Аркадий Галинский - Не сотвори себе кумира Страница 31

4. ИЗДАЛЕКА И ВБЛИЗИ

О знаменитом центрфорварде «Спартака» и сборной СССР прошлых лет Симоняне, вернее об особенностях его игры, мы как-то разговорились с его близким другом и многолетним партнером. Должен сказать, что и собеседник мой в прошлом был игроком острокомбинационного склада, хитроумным тактиком, а к тому же признанным виртуозом футбольной техники. И поэтому его анализ игры Симоняна особенно интересовал меня.

— Эх, одного лишь себе простить не могу! — вдруг воскликнул он безо всякой связи с говоренным ранее.

— Чего простить не можете? — спросил я, дивясь столь неожиданной перебивке нашей спокойной, почти элегической беседы.

— Чего? Разве вы не знаете, что Симоняна в последние два сезона вообще перестали на поле бить?

К такому вопросу я и вовсе готов не был, но мой собеседник тотчас пояснил, что он имеет в виду. Дело в том, что у него самого в отличие от Симоняна (который никогда и ничем не отвечал своим обидчикам на футбольном поле) сезона за два до ухода из большого футбола нервы стали, по собственному его выражению, «рвать повода». И тотчас обрушились на него замечания судей, предупреждения в протоколах, критика в прессе. Однажды он был даже удален с поля и дисквалифицирован на несколько матчей. Тогда как Симоняна в это самое время его персональные сторожа как раз-то и перестали «обижать». Почему? Трудно поверить, но именно по причине полнейшей его безответности. Стыдно им стало, что ли. А ведь прежде и ноги ему на бегу заплетали, и били по ним, и в спину толкали, и локтями в бок угодить норовили.

А что же Симонян? Впрочем, это я сам хорошо помню: сразу поднимется (если только он мог подняться сразу), пробежит, ковыляя или потирая рукой ушибленное место, несколько шагов, а там и вновь включится в игру. Ни слова обидчику, ни звука.

— Вот это был спортсмен! — восхищенно, а вместе с тем и с какой-то грустью заключил мой собеседник. — Всем спортсменам спортсмен!

И правда: много лет уж не выходит на поле Симонян, но имя его любители футбольной игры и по сей день произносят с благоговением, потому что история футбола — в мировом ли масштабе или каждой страны в отдельности — бережно хранит имена лишь тех футболистов, чье замечательное умение вести игру неизменно сочеталось с безукоризненным соблюдением всех ее правил.

Мэтьюз провел на футбольном поле тридцать три года. Но пышное празднование его пятидесятилетия объяснялось не только этим рекордом спортивного долгожительства. И не только тем, что в течение долгих лет он считался одним из самых искусных крайних нападающих. Футбольные звезды всех стран съехались в 1965 году в Лондон на матч со сборной Англии с участием юбиляра, быть может, прежде всего потому, что Мэтьюз был истинным рыцарем футбола, рыцарем без страха и упрека. «Он никогда не заслужил ни одного наказания, — писала «Комсомольская правда», — хотя постоянно был в горниле жарких схваток и не раз являлся «целью» для защитников. Несмотря на грубые атаки, Мэтьюз оставался спокойным, ни разу на его лице не появилось злого выражения. Когда противник что-то говорил, он молчал. «Если с таким игроком переругиваться, — говорит Мэтьюз, — это значит становиться на его уровень». Накануне юбилейного матча корреспондент «Известий» спросил у Мэтьюза, что бы он порекомендовал футболисту, начинающему спортивную карьеру. «Энтузиазм и дисциплину, — ответил Мэтьюз. — Без любви к футболу и без уважения к его законам нет настоящего спортсмена». И еще добавил, что «контролировать себя важнее, чем контролировать мяч».

Мы справедливо восхищаемся Мэтьюзом. Но зачем ходить так далеко? Никогда не нарушал правил и Григорий Федотов. Ни разу ни на йоту не преступили их П. Дементьев, Пайчадзе, Бесков, Месхи, Метревели, Лобановский. Но если Симоняна в последние его два сезона не решались уже «подсекать» и бить по ногам, то Г. Федотов, увы, на излете своей спортивной судьбы покидал поле, чтобы никогда уже на него не вернуться, тяжко хромая, закусив от боли губу, поддерживаемый с обеих сторон тренером и врачом. Вообще большинство блистательных форвардов, отечественных и зарубежных, кончало свою карьеру до срока не без помощи своих «визави» из защитных линий. Все они (форварды), как правило, играли в конце футбольного пути с вырезанными менисками (подчас обеих ног), с хроническими воспалениями суставов.

Но тут, пожалуй, надо пояснить, почему же рыцари футбола так последовательно и упорно не отвечают своим обидчикам? Разве, черт возьми, они не мужчины, не атлеты? И разве тех, кто на них нападает, печать не называет хулиганами, костоломами? Так неужто нельзя двинуть одному такому разок, да так, чтобы другим неповадно было? Или нанести ему удар исподтишка, незаметно для судьи, где-нибудь в толчее у ворот, как делают обычно обидчики, тем паче что и боксировать-то ногами техничный игрок должен, по идее, более искусно, чем неуклюжий грубиян, костолом?

Но в том-то и дело, что грубияны и костоломы только и ждут этих ударов от техничных футболистов, переигрывающих их в честной борьбе! Вызвать такого игрока на ответный удар — вот главное их желание, их цель, их мечта! Они-то ведь играют в другую игру, в антифутбол, и коли противная сторона не удержалась, приняла вызов — все в порядке, дело сделано, течение матча погружено в темноту.

Хорошо помню, сколько хлопот причинил мне однажды отчет об игре, в ходе которой были удалены с площадки три игрока, а двоих увезла карета «Скорой помощи». Игра то и дело останавливалась, футболисты показывали друг другу кулаки, глаза их сверкали. И в отчете, который вышел на следующее утро в «Советском спорте», я указывал, что судья по справедливости должен был бы удалить с поля еще четырех человек, тоже участвовавших в рукопашной, и что их нельзя было миловать только на том основании, что они не были, дескать, инициаторами драки, а лишь ввязались в нее. Я замечал попутно, что нарушителей такого рода спорт вовсе не делит на тех, кто провоцирует конфликты и кто оказывается спровоцированным. Правопорядок спорта в этом смысле совершенно прост: каждый нарушитель немедленно должен получить по заслугам, вне всякой зависимости от того, явился ли его поступок изначальным или ответным.

Но в день выхода газеты работать, помнится, я уже не мог. Вначале мне позвонил тренер хозяев поля. Он без обиняков заявил, что озадачен моей заметкой, поскольку его игрокам, выходит, придется теперь нести такую же ответственность перед спортивно-технической комиссией федерации футбола, что и «этим приезжим хулиганам». Затем я услышал в трубке басок пробавляющегося иногда статейками на спортивные темы знакомого писателя, который мягко пожурил меня за то, что зря, мол, я симпатизирую приезжей команде, поскольку, что бы я там ни писал, именно она была зачинщиком вчерашнего безобразия, потому что, коли б защитник гостей не ударил первым форварда хозяев, тот, разумеется, никогда бы не дал ему сдачи и т. д. и т. п. Вслед за этим некий пожелавший остаться неизвестным доброжелатель прочитал мне хорошо поставленным голосом и с должным выражением заметку моего коллеги из другой газеты, в которой ясно указывалось, что хулиганить начали гости. Смертельно был обижен и судья матча. Наконец, на улице, едва только я вышел из дому, меня схватил за пуговицу приятель школьных лет. Он со всей прежней пылкостью и товарищеской откровенностью удивлялся, как это я смог развести в газете такую философию! Правда, сам он на матче не был, но ведь в телевизоре, как и кто затеял драку, видно еще лучше, чем с трибун.

Да, это был нелегкий денек еще и потому, что я без особой, правда, надежды на успех старался все же кое-кому объяснить, что лишь для оценки уличной драки имеет значение, кто ее начал, то есть кто напал и кто подвергся нападению (в связи с чем законом и предусмотрено право на необходимую оборону), тогда как в спорте нарушители правил ответственны вне всякой связи с причинностью и последовательностью событий. Вы намеренно ударили соперника — ногой по ноге, рукой по лицу? Ударили? Значит, тем самым и поставили себя вне футбольной игры, вне спорта. А вы, в свою очередь, не сдержались и ответили ударом на удар? Да? Значит, тоже совершили антиспортивный поступок точно такого же сорта и ранга. Потому что у спорта нет другой философии, другой морали, кроме его правил.

Судейская практика, к сожалению, слишком часто затемняет это очень важное свойство спорта. «Как вы не можете понять, — раздраженно кричал в трубку судья, звонивший мне из другого города, — что трое-то были уже выдворены с поля! Удалить еще четверых — значило сорвать матч!» Он говорил об этом так, словно футбольный матч — это самоцель, и его необходимо во что бы то ни стало продолжать, даже если он не имеет уже никакого отношения к спорту.

Между прочим, с того самого матча в тяжелом состоянии увезли в больницу известного форварда Бубукина, который сам правил не нарушал никогда. Интересно, что чувствовал он, когда упал, сраженный сзади злым ударом по опорной ноге? О чем думал, размышлял он в те несколько минут, на протяжении которых лежал в сторонке, за чертой поля, в ожидании врача? Каким мыслям предавался, когда Носилки втолкнули в машину, В кабину вскочил санитар.