Александр Бубнов - Спартак: 7 лет строгого режима Страница 15

Спартакиаду мы выиграли только благодаря гению Бескова. После нее все игроки сборной Москвы получили звания мастеров спорта международного класса. У меня, правда, оно уже было за победу на чемпионате Европы среди молодежных команд. По большому счету, мне заслуженного должны были дать, как я это себе представлял.

В материальном плане поощрением стали квартиры и машины. Мебель вообще была мелочью. Ее делали по телефонному звонку Деда. Старостин придавал материальным благам большое значение, в отличие, скажем, от Льва Ивановича Яшина. Тот, будучи начальником команды в «Динамо», не пробивал ничего. Он говорил: «Какие «Волги», если вы по мячу не попадаете?! Радуйтесь, что в московском «Динамо» играете».

За это на него многие обижались. Но Яшин был бессребреником. Севидов, в отличие от Льва Ивановича, понимал, что за здорово живешь никто играть не будет, и делал все возможное, чтобы футболисты «Динамо» не чувствовали себя обделенными в сравнении с другими.

Бесков, если надо, тоже пускал в ход свои обширные связи. Однажды пробил через Совет министров сумасшедшие премиальные за южноамериканское турне, когда мы с Аргентиной вничью 1:1 сыграли. Тогда даже за поражение нам было положено по 500 долларов. Колоссальные по тем временам деньги! Бесков сказал, что Аргентина — чемпион мира, а мы с ней, да еще на выезде, да еще с Марадоной во главе аргентинцев вничью сгоняли! Причем экспериментальным составом.

Как-то Дед в перерыве спартакиадного матча против Украины мне говорит:

«Саша! 2:0 — это еще не победа. Хохлы сейчас понесутся».

А я ему: «Знаю, Николай Петрович, не переживайте».

И выиграли.

В финале нас ждала сборная Грузии, фактически тбилисское «Динамо». И когда мы победили 2:1, Дед, потирая руки, сказал: «Ну, теперь держитесь!» Он имел в виду, конечно, не нас, а профсоюзное руководство.

Севидов в «Динамо» тоже говорил: «Выиграйте что-нибудь. А там мне только за ручку двери надо взяться. Если надо, я ее и ногой вышибу».

То есть материальные блага тогда выбивать умели, и Дед в этом деле был лучшим. Это сейчас контракт подписал, и деньги капают. А раньше наше благополучие зависело от Старостиных и Севидовых.

После окончания спартакиады Бесков нас поздравил и больше не появлялся. От Старостина же позвонил тренер Иван Варламов и сказал, что встречаемся на Красносельской. Приглашены были все, кроме спартаковцев. Сели в приемной и оттуда по одному заходили к Деду. Брали в основном машины, тогда популярны были «шестерки». Кто ездить, кто продавать.

На Красносельскую пригласили динамовцев, Валерия Петракова из «Локомотива», Юрия Чеснокова из ЦСКА и Николая Васильева из «Торпедо».

Захожу. Дед сидит за столом.

«Александр! Выбирай, что хочешь. Для тебя ничего не пожалею».

Он мог себе позволить это сказать, потому что обладал колоссальными связями. Именно поэтому он занимался распределением, как сегодня говорят, бонусов. Квартиры делались через Моссовет, где у Старостина были прекрасные отношения с его председателем Владимиром Промысловым. А Моссовет в любом новом доме имел 20 процентов квартир. То есть возможности Деда были поистине безграничными.

Потом уже я узнал, что далеко не все шло в «Спартак». На «Спартак» выделяли квоты, но Дед, политик и стратег, втихаря отдавал квартиры нужным людям, у которых он позже мог попросить ответные услуги. Старостин считал, что игроки потерпят и что лучше помочь нужному человеку из министерства. Команда из-за этого, конечно, страдала. Бывало, игрокам давал худшие квартиры, а нужным людям — лучшие. Но в те времена получить любую квартиру в Москве считалось за счастье. Дед этим пользовался.

Работники «Динамо», которые знали историю братьев Старостиных, рассказывали мне, что в сталинские лагеря их отправили за воровство. Политика была здесь ни при чем! То есть посадили-то их по закону. Другое дело, они не для себя воровали, а для команды. Но какая разница! Уже потом из них сделали жертв политических репрессий. Но нас тогда это мало интересовало.

Дед обязательно приходил в раздевалку и перед матчем, и во время перерыва. У него был свой стул, он на него садился и все слушал и видел. Его слово порой было решающим. Сначала шумел Бесков, потом вступал Дед. Во время матча Старостин сидел на скамейке вместе с командой, а Бесков мог наблюдать за игрой с трибуны. Дед был начальником команды, который работал с ней 24 часа в сутки. Для игроков он был как отец. Его так все и воспринимали. Бескова же боялись.

Дед говорил коротко и лаконично. В этом смысле он был гением. Но больше всего меня поражало то, что он говорил очень конкретно. Двумя-тремя словами попадал прямо в точку. Помню, перед Киевом Бесков что-то долго рассказывал. Потом обратился к Старостину:

«Николай Петрович! У вас есть что сказать?» — «Два слова».

Он всегда говорил: «Два слова».

Дед начал:

«Знаете, если вас каждого поставить друг против друга с киевлянами, физически им не проиграет только Бубнов. Остальные с вами что угодно сделают. Поэтому если вы с ними будете тягаться в физике, проиграете. Играйте в свою игру. Ни под кого не подстраивайтесь. Тогда уже им будет ж… Забивайте, они вас не поймают».

То есть он повторил то же самое, что Бесков, только простыми и доступными словами. Причем произнес все это очень спокойно, сняв тем самым напряжение. Если Бесков мог закипеть, то Старостин всегда говорил спокойно, без накачки: «Мужики вы или не мужики?»

Рассказывают, однажды в перерыве Дед обратился к Нетто:

«Игорь! Ты можешь встряхнуть команду?» — «Не могу, Николай Петрович». — «Почему?» — «Эти бараны меня не слушают!»

И это говорилось на полном серьезе. «Бараны», а там половина — олимпийские чемпионы — попадали на пол. Вот такие разговоры были.

После игры все суетятся, бегают, а Дед уже работает. Надо собираться, надо успеть на поезд или самолет, и Дед никому не дает возможности расслабиться независимо от того, выиграли или проиграли. Но это не мешало Деду попить чайку. Он любил чай. Кофе не пил, только чай.

Еще он любил поговорить. Со мной, как мне казалось, вел довольно откровенные разговоры. В «Спартаке» никто к нему не мог подойти, как я, и начать беседовать. Может быть, он чувствовал, что я видел в нем уникального человека и ценил каждую секунду общения с ним. Он ко мне тоже с уважением относился, тем более что я дурацких вопросов не задавал. Интересовался историей, культурой, а Николаю Петровичу было что на эти темы рассказать.

Дед любил на тренировки ходить, если дел не было. Причем сам в Тарасовку ездил. Шофера отпускал и ехал на метро к трем вокзалам — от Красносельской, где находился офис МГС «Спартак», было недалеко. На Ярославском вокзале садился на электричку и — в Тарасовку.

Пока ехал 40 минут, успевал «Советский спорт» почитать, другие газеты. В Тарасовке первым делом заходил в столовую. Все сразу к нему бежали:

«Николай Петрович! Что покушаете?» — «Ничего не хочу, чаю принесите».

Попьет чаю и идет на установку или на теоретическое занятие. Если их нет, садится на трибуну и смотрит за тренировкой. Но такое не очень часто случалось, потому что у Деда все время были дела.

Как-то спросил Старостина:

«Николай Петрович! Какой самый лучший чай?»

Он никогда сразу не отвечал. Прежде чем ответить, брал паузу. В зависимости от того, насколько был сложным вопрос, пауза была или короче, или длиннее.

«Ты знаешь, Саша, никакого секрета нет. Надо просто побольше заварки сыпать».

И все понимали, что в лагерях Дед привык чифирить.

Если Бескова я не раз видел подшофе, то Деда никогда. Он вообще не пил, не курил и все время находился в работе.

К Деду можно было обратиться по любому вопросу, настолько большой он накопил жизненный опыт. С Бесковым это было невозможно. Деду очень нравилось ездить в ночь в аэропорт. Бескова возил на машине шофер. У Деда тоже был шофер, но он, вот старая закалка, был человеком демократичным. Барских замашек, как Бесков, не приобрел. Он понимал, что шофер устает, и часто давал ему отдохнуть. Даже избаловал в какой-то степени!

Если нам предстояла поздняя поездка, Дед приезжал в Тарасовку, обедал, потом шел в свою комнату, где мог отдохнуть, или смотрел телевизор. Вечером садились в автобус и ехали в аэропорт. До Домодедова или Внукова из Тарасовки был неблизкий путь. Обычно Старостин садился на кресло в первом ряду, а Бесков — во втором. У них были железные места, на которые никто не имел права садиться. Остальные могли занимать места только с третьего ряда, а то и дальше. Иногда кто-то специально садился в третьем ряду, чтобы послушать рассказы Деда. При Бескове он особо не распространялся, а когда Бесков ехал отдельно, тогда блистал. Дед «Бориса Годунова» и «Евгения Онегина» рассказывал наизусть!