Виктор Тихонов - Надежды, разочарования, мечты… Страница 21

Тон здесь задавал Владимир Петров. Едва начались серьезные тренировки, как он обратился к врачу. Я слышал, что Володя и раньше не проходил полностью подготовительный период. Как только начинался базовый цикл подготовки, он тотчас же жаловался на недомогание.

Согласитесь, это не могло не вносить в работу тренеров определенные трудности. Легко ли управлять коллективом, в котором кто-то желает со стороны наблюдать за подготовкой, за учебной деятельностью товарищей. Нагрузки солидны, и еще у кого-то может появиться искушение последовать примеру более опытного товарища.

Позже Петров, хоккеист, щедро одаренный природой, наверстывал, добирал на площадке, в матчах чемпионата страны упущенное летом и в начале осени, но в скольких матчах он играл значительно хуже, чем мог бы, в скольких матчах его слабую предсезонную подготовку должны были компенсировать Борис Михайлов и Валерий Харламов, «отрабатывавшие» за своего центрфорварда.

Такая позиция игрока, стремившегося быть «над всеми», порождала конфликтные ситуации в команде.

Владимир говорил мне: «Я знаю лучше всех, сколько мне надо тренироваться». Или: «Я могу нарушать спортивный режим, на мне это не отражается». И выдвигал главный, с его точки зрения, аргумент: «У меня свои взгляды на хоккей, на тренировки».

Замечу, что у всех выдающихся хоккеистов есть свои взгляды на хоккей, которые они горячо отстаивают. Это хорошо. И если кому-то из игроков удается убедить меня в своей правоте, я соглашаюсь, ничуть не опасаясь, что это подорвет мой авторитет. Собственное мнение может и должен иметь каждый. Но истинность мнения всегда проверяется практикой. И если практика не подтверждает особую точку зрения, то, кажется мне, есть смысл взглянуть на нее более критически, есть смысл прислушаться к мнению другой стороны.

Петров вел себя в коллективе как отдельный коллектив.

Конечно, все выдающиеся спортсмены, а Владимир, безусловно, был прекрасным хоккеистом, – сложные личности. Их необычность и создает их неповторимость. Но в любом коллективе есть свои законы, нарушать которые не позволено никому, даже самым ярким личностям, даже лидерам этого коллектива. Для Петрова же всегда самым интересным и самым главным было его «я».

Работать с Петровым оказывалось непросто.

Не потому, что трудно было с ним справиться, приструнить его. Главная задача заключалась в ином – Петров был нужен тренеру как помощник. Он призван был играть важнейшую роль в жизнедеятельности коллектива: вместе с Борисом Михайловым и Владиславом Третьяком, с Валерием Харламовым и Геннадием Цыганковым, с Владимиром Лутченко и Владимиром Викуловым ему предстояло опекать, учить молодых, передавать им традиции ЦСКА, сохраняя за командой из года в год звание чемпиона.

Убежден, что сейчас, работая вторым тренером ленинградского СКА, он не позволит кому-либо из своих воспитанников занимать такие позиции, которые отстаивал он сам, играя в ЦСКА. Понятно, что для публичного признания в пересмотре своих взглядов требуется немалая смелость, но я верю, что Владимир рано или поздно такой шаг сделает. Большому мастеру многое по плечу.

Работая уже с новым тренером, армейцы какое-то время по-прежнему мысленно возвращались в прошлое. Вспоминали прежних своих тренеров.

Не раз слышал я, как меня сравнивают с Тарасовым.

Странная затея!

Как бы ни был силен Тарасов, я ведь не могу его повторить. Мы – разные. Да и не может быть уже возвращения к принципам и методам работы Анатолия Владимировича. Время ушло. И хоккей сегодня иной, и требования к хоккеистам иные. И если бы вернулся я в Ригу, то команда работала бы с новым Тихоновым, не с тем, с каким прощалась она в 1977 году.

Команда постепенно привыкла к новому тренеру и – главное – к новым принципам и требованиям, к новому режиму работы. Неожиданно у меня появились и союзники. Правда, стараясь помочь мне, поддержать меня, они порой перегибали палку.

Когда один из руководителей перешел в «мой лагерь», поверил, что требования тренера не причуды, что и вправду хорошо бы навести в команде порядок, он с изумлением спросил меня:

– Что же, вы и с Петровым воевать собираетесь? Зряшное это дело и неперспективное. С ним сражались и Тарасов, и Кулагин, и Локтев, и все впустую… Так что если вы действительно хотите решительных мер, то вам надо именно Петрова в первую очередь гнать… Тогда и остальные, менее знаменитые, задумаются…

Признаться, я тогда даже чуть опешил.

– Нет, – объяснил я, – вопрос так не стоит… Прежде чем принять решение о судьбе того или иного спортсмена, я должен ближе познакомиться с ним. В повседневном общении. Не на собрании. Отношения нового тренера с командой складываются в работе. В черновой работе. Пройдет несколько месяцев, проведем мы десятки тренировок – тогда и решать можно будет, не боясь ошибиться… А первые впечатления могут быть и обманчивыми…

Думаю, это очевидно: прежде чем судить о человеке, надобно разобраться в нем. Самому. На основе личных наблюдений и собственных отношений с этим человеком, а не на основе рассказов, пусть и самых достоверных.

Ну а если тот или иной человек не может не насторожить, если и вправду дурные его качества очевидны? Расставаться с ним? Стоп! Подождем с выводами. Тем более с «оргвыводами».

За время работы в должности тренера у меня накопился немалый уже опыт, которому я и следую. Стремлюсь максимально использовать в интересах команды всех игроков, пусть даже с трудным или просто с дурным характером. Характер не есть что-то данное раз и навсегда, бывает, и характеры меняются, мягчают, улучшаются.

О своих требованиях я говорил команде не потому, что хотел с кем-то расстаться, а потому что должен был познакомить ребят с собственными взглядами на отношение к делу.

Конечно, я с самого начала слышал дурные отзывы о двухтрех игроках, но я хотел разобраться с ними сам. Все то же правило: если не будет к ним претензий, то вся их прежняя дурная репутация останется для меня не более чем печальным эпизодом из их прошлого, которое сегодня они сумели преодолеть.

Равная ответственность

Начиная работать в ЦСКА, не уставал напоминать, что тренер и хоккеисты – единое целое. У них равная ответственность за все, чем живет коллектив и что в нем происходит.

Если команда проиграла, то виноваты в этом, считаю я, не только те, кто был на поле, но и тренеры.

Часто спортсмены крайне болезненно воспринимают оценку, которую их игре дают в печати тренеры. Как правило, это происходит, если тренер непоследователен в своих суждениях. Если неясны критерии его оценок. Если он руководствуется в своей оценке только результатом: выигран матч – все хорошо и все хороши; проигран – надо отыскать «стрелочника» среди спортсменов – главного виновника неудачи.

Полагаю, что такое отношение тренера к делу свидетельствует о его недостаточной квалификации в целом и о том, что он неважный педагог в частности. Оценки, конечно же, должны быть неизменно объективными. В них должны отражаться общее направление и цель работы тренера и коллектива. Плохие оценки за игру в матче не должны быть жестом отчаяния тренера, выражением его разочарования или дурного настроения. Тренеры ЦСКА стараются всегда точно оценивать действия отдельных игроков и всей команды. Невысокий балл свидетельствует, что хоккеист допускал ошибки, тактические или технические, что он дрогнул, испугался соперника или не сумел, не заставил себя бороться, играть через «не могу». Плохие оценки могут быть выставлены даже при крупной победе команды, даже тому спортсмену, который не проиграл свои микроматчи, но действовал с промахами или просто ниже своих возможностей, ниже своего уровня игры.

Говорят, победителя не судят. Мне эта формула не по душе.

Но в то же время тренеры должны признавать и собственные ошибки. Тогда исчезнет почва для мрачного афоризма: выигрывает команда, проигрывает тренер. Тогда ответственность будет равной.

Идет матч. И нервная, и физическая энергия, расходуемая тренером за матч, сопоставима с той, которую тратят спортсмены. Во время чемпионата мира я, например, худею на 5–6 килограммов. Журналисты писали об этом едва ли не с удивлением. Но удивляться, право же, нечему. Я – тоже на льду, в борьбе. А если я не играю, не живу тем, что делают игроки на площадке, то и они не играют.

Глубоко переживаю все, что происходит на льду. К сожалению, миллионы телезрителей имеют возможность это наблюдать, ведь в последние годы едва ли не каждый матч ЦСКА (про сборную страны и не говорю) транслируется по Центральному телевидению. Мне кажется, что телевидение поступает не слишком корректно, показывая в такие моменты тренера, да еще крупным планом.

Эмоции тренера понятны: они сродни эмоциям спортсменов. И может быть, я понимаю игроков прежде всего поэтому.

Как-то один журналист спросил меня, почему я стою не сбоку или сзади своих игроков, как, например, канадские тренеры, а всегда впереди. Дело в том, что мне надо видеть глаза хоккеистов. По ним я могу многое определить. Иной раз только посмотришь на хоккеиста и сразу понимаешь: он может сделать то, что необходимо сейчас.