Александр Кикнадзе - Обожаемый интриган. За футболом по пяти материкам. Страница 19

Если это так…

Могло ли раствориться в истории, не оставить следа возмездие, постигшее футболистов СССР после того, как в 1952 году они проиграли в Финляндии печально знаменитый олимпийский матч сборной Югославии?

Нет. Опыт оказался востребованным. В Африке.

В Кот-д'Ивуаре, бывшем Береге Слоновой Кости, осенью 1999 года произошел путч. Власть захватила хунта. Среди обещаний, которые дали народу ее главари, был полный перечень того, что обычно сулят своим подопечным вожди всех революций, переворотов и бунтов: резкий подъем жизненного уровня населения, борьба с ненавистными казнокрадами, укрепление международного престижа. А отправляя свою команду на стадионы Нигерии, где разворачивалась борьба за звание чемпиона континента, правители выразили твердое убеждение, что она с доблестью пронесет флаг отечества и будет достойна великой миссии, выпавшей на ее долю.

Увы, не оправдала команда надежд. Проиграла. Вылетела на изначальной стадии. В глубокую меланхолию погрузились главарь хунты и его соумышленники. Разве было их трудно понять?

Или не «Слоны» выиграли в девяносто втором титул чемпиона континента? Или не они прорвались в финал девятый раз подряд? Или «Неукротимым львам» из Камеруна были созданы более благоприятные условия? Почему же так бездарно и безвольно выступали «Слоны», согретые отеческой заботой хунты? Можно ли понять и простить их провал?

Нет, ни в коем случае нельзя, — дружно решили главари. И…

После возвращения домой всех футболистов Кот-д'Ивуара препроводили в концентрационный лагерь: пусть получат то, что заслужили, и, будучи отрешенными от футбольных забот, задумаются о том, как надо родину любить и честь ее защищать.

Неизвестно, как долго длился бы срок, если бы не возроптала международная общественность. Решила хунта найти свой выход из положения. И объявила на весь мир, что заключила футболистов в концлагерь для их собственного же блага, спасая от праведного гнева сограждан.

А многие команды, участвовавшие в континентальном первенстве (так бывало и раньше), тихо и мирно распались, ибо ведущие их игроки вернулись в свои европейские команды.

Часть шестая 

Нечестивец, ставший национальным героем

Лучший тайм. — Ринат Дасаев — счастливое исключение. — Как с нервами? — Что значит настроить на игру? — «Кто не думает о будущем, тот не имеет его».

Глава I 

Караван «Жорнал до Бразил»

Всего шестнадцать лет прошло после лондонского чемпионата мира, где был зарегистрирован один необычный рекорд: на каждого футболиста, участника розыгрыша, приходилось 4,721 журналиста. Даже если отбросить тысячные, сотые и десятые доли, получилась внушительная цифра. В Испании же, в восемьдесят втором, на одного игрока приходилось уже более двадцати представителей «пишущей и электронной прессы». Мир футбола узнавал не только лучших своих мастеров. Мир лучше узнавал Испанию. Бесчисленное множество книг, брошюр, буклетов, фотонаборов, изданных на высоком полиграфическом уровне, было предложено гостям чемпионата. Вышла даже специальная многостраничная футбольная энциклопедия, заново составлялись разговорники.

В одном из них встретился диалог

«— Кому вы отдаете предпочтение?

— Командам Бразилии, Федеративной Республики Германии, Аргентины и Испании.

— А что вы думаете о команде Италии?

— Это хорошая сборная. Но я не думаю, что ей удастся показать свои лучшие качества.

— А почему?

— Она слишком экспрессивна. И близко к сердцу принимает неудачи.

— Ив этом смысле вы более высоко оцениваете шансы?..

— Шансы команды Федеративной Республики Германии. Она не менее технична и более уравновешена.

— Мам остается только дождаться конца чемпионата и посмотреть, насколько точен наш прогноз. Мне было интересно беседовать с вами. Благодарю.

— И я вас благодарю тоже».

Гость, выучивший этот текст, должен был чувствовать себя не лишним человеком в Испании: при случае ему было о чем поговорить. Футбол был главной темой разговоров.

Вокруг небольшого возвышения в зале мадридского аэропорта, как спутник вокруг земли, крутился на транспортере одинокий чемодан. Хозяин забыл о нем. Хозяин был испанцем. Вместе с грузчиками, таможенниками и пограничниками он угрюмо наблюдал по телевизору за тем, как его команда проигрывает североирландцам. Испанская речь, больше чем какая-либо еще приспособленная для выражения полярных эмоций, оказалась вдруг малопригодной для проявления чувств, вызываемых таким матчем. Ахи, охи, стоны, всплески рук лучше всяких слов выдавали настроения наблюдателей.

— О, святая Мария, — едва слышно прошептал полицейский чин, сидевший у самой двери, — чем мы прогневали тебя, за что ты послала нам этого Сантамарию?

Похоже, что все помыслы телеаудитории были связаны с тренером испанской команды, «двойным тезкой» святой. О нас же просто-напросто забыли.

— Ребята, — флегматично посоветовал коллега, лучше других знающий нравы и характер испанцев, — надо терпеливо дождаться конца тайма. Их от телевизора не оторвешь.

— Да, но тайм только что начался, — вздохнул один.

— Самим бы хорошо посмотреть, — отозвался второй.

— Ничего, еще насмотримся, — мудро заключил третий.

Мы ждали ровно сорок пять минут. Ни минутой больше.

Или меньше.

Именно тогда, вечером двадцать пятого июня, в мадридском аэропорту и был задан новый счет каждому из футбольных испанских дней. Он пошел не на часы, а на таймы. Время начинало двигаться то удивительно медленно (тайм: обед с его взмыленными официантами; два тайма: поездка в пресс-автобусе «отель-стадион» по забитым улицам Барселоны; два тайма: блеклый матч СССР—Польша), то удивительно быстро (сорок пять минут: знакомство с «Герникой» Пикассо в филиале «Прадо»; два часа пятнадцать минут: сам «Прадо»; тайм: представление «Свет и вода» у знаменитых барселонских фонтанов; два тайма: матч Италия—Бразилия; четыре тайма: матч Франция—ФРГ).

Говорят, большое лучше видится на расстоянии. В благословенно прохладные московские вечера, обращаясь к торопливым каракулям в блокноте, спрашиваешь себя: ты ли написал — чемпионат, мол, это великая жара, великая теснота, великая усталость, великий шум и бессонница? Не правильней ли написать, что это праздник, обогативший душу и закаливший сердце? Что он останется в памяти твоей как одно из самых ярких спортивных событий? Что в наш век всеобщих расхождений, распадов и расплывов он объединял вокруг мяча, танцевавшего звонко и возбужденно свое болеро на зеленых-зеленых полях, под голубыми-голубыми небесами, миллионы, миллиарды маленьких и больших, белых и краснокожих, бесстрастных и легко возбудимых?

И все же постараюсь с легким оттенком снисходительности к сиюминутным впечатлениям вернуться к фразе, встреченной в блокноте.

Итак, Барселона, бульвар Рамблас.

В общем-то, он мне достаточно хорошо знаком. В семьдесят девятом — восьмидесятом годах в Барселону раз пять или шесть заходил «Шота Руставели». Рамблас начинается метрах в двухстах от пристани. Это неширокий тихий тенистый бульвар. Он знаменит своими птичьими и цветочными лотками, его облюбовали художники, рисующие мелками на бетонных плитах, и художники-карикатуристы, способные в три минуты изобразить вас на ватмане. Мирные картины, покой и словно бы пропитавшая воздух взаимная предупредительность и приветливость. И я наивно обрадовался, когда узнал, что наш отель выходит фасадом на Рамблас. Догадывался примерно, как будут выглядеть трибуны стадионов, сколько будет на них шума, грома и гула. После тех представлений сможем передохнуть.

И действительно, умиротворяюще спокойной была первая ночь. А утром, пока не брызнуло еще расплавленным металлом на улицы и площади Барселоны немилосердное здешнее солнце, я вышел к морю, постоял у «Санта Марии», копии колумбовой каравеллы, поглядел на высоченный памятник знаменитому мореходу, указывающему правой рукой путь к далекому, открытому им материку, как вдруг услышал неведомо откуда, будто из стереоколонок, установленных в разных концах площади, оглушительные многоголосые выкрики: «Бра-зил — чем-пион, Бра-зил — чем-пион!» Я почему-то снова глянул на Колумба. Жест мудрого моряка, как бы подсказывал мне: пойди туда, посмотри, что там, не пожалеешь.

Я обогнул здание морского вокзала, миновал вышку фуникулера и, идя на звуки, увидел хорошо знакомый по плаваниям итальянский лайнер «Фредерико». Вдоль правого его борта тянулось полотнище «Караван «Жорнал до Бразил»?. Оказалось, что эта издающаяся в Рио-де-Жанейро ежедневная газета, увеличившая в дни чемпионата свой обычный (80 тысяч) тираж в несколько раз, и снарядила туристский «караван» (с одной стороны, реклама, с другой — бизнес), зафрахтовав приписанный к Неаполю лайнер. На одной из палуб шла генеральная, судя по всему, репетиция. Трубили трубы, гремели барабаны, трещали трещотки, но, перекрывая нестройный этот аккомпанемент, неслось по бухте заветное, ожидаемое, ликующее: «Бра-зил — чем-пион!». Я разглядел на борту молодую маму с грудным младенцем, старичка в пенсне, два или три десятка знаменосцев, размахивавших флагами в такт, и еще около сотни самых добросовестных в мире исполнителей. Их лица были одушевлены, их желания возвышенны, их преданность родной команде — демонстративной. И на маме, и на младенце, и на старичке, на всех, на всех были желтые майки. Желтый цвет стал главным цветом Барселоны до того самого дня, как…