Звездный час Монреаля. Олимпийские репортажи 1976 - Дмитрий Федорович Мамлеев Страница 32

нанес удар почти с той же точки, угодил в ту же штангу, на этот раз мяч скользнул в сетку ворот. 2 : 0. Да, мы не ошиблись, это был второй гол команды ГДР, ибо еще раньше, на 7-й минуте, Шаде с отличной подачи Лаука открыл счет. Во втором тайме соперники обменялись голами. Команда Дейны и Лято отдала все свои силы, но проиграла —1:3. Матч был достоин финала. Мы только жалели о том, что в нем не участвовали наши футболисты. В который раз после Мельбурна!

Нас, однако, в последний монреальский час, когда в Москве было пять часов утра, поджидала радостная новость. На борцовском помосте грузинский богатырь Леван Тедиашвили принес нашей команде 47-ю золотую медаль. А всего в предпоследний день Олимпиады пять советских борцов вольного стиля завоевали титулы чемпионов. Кроме Левана, золото завоевали Владимир Юмин, Иван Ярыгин, Павел Пинигин, Сослан Андиев. Когда осетинского богатыря спросили, как ему удалось одержать победу, он ответил:

— Не мог не победить,— сказал Сослан.— Столько телеграмм получил от знакомых и незнакомых, и в каждой был наказ — стать олимпийским чемпионом. Как тут не победить! Рад, очень рад за товарищей по команде.

Победа Сослана в финальной схватке с борцом Р. Герке из команды ГДР была красивой и убедительной. Когда схватка закончилась, на табло горели цифры 22 : 9 в пользу советского спортсмена. Это было равнозначно чистой победе.

Также с явным преимуществом Павел Пинигин победил своего сильного соперника — американского борца Л. Кизера, экс-чемпиона мира. К концу схватки счет был 12:1 в пользу Павла. Ну, а затем последнюю убедительную победу одержал лидер борцовской дружины Леван Тедиашвили.

Две недели назад счет завоеванных нашими спортсменами на XXI Олимпиаде медалей открыли велосипедисты-шоссейники, воспитанники Виктора Капитонова. А вот теперь окончательную черту под выдающимся успехом советских олимпийцев на аренах Монреаля подвели борцы вольного стиля. Они с честью отстояли свои высокие титулы, завоеванные в Мюнхене. Под сводами зала, где выступали борцы, победно звучала мелодия Гимна Советского Союза.

Итог выступлений наших богатырей — борцов вольного и классического стилей, дзюдоистов и тяжелоатлетов — очень весомый. В копилку олимпийских медалей наших спортсменов они внесли 31 награду, из них 19 наивысшего достоинства. Прямо-таки молодцы!

Мы привыкли к олимпийскому ритму жизни, к тому, что день-деньской надо спешить, мчаться из одного конца города в другой, успевать на главные соревнования, срываться с трибун стадиона на пресс-конференцию, возвращаться вновь и расспрашивать соседей о событиях, которые были во время отсутствия... И, однако, всюду побывать не удавалось. Ведь столько событий и сюрпризов готовил журналистам каждый день Олимпиады.

Мы привыкли к бессонным ночам, к поздним передачам теленовостей (а вдруг что-либо мы не отметили!), к телефонным звонкам из редакции в точно назначенное время...

И вдруг все приблизилось к финишу.

Поезд Олимпиады приближался к конечной станции. По пути он распределил все, кроме одной, оставшиеся награды и зафиксировал новые рекорды на финишном броске. В таблицу олимпийских достижений Монреаль внес свои поправки.

Принимай, Москва, Олимпиаду!

Вот он и наступил, час прощания с Монреалем..

Когда в Москве только занималось утро и понедельник готовился дать старт новой рабочей неделе, за Атлантикой, на берегах реки Святого Лаврентия, финишировали XXI летние Олимпийские игры.

Был поздний воскресный вечер 1 августа 1976 года.

Зазвучали фанфары, замерли трибуны стадиона.

Есть у людей добрая традиция — перед дорогой дальней сделать привал и помолчать, вспомнить обо всем, что минуло, и подумать о том, что предстоит впереди. И трибуны замолчали, словно вспомнили о только что отгремевших Играх, словно задумались о встрече через четыре года.

500 девушек в белых мантиях и белых косынках вышли на поле стадиона. Четкими линиями они выстроились по краям поля. Мгновение — и на глазах у тысяч зрителей все переменилось.

Уже нет белых мантий и белых косынок. Есть разноцветные платья — белые, красные, черные, желтые и голубые. Нет четких линий по краям поля — вместо них пять танцующих, движущихся кругов, пять живых олимпийских колец.

Гремит и бьется в горловине стадиона медь оркестров, шумит и волнуется море людское на всех трибунах. Начало праздника — конец Играм.

На дорожках стадиона появляются флаги стран — участниц Олимпиады и вступают в ярких синих, оранжевых, зеленых, белых, фиолетовых одеждах, пестрых головных уборах группы индейцев. Всеми цветами радуги расцветает стадион. И в этом многоцветье идут атлеты.

Красочное, яркое шествие движется по стадиону, разбивается на группы. И каждая группа входит в живое кольцо. Но что это? Внутри колец поднимаются огромные шатры-вигвамы, хижины из разноцветных материалов, которые подсвечены изнутри.

На флагштоках взвиваются поочередно флаги и звучат гимны: Греции — родины Олимпиад, Канады — хозяйки нынешних Игр и Советского Союза, который принимает эстафету от Монреаля. На экранах-табло видно, что рядом с флагштоками стоят юноши и девушки в национальных костюмах тех стран, чьи флаги поднимаются на мачтах.

Лорд Киланнин, президент Международного олимпийского комитета, закрывает Игры, поднимается на белую трибуну, ту самую, на которой стояли спортсмены в день открытия Игр и повторяли олимпийскую клятву. Президент благодарит народ Канады, жителей Монреаля и приглашает молодых спортсменов всех стран приехать в Москву на XXII Олимпийские игры.

Пусть олимпийцы, говорит он, продемонстрируют жизнерадостность и согласие, чтобы с большой энергией, мужеством и честью выше вознесся олимпийский огонь на долгие годы ради блага человечества.

Медленно опускается олимпийское знамя с пятью кольцами. На вытянутых руках его проносят мимо трибун.

Смолк электронный гром оркестра, и над олимпийским стадионом, во внезапно наступившей тишине, одиноко и грустно пела труба.

...Всякий раз, когда в чаше над стадионом медленно гаснет олимпийский огонь, когда языки пламени, умирая, растворяются в небытии, начинается новый этап великой дороги, которая имеет протяженность в восемь десятилетий.

Мы увидели и самого трубача. Выхваченный из темноты снопом света, он стоял на небольшом постаменте у подножия трибун, неподалеку от чаши с огнем. Он был как огненная песчинка среди семидесяти тысяч зрителей, среди тысяч явных и переодетых полицейских, среди сотен настоящих индейцев, расположившихся на зеленом поле, и