Роберт Твиггер - Злые белые пижамы Страница 18

Позже я наблюдал Фуджитоми, подобного карлику учи-деши, который выглядел полусонным большую часть времени (у него были проблемы с циркуляцией крови и он всегда замерзал, словно ящерица без солнца), стоящим над Сакума и его партнером в течение целого урока. Каждый раз, после окончания техники, когда Сакума вставал, чтобы стать на свое место, он получал пинок в задницу, который опрокидывал его на пол вновь. Это заставляло его опаздывать при старте в технике снова и подвергало его большему злоупотреблению от лица учителя, который, конечно, игнорировал способ, которым Фуджитоми подстерегал жирного ребенка. Удар ногой в задницу случался каждый раз, когда Сакума делал технику. Это продолжалось в течение целых полутора часов занятия. Сакума не сдавался. И при этом он не рассердился. Он просто продолжал вставать.

На него орали чаще, чем он того заслуживал, и на нем показывали ошибки всех остальных. Ни разу я не слышал, чтобы он жаловался. Я никогда не видел, чтобы он плакал, хотя с тем, как он потел на первом месяце курса, трудно было сказать наверняка.

Японцы, которые вступают в Кидотай, изучают традиционные боевые искусства в течение полного рабочего дня на протяжении года. Те, кто выбирает айкидо, поступают в додзё Ёшинкан, которое посещали мы. Они оставляют большинство прав на свою собственную жизнь. Только серьезная травма может дать право получить отдых от обучения, но слишком длительный перерыв приводит к провалу курса и, следовательно, ухудшению перспективы карьеры. Одного полицейского, который перенес умеренный сердечный приступ во время обучения, отправили обратно из додзё с краткой записью «слабый» в его табеле успеваемости. Такие люди работают за письменными столами для Кидотай.

Суть прошения к додзё от более высоких эшелонов полиции было ужесточить полицию. Годовое обучение было разработано, чтобы стать своего рода учебным лагерем. Полиция поощряла додзё обходиться с их молодыми офицерами ужасно. Их отношение скорее походило на родителя, посылающего своего ребенка в подготовительную школу без центрального отопления: заставьте ребенка пострадать и, если он звонит домой рыдая и просит забрать его оттуда, вы знаете, что наконец он учится тому, что есть жизнь на самом деле. Полиция не была обеспокоенным родителем, который станет жаловаться по поводу плохого обращения с его потомством.

Ходило много историй о студентах полицейских, травмированных японскими учителями. Чино сэнсэй, «деревенский парень», имел наихудший рекорд по переломам в додзё. Приземистый, с выдающейся вперед челюстью и плохими зубами, Чино в свой тридцать один год был учителем, которого действительно боялись. Он сломал локоть одному полицейскому сеншусэй и тот, травмированный, был освобожден от активного обучения в течение шести недель, чтобы поправиться. На первом же занятии после перерыва Чино сломал этому полицейскому тот же самый локоть снова.

Каждому было сказано подготовить какой-нибудь номер к мероприятию под названием «Добро пожаловать на вечеринку Гражданской Полиции». Помощники учителей были всем этим взбудоражены. Я спросил Пола, что он приготовил, когда был сеншусэй два года назад. «Я надул презерватив и нацепил его на голову», — сказал он усмехаясь ...

<Пропуск в оригинале;>

В своей «поэме» я высветил всех жителей Запада, кроме себя самого, в череде грубых лимериков. Когда я закончил, Чида, удивив меня тем, что он проследил за всем этим, сказал: «А вы что же? Почему себя пожалели?»

Сакума выступал последним. Была заметна его чрезвычайная застенчивость в движениях, он наклонился, чтобы принять от последнего человека за столом зажигалку и сигаретную пачку. Он взгромоздился на перевернутую корзину, на которой все выступали, видя всех собравшихся. Было много шума, его высмеивали и приветствовали, но одно от другого не было различимо. Сакума выглядел жалобно, но не безнадежно. Он повертел в руках сигаретную пачку и оторвал от нее крышку. Потом, весьма удивив всех, он поджег ее и держал пылающий картон указательным и большим пальцами. Повисла внезапная тишина, так как толпа была прикована взглядами к огню.

Не ожидая, пока огонь погаснет, он запихнул пылающую массу себе в рот, где и оставил ее. Он не выдыхал дыма ни изо рта, ни из носа. Он лишь стоял на корзине, выглядя робким, с мягким шипением от огня, погашенного его влажным ртом.

До тех пор я был убежден, что Сакума первым бросит курс. Но без должного умения и сноровки человек съел огонь. Только чтобы его приняли, он сжег весь свой рот. И его унылое упрямство заставило меня пересмотреть свое отношение к нему — Сакума был сделан из более крепкого теста, чем все думали.

После вечеринки Пол устроил вечеринку номер два. В Японии обычно есть череда вечеринок в один вечер, постоянная смена местоположения, служащая для того, чтобы уменьшить численность до устойчивого ядра.

Мы пошли в небольшой бар рядом с додзё. Бэн и Дэнни временно подписали перемирие по слишком сильным ударам предплечьями, которые они наносили друг другу. Как Дэнни и предвидел, Бэн стал сильнее и теперь мог воздавать той же монетой.

Все были буйно пьяны, особенно отмечая изображенную экспромтом двумя полицейскими комичную схватку перед тем, как выйти из додзё. И правда, мы слегка перевозбудились, и появился Чида и скомандовал одно слово. Повисла немедленная тишина в додзё, каждый был потрясен услышанным, такой короткой взрывной командой полностью властного голоса от такой кажущейся великодушной личности. Шум прекратился. Тогда он улыбнулся и сказал нам, что он не сердится. Но он добился цели, и мы быстро покинули здание.

В баре Оямада сэнсэй разговаривал на уверенном английском, несмотря на свой странный акцент. Он делал замки и захваты на Хале, который вопил от боли, но с видом соучастия как бы говоря: «делайте снова». Он также применял те же самые болевые замки к Сато, выражение лица которого никогда не менялось, хотя его руку крутили с болезненным захватом.

Несколько пивных бокалов были опрокинуты. Хал прошептал что-то на ухо Оямада. Оямада сэнсэй затем повернулся к Полу и спросил очень серьезно: «Пол, вам нравится куннилингус?»

«Э, да, нормально… А вам?» Пол был всегда немного скован и вел себя паинькой в присутствии японских учителей.

«Да, мне нравится», — сказал Оямада, блестя потной лысиной на лбу. Потом он повернулся к Халу и мучил его дальше.

Хал полностью соответствовал своей репутации. Он сказал нам, что Сато был «Девственником в течение двух лет!» Сато сказал: «Мой партнер сумасшедший!» и постучал Хала игриво по голове костяшками пальцев. Хал визжал, когда Оямада ударил его кулаком несколько раз с хорошим расчетом. Потом он машинально скрутил соски Хала через рубашку. Хал услужливо извивался и вопил о помощи. «Вы тоже девственник?» — спросил Хал Пола.

«Нет, но держу пари, что ты да», — ответил Пол.

Оямада ожил на мгновение от полуоцепенения, в которое он погрузился. «Вы любите кунилингус, Пол?» — спросил он снова.

«Нормально», — ответил Пол, обороняясь.

Оямада усмехнулся мягко и затем его голова наклонилась вперед. Хал имитировал рубящий удар сзади ему по шее, пока тот не видел.

Потом мы рассчитались по счету. Так как Оямада собрался уходить, мы все поклонились ему с уважением. Когда он повернулся к нам спиной, Хал имитировал пинок ему в зад. После он выполнил череду грубых жестов руками, когда садистский учитель уехал.

«Он травмировал тебя?» — спросил я.

Хал распахнул свою рубашку в ответ. Его соски были в болезненных кровоподтеках.

«Он ублюдок, — сказал Хал. — Он всегда травмирует вас.»

На вечеринке номер три, в лапшичной лавке, я разговаривал с Сато. Он сказал мне, что я был испуган применением силы. «Есть два типа иностранцев, — сказал он. — Одни пугаются силы, тогда как другим она весьма нравится. В Японии это более сложно. Здесь у нас есть форма. Изучая форму, мы можем забыть силу, пока не готовы использовать ее. Но вы не должны пугаться.»

Полицейское прозвище Сато было «Дед» из-за его манеры говорить в старой манере. Однажды я увидел, что он носил футболку с надписью «узаконьте марихуану». Его сестра привезла ее из Калифорнии. Я спросил его, знает ли он, что это означает. «Ах, да, — сказал он. — Но я не интересуюсь такими вещами.»

Я спросил его, почему он никогда не позволяет отразиться боли на своем лице.

«Если я показываю боль, я начинаю чувствовать иную боль, своего рода боль, которая говорит мне, что пора остановиться. Но если я держу свое лицо чистым, боль не настолько плоха. Мы называем это „лицом Каннон“, лицом как у Будды.»

Когда мы тренировались с полицейскими, японские учителя предпочитали ставить иностранных сеншусэй в пары с японскими. Если вы были недостаточно быстры, то вы заканчивали с Сакума, потому как никто не хотел тренироваться с ним. Это было не потому, что он был особенно плох как партнер, хотя в начале он был заметно хуже чем кто-либо еще, это лишь означало, что вы вынуждены будете быть его партнером во всех оскорблениях от лица учи-деши.