг. Вот он, его старый дом, и клены, и голуби над конюшней. Ему казалось, что он видит все это впервые. Он решительно повернулся к матери.

– Я скоро вернусь, мама! До весенних каникул всего три месяца! (Он не мог, не имел права заплакать!)

Дробный топот заставил его оглянуться. В ворота галопом влетел гнедой пони. Дик, растрепанный и красный, соскочил с седла.

– Все-таки успел! – Он тяжело отдувался. – Я непременно хотел проститься с тобой, Пол. Отец отправляет меня в вестпойнтскую военную академию – кто знает, когда мы встретимся… И потом вот… Это от Мэй…

Пол схватил измятый конверт и потряс Дику руку.

– Поехали, Пол! – Судья влез в коляску.

Опять слезы, поцелуи, объятия, цветные платочки в черных руках. Лошади тронулись.

– Пирожки! Вы забыли пирожки, мастер Пол! – рыдала Салли. Коляска выехала из ворот. Пол сорвал шляпу и стал коленями на сиденье. Негры бежали за коляской.

Мать стояла неподвижно на ступеньках террасы.

Медленно уплывали дом и детство. Он уезжал в суровую Жизнь.

VII

Неподалеку от города Мобайл, штат Алабама, лежит местечко Спрингхилл. Одноэтажные домики разбросаны на плоском, как тарелка, берегу. Краснеет алабамская глина, широкая река лениво катит коричневую маслянистую воду.

Центр местечка – пристань. Еще недавно она была оживленной и шумной. Широкие, низко сидящие в воде пароходы шли вниз и вверх по реке сплошными вереницами. Нарядные капитаны и лоцманы уславливались о пароходных гонках, пили и бушевали в салунах. Над причалами день и ночь звучали песни негров, грузящих хлопок. Теперь этого больше нет. Пароходы больше не останавливаются в Спрингхилле, Алабама. Хлопок здесь больше не берут. Пристань зачахла.

Раз в неделю, по четвергам, обожженные фермеры привозят маис, арбузы, овощи и торгуют ими с деревянных ларей на площади местечка. Остальные шесть дней недели на этих ларях лежат, накрывшись соломенными шляпами, спрингхиллские домовладельцы.