Поль Виалар - Пять сетов Страница 24

— Нет! — с жестом досады отвечает она. Он умолкает.

Она взрывается.

— А я прикована здесь этим врачом и не могу пойти посмотреть, что происходит!

— Он вам сделал укол,— говорит Рафаэль.— Он строго запретил...

— Вы не думаете, что я бы смогла...

Она делает попытку встать. Осторожно он снова заставляет ее лечь.

— Отсюда ничего не слышно! — говорит она.— Если бы меня перенесли в такое место, откуда по меньшей мере я могла бы слышать громкоговоритель... Нет ли помещения... с окном?..

— Вы ведь хорошо знаете, что нет такого помещения, которое выходит на «центральный».

— В таком случае я пойду...

— Нет!— удерживая ее, восклицает Лонлас.— В баре есть маленький портативный приемник. Я попрошу мадам Фремон одолжить его.— Он оглядывается вокруг и добавляет: — Да, здесь есть ламповый патрон, чтобы подключить его.

— Прошу вас, Лонлас, поторопитесь!

Оставшись вдвоем, Женевьева и Рафаэль погружаются каждый в свои мысли.

В перерыве, немедленно осведомленный о ходе соревнований, Рафаэль сообщил ей, что Жан ведет во встрече с Рейнольдом со счетом сетов два к одному.

Приходившие проведать ее, допущенные к ней по своим служебным обязанностям рассказали ей, как протекал сет и как Жан играл и победил. Все, и Рафаэль более других, выражали уверенность в окончательном результате, который мог быть лишь в пользу Жана Она слишком часто играла с ним в паре, разделяла его надежды (как и он ее), чтобы со всей силой не желать ему этой победы. Она не знала, любит ли Жана, но уже отдавала себе отчет в том, сколько вещей связывают их! В тот день она заупрямилась, во-первых, потому, что его признание было для нее неожиданностью. (Таким ли оно было для нее неожиданным?) Во-вторых, потому, что, балованный ребенок, она не могла вынести, чтобы он навязывал ей свою волю, принуждал к столь поспешному решению. Ведь она еще не знает, не может знать!. Какой он цельный, Жан! Прямой! Нет, нет, это невозможно! Из-за нее он не обманет все надежды, которые на него возлагали! А если это все же так? Возможно, Рафаэль сказал правду?.. Если бы она находилась на трибуне, над «центральным» (как в начале матча, когда она притаилась в пасти входа, на последней ступеньке, в таком месте, что Жан не мог ее видеть, и наблюдала его игру), она бы сразу знала, что происходит с ним. Она так хорошо понимает, что творится в его душе!

— Но в конце концов,— произносит она вслух,— он не сделает этого!

— О, вы так думаете? Разве не ясно: если он выиграет, то поедет в Австралию. А произошедший с вами несчастный случай не позволяет вам отправиться туда. И сам я тоже не поеду: не хочу разлучаться с вами...

— Не надо было ему говорить, что у меня перелом кисти!

— Вы думаете, это было бы честнее? Да и не я, а Лонлас проговорился!

— Нет! — настаивает она.— Я знаю Жана. Он не сделает этого...

— Сделает... из-за вас! В конечном счете это должно вам льстить!— язвительно усмехается он.

— Нет!— снова повторяет она, как бы сама убеждая себя в этом.

— Он сам сказал мне о своем намерении!

— Я вам не верю!

— Когда возвращался на «центральный»... Спросите Лонласа! Вероятно, и он слышал.

— Неужели правда? Рафаэль с горечью продолжает:

— И он назвал меня подлецом!.. Думаю, после всего этого подлецом-то оказывается он!

— Почему?— с логикой и непоследовательностью, свойственной женщинам, спрашивает она.— И нужно ведь было случиться в четверг этой сцене!

Произнося это, она в тот же момент убеждает себя, что еще подлее обоих этих мужчин. Тот и другой — в особенности Жан,— по крайней мере, не пытаются лукавить, любой ценой стараются найти решение вопроса.

Тысячи различных противоречивых мыслей толпятся в ее голове: «Жан поступает так из-за нее... Он поступает нехорошо, недостойно... Нет, героически!.. Рафаэль любит ее. Естественно и вполне человечно, что он хочет разлучить ее со своим соперником... Поведение его алогично... Нет, мерзко!.. Она больше не знает, что думать. Больше не верит ни в кого...»

— Лонлас! Лонлас!

Он прибегает. В руках его маленький приемник из бара, под музыку которого часто после банкетов во время чемпионата они, Рафаэль и она, Жан и она, танцевали в большом зале.

— Живо, Лонлас!

Он хлопочет, запутывается в проводе антенны. Наконец подключение сделано. Лампы начинают нагреваться. Ничего не слышно. Потрескивание. Еще более нестерпимое молчание.

И внезапно, чересчур громко, так как Лонлас повернул до предела рычажок, раздается громовой голос диктора:

— Принимает с лета... Выходит к сетке... Мяч отбит... В свою очередь Рейнольд отражает... Последние моменты игры он — в наилучшей форме!.. Жан Гренье отбивает!.. Рейнольд возвращает по диагонали...

Оглушительное «Ах!» толпы раздается из громкоговорителя.

— Гренье принял низкий с лета... Он посылает мяч... совершенно легкий мяч в сетку...

Молчание, Голос судьи. Но нельзя различить, что он говорит.

— Счет в пятой игре сорок — пятнадцать! Ведет Рейнольд!

— Счет сетов? — нетерпеливо спрашивает Женевьева. Другие двое пожимают плечами. Они знают не больше ее.

— Гренье подает... Браво!.. Мяч неотразим!.. Рейнольд только кланяется ему... Вы слышите аплодисменты толпы!.. Тридцать — сорок!.. Гренье может еще сравнять... выиграть эту игру... У него великолепные удары!.. Затем неизменно он теряет другие... Вот картина этого сета, столь разочаровывающего сета, в особенности после замечательной игры, которую нам довелось наблюдать в третьей партии. Но, напоминаем, идет лишь четвертый сет! Если Гренье потеряет его, будет разыгран пятый... Не все кончено...

Все же голос диктора бесстрастен и не выражает никакого энтузиазма. Женевьева даже лучше, чем если бы она присутствовала при игре, ощущает ее атмосферу. Капли пота показались на ее лбу, рука болит. Рафаэль шепотом повторяет:

— Подлец... подлец...

Что делать? Женевьева находится тут, но она не может ничего поделать. О, Жан! Ты готов пожертвовать всем, о чем мечтал! Надо выиграть! Ради меня, Жан! Я так хочу! Потому что обещание, которое ты просил меня дать в четверг...

— Игра!..

И на этот раз в мертвенной тишине отчетливо громко раздается из приемника голос судьи:

— Счет в четвертом сете пять — ноль! Ведет Рейнольд!

Отчаяние охватывает Женевьеву. Итак, все надежды, которые в течение многих лет возлагали на этот день, рушатся, и все по ее вине! Это из-за нее Жан дает себя побить. Из-за нее!

Нет, ради нее! А это не одно и то же.

Она знает его. Смогла с первой же встречи оценить. Во время совместных матчей и интернациональных встреч его воля к победе и вера в благоприятный исход соревнования, его порядочность, как партнера, воодушевляли ее и принесли ей победу. Это позволило ей оценить его моральные качества, те качества, которые в первую очередь идут в счет.

Итак, чтобы не потерять ее, он готов пожертвовать всем, что у него есть лучшего, пожертвовать своим самоуважением и достоинством, своей верой в спорт, где, по его убеждению, побеждает лишь наиболее честный, стойкий, не идущий ни на какие увертки.

Она больше не слышит голоса диктора, прилагающего все старания к тому, чтобы заинтересовать слушателей. Результат уже не вызывает сомнения. Ею овладевают тревожные мысли.

Она корит себя за легкомыслие. Не так уже много мужчин, достойных стоящей женщины. Но стоящая ли она, Женевьева? Разве не давала она себя увлечь ложной приманкой, одной только видимостью? Разве не флиртовала она только с богатыми молодыми людьми? Разве взглянула она хоть раз на тех, у кого не было своей машины, на скромных, не сорящих деньгами молодых людей? Разве пыталась она узнать им настоящую цену?

Вот и Рафаэль! Подумала ли она, когда позволила ему поцеловать себя? Или она любит его? Нет, она хорошо знает, что это мимолетное увлечение, это чувство, в котором она хотела убедить себя, не выдерживает сравнения с тревогой, охватившей ее сейчас, при мысли об унижении Жана, о возможной потере этого прямодушного человека.

В том, что Рафаэль дорожит ею, удивительного ничего нет! Ведь в общественном отношении она принесет ему столько недостающих ему благ! Разве не вправе он, подобно многим другим, стремиться заключить брак по расчету? Любые узы с Жаном — безрассудство. Ну и пусть! Зато — с Жаном!..

Такая мысль приходит ей впервые. Быть может, она начинает яснее разбираться в своих чувствах. Одновременно в ней растет негодование против Жана за то, что он идет на поражение, и в то же время сердце ее тает при мысли, что это из-за нее.

Рафаэль застыл возле нее. Она смотрит на него и как бы замечает его впервые. Молниеносно в ней возникает сознание, что он за человек. Все поступки его приобретают определенный смысл, определенное значение. В ней вспыхивает бешеная ненависть к нему. Она не в состоянии вынести его присутствие. Вот оно, доказательство чувства, которое она испытывает к Жану! Но Женевьева не сознает еще этого. У нее вырывается: