Эдуард Стрельцов - Вижу поле... Страница 26

Он поверил. И в памяти сохранились игры, где мы понимали друг друга с Гершковичем неплохо. Мне гораздо легче стало играть, когда Миша отказался от привычки вести мяч с центра поля пока не отнимут. Играл в пас.

«В штрафной же площадке, — говорил я ему, — бери уж игру на себя посмелее. Здесь столько ног, что и не разберешь, кому из своих отдать. Здесь ты бери инициативу — здесь ты, Миша, со своей изворотливостью можешь и сам очень полезно сыграть».

В шестьдесят восьмом году мы победили «Спартак» — 5:1 Нападение наше сыграло свою игру. Миша выступил уже вполне в торпедовском стиле. Отдал мне мяч так, что я забил его в пустые ворота — Маслаченко никак не мог мне помешать. Я тогда сказал Гершковичу: «Этот гол ты, Миша, сделал, мне же только ногу оставалось подставить. Вот в чем красота. Пусть на табло моя фамилия, но ты знай — этот гол твой».

Высшее в футболе — коллективная игра. Но многие понимают это умом, а не сердцем. Не испытывают от такой игры настоящей радости. Хотелось бы пожелать каждому искать радость от футбола именно в хорошем пасе, который ты отдал вовремя товарищу. Пусть болельщики и не сразу поймут, в чем твоя заслуга. Ничего, еще привыкнут. Главное, чтобы сам ты привык ловить безошибочно ситуацию: если у тебя девяносто процентов вероятности забить гол, а у партнера все сто — отдай ему. Не медли и не жалей.

Давид Паис пришел к нам в тот же сезон, что и Гершкович. Про него тоже много говорили, среди молодых он тоже выделялся и успел уже сыграть за основной состав «Арарата». Паис понравился нам как техничный игрок, изобретательный. Но жесткой игры он избегал, а без этого в команде, сражающейся за первенство, не утвердиться Давида ставили за основной состав, он сыграл удачно некоторые игры. Некоторые просто хорошо. Например, в матче на Кубок обладателей кубков против обладателя Кубка Чехословакии «Спартака» из Трнавы. В тот раз Паис не устрашился жесткой игры, шел в бон вместе со всеми и забил первый мяч на поле противника. Но не в обиду Паису будет сказано, такие игры в его торпедовской практике редкость. Характера ему в большинстве случаев не хватало.

Оба — и Гершкович, и Паис — сыграли в «Торпедо» гораздо меньше, чем могли бы Они и ушли из команды одновременно. Подробностей их расставания с клубом, где по разным причинам не состоялась их судьба, не знаю — я уже закончил выступать к тому времени.

Но сочувствую я больше Мише Гершковичу — человеку очень прямому, очень преданному футболу. В чем-то он все- таки остался непонятым, хотя и популярностью пользовался у зрителя, и за сборную сыграл.

Геннадий Шалимов появился в команде раньше Гершковича и позже покинул «Торпедо». Шалимов — типичный правый крайний. В центр не мог смещаться — это, на мой взгляд, заметный его недостаток. Но как характер, как игрок он мне, в общем, нравился. Он рос от сезона к сезону и одно время играл очень хорошо и полезно. Заканчивал он уже без меня, подробностей опять же не знаю, но, как мне кажется, тоже преждевременно.

Вадима Никонова готовили, как я позже узнал, на мое место. Я с ним вместе не играл. Лучшие свои сезоны он без меня провел. В шестьдесят шестом году в дубле он мне понравился — физические данные, техника. По игре его можно было «подпускать» к основному составу. Он и сыграл по нескольку раз в основном составе и в шестьдесят седьмом, и в шестьдесят восьмом, а в шестьдесят девятом и первые два гола забил в чемпионате. Но вместе, я уже говорил, мы не играли — в последние мои сезоны его уже ставили в состав вместо меня. Я это вспоминаю без обиды. Разве что с некоторой досадой. Я любил играть с молодыми и решаюсь думать, мог бы им в чем-то и помочь. Даже больше скажу. Сыграй я с молодыми подольше, не исключено, что их судьба сложилась бы счастливее.

Никонову, как и многим нашим торпедовским талантам, в ЦСКА не повезло — к другой игре они не приспособились. Никонов уходил в ЦСКА, считаясь в «Торпедо» ведущим. А вернулся обратно — его, оказывается, «не ждали». Мне, правда, кажется, что ершистый характер Никонова сказался на его карьере, которая могла быть в футболе удачнее.

Пятнадцать поражений потерпели мы в шестьдесят седьмом году. «Спартаку» мы проиграли во втором круге — 2:6, «Арарату» — 0:5. Это было особенно обидно, поскольку в первом круге уверенно обыграли спартаковцев, а, уступая «Арарату» 0:3, все-таки победили — 4:3.

Мы достойно выглядели в матчах с лидерами. Но проигрывали и «Черноморцу», и «Зениту», занявшему девятнадцатое место, и дважды «Крылышкам», и Ростову, и кутаисскому «Торпедо».

Я вспоминаю этот сезон как трудный для команды, но для меня полезный, продвинувший меня вперед.

Противоречия здесь никакого нет — может быть, при полном благополучии с составом, при более уверенном положении в турнирной таблице я бы собирался на игру с меньшей ответственностью, чем собирался в том сезоне.

Я был самым опытным игроком в «Торпедо» — мне исполнилось тридцать лет. По игре я чувствовал себя в тот момент выше всех, что мне сейчас скромничать, спустя столько лет? Единственный, с кем я мог бы разделить лидерство — Валерий Воронин, в тот год выглядел не лучшим образом. После чемпионата мира он казался не то' чтобы утомленным, но как бы потерявшим вкус к игре. Мы понимали, однако, что спад у него временный.

Закулисные дела меня всегда как-то мало занимали. Многое проходило мимо меня — конфликты игроков между собой и с тренерами остались мною незамеченными. Сам я редко с кем конфликтовал, хотя бывали размолвки с тренерами, бывали тренеры мною недовольны, отчислять хотели, случалось, и в лучшие мои времена. И все же до сих пор убежден, пусть и покажусь я кому-то наивным, — плохие отношения бывают с плохими людьми. А с хорошими — всегда хорошие (несмотря на «производственные» конфликты).

Я, конечно, не мог оставаться равнодушным к судьбе такого игрока и человека, как Воронин. Но по своему характеру не считаю возможным лезть в душу человеку. Я ни о чем Валеру не спрашивал, а он со мною не делился. Чувствовалось: что-то с ним творится. Нет в нем прежнего отношения к футболу, а я ведь говорил, что вообще-то такого, как у него, отношения к игре не припомню, у кого и встречал.

Могу предположить, что Воронин не слишком был обрадован приходом к нам Морозова. В канун чемпионата мира Морозов засомневался в Воронине и сомнений своих не стал скрывать. Воронин не хотел форсировать вхождение в лучшую форму, а Морозов, отвечающий за команду, не был уверен, что Валера к сроку войдет в норму.

Дело дошло до того, что на первую игру Воронина не поставили и не хотели ставить на игру с Италией.

Воронин свою правоту доказал, Морозов в нем больше не сомневался — и вся история.

Но большие игроки потому и большие, что в любое доказательство всю душу вкладывают.

И не так просто, как мне кажется, после всего между ними случившегося было встретиться Морозову и столько пережившему Воронину в одной команде в первый же после чемпионата мира сезон.

Конечно, Валера давно знал Морозова как человека хорошего и тренера по-настоящему торпедовского.

Но ведь и Морозов знал, кто такой Воронин, однако смог же предположить, что тот в двадцать семь лет может закончить карьеру игрока.

Когда же зашел разговор, что старшим тренером станет Валентин Иванов, Воронин воодушевился и, как и все мы, был готов помочь, чем мог, нашему новому тренеру и старому товарищу.

Правда, на деле он Кузьме помог, прямо скажем, не очень…

Иванов пришел в команду ближе к завершению сезона, когда основные события уже произошли.

Я, повторяю, был самым опытным и, как говорили многие, самым в тот период сильным. Вкус к игре несмотря на возраст у меня не пропадал. Я считал себя еще на многое способным. И никакие неудачи команды, неловкость молодых партнеров, непонимание ими каких-то моих предложений в игре не выбивали меня из нужного команде и самому мне настроения.

Конечно, не выступай я в тот сезон за сборную, меня бы вряд ли как игрока клуба, занявшего двенадцатое место, избрали лучшим футболистом года.

Но две игры за «Торпедо» в Кубке кубков мне кажется возможным и выделить. В этих играх мне не было стыдно ни за себя, ни за «Торпедо».

Не так уж много времени прошло с того дня, когда Воронин посадил на плечи Валентина Иванова, прижавшего к себе охапки цветов, и понес его с поля. Их, разумеется, сопровождала вся торпедовская команда. Стрельцов шел рядом с Ворониным, придерживал Иванова за ногу, чтобы тот равновесие не потерял, и улыбался ему обычной своей — от всей души — улыбкой. Правда, такого времени как раз-то и оказывается достаточно, чтобы покинувшего футбол игрока успели забыть. Для больших игроков это забвение вовсе не всегда бывает окончательным. Проходит какой-то срок, и зритель вспоминает его все чаще, вспоминает его в укор действующим игрокам — все существующие в большом футболе звезды проигрывают в сравнении с ним, ушедшим. С тем же, кто уходит не просто в историю, а в легенду, вообще уже никто и никогда не выдерживает никакого сравнения.