Кен Драйден - Хоккей на высшем уровне Страница 33

Часы продолжали отсчет времени, и было очевидно, что игра закончится со счетом 3:3. Однако за три с половиной минуты до конца игры Борис Михайлов и Гэри Бергман удаляются за изрядную потасовку в углу, после чего русские уходят в защиту. Оставалось примерно две минуты до финального свистка, когда Савар завладел шайбой в середине площадки и отдал пас Хендерсону, находящемуся впереди. Пол пересек синюю линию, сделал обманное движение вправо, ушел влево, оставляя защитника Геннадия Цыганкова где-то в Ленинграде или в Киеве, и вышел на Третьяка. Как только вратарь откатился назад, Хендерсон направил шайбу выше правого плеча Третьяка – прямо под верхнюю штангу – и зажег красный свет. Хендерсон распластался на льду, Третьяк тоже. В течение последних двух минут Тони Эспозито буквально спасает ворота, наша команда успешно сражается в меньшинстве – и счет в серии сравнивается: каждая команда имеет по 3 победы, 3 поражения и по ничьей.

У меня были смешанные чувства, когда я шел по коридору в раздевалку. Конечно, я был счастлив, что мы выиграли, но теперь я понимал, что надо выигрывать и последнюю игру. А в воротах буду стоять я. Эх, можно было бы так чудесно, без напряжения, провести оставшиеся два дня! Я нервничал, в то время как все остальные канадцы торжествовали победу. Они даже распевали «Звените, колокола!» Нет, я не мог разделить с ними радость победы в данную минуту.

Я вошел в раздевалку, чтобы поздравить ребят. Прежде чем я смог открыть рот, один из игроков крикнул мне: «Лучше готовься к четвергу, верзила!» Он хотел пошутить, и мы оба рассмеялись, но осадок все-таки остался. Не кому-нибудь, а мне придется понервничать эти два дня. Я вышел, чтобы встретить Линду. В руке я держал амулет – игрушечного вратаря, которого мне перед игрой подарила дочь работника австрийского посольства. Может быть, если я заведу себе игрушку, она поможет остановить русских в четверг вечером?

Советская пресса снова обрушилась на нас за то, что она называла «неприкрытой грубостью». «Советская Россия» обвиняет наших игроков в жестокости за то, что защитник Рагулин «получил травму» и вынужден был играть с «пластырем» на лице. «Харламов не играл вчера вечером из-за травмы, – писала газета, – которая была вызвана настоящей охотой, организованной за ним канадскими хоккеистами в шестой игре». Описывая второй период, когда обе команды довольно часто посещали скамью штрафников, Виктор Синявский писал: «Казалось, что ледяная площадка стала больше. Причина этого заключалась в том, что скамейка штрафников не пустовала». Но что мне больше всего понравилось в его заметке, это описание потасовки Бергмана и Михайлова: «За несколько минут до окончания игры канадцы начали драку. Судьи приняли странное решение: Бергман, начавший драку, покинул лед, а за ним и Михайлов». Я же видел, как Михайлов подъехал в Бергману в момент, когда Гэри пытался прижать шайбу к борту, и несколько раз ударил Берги по ноге.

Но больше всего удивила меня фраза, сказанная Бобровым. Говоря о победном голе Хендерсона, он заметил: «Цыганков стоил нам игры». Не «защитник стоил нам игры» – «Цыганков стоил нам игры». Выходит, команда выигрывает, а игрок терпит поражение. Странно.

Я просыпался и ворочался всю ночь, и даже во время завтрака не смог избавиться от напряжения. Фил Эспозито, проходя мимо, обронил: «Тебе, мальчик, придется постараться завтра вечером». Он имел в виду только хорошее, я знаю это, но тем не менее и здесь было то же самое. Никто никогда не идет к защитнику или нападающему, чтобы сказать: «Ты должен выиграть для нас». Идут к вратарю. Если • вратарь не вносит свой вклад в общие усилия, команда обычно проигрывает. У нападающего или защитника могут быть плохие вечера, а команда может выиграть, потому что какой-то другой форвард или защитник в этот вечер был в ударе.

Во время тренировки мои ноги были резиновыми, как две губки, а руки скованы. Голова моя была безнадежно занята мыслями о «завтрашнем вечере». Когда же наконец наступит этот завтрашний вечер и все будет позади? Мне надо было отвлечься. Поэтому остаток дня я провел, гуляя по Москве с Линдой, Бобом Льюисом из журнала «Тайм» и переводчицей, молодой женщиной по имени Ирина, которая несколько недель как стала матерью, и это был ее первый рабочий день после отпуска. Вначале она была весьма холодна с нами, но постепенно наши отношения стали более дружественными. Она повела нас на Новодевичье кладбище, самое большое в Москве. Кладбище! Самое подходящее место по моему нынешнему состоянию духа!

Когда мы проезжали по Ленинским горам, осматривая сверху стадион имени В. И. Ленина и город, мы увидели сборную команду СССР по прыжкам с трамплина. Вчерашний снег уже расстаял, но прыгуны тренировались на восьмидесятиметровом трамплине, дорожка которого была сделана из полиэтилена.

Вечером мы с Линдой пошли посмотреть балет «Анна Каренина» по роману Толстого. Мы сидели в первом ряду балкона, чуть выше уровня партера, и у нас была прекрасная возможность наблюдать чудесное выступление примыбалерины Советского Союза Майи Плисецкой.

28 СЕНТЯБРЯ

Меня охватил панический страх: вдруг я съел что-нибудь недоброкачественное и заболею. Я пытался поспать час-полтора, но лишь беспокойно метался по постели. Никогда в жизни мне не было так противно, я ни разу не испытывал подобного напряжения. Уже два дня я ужасно нервничаю. Даже когда я занят тем, что не имеет никакого отношения к хоккею, охватившее меня чувство не проходит: у меня подводит живот, деревенеют ноги, мной овладевает страх. Когда я иду по улице Горького к Красной площади, чтобы подышать свежим воздухом, я стараюсь делать глубокие вдохи и успокоить расходившиеся нервы.

Эй, еще ведь надо провести игру. Она состоится. И играть надо как следует. Нервничая, ты только навредишь себе. Успокойся, пожалуйста… Но когда обращаешься к самому себе, беседа получается односторонней. Я старался убедить себя, что это самая обыкновенная, хотя и важная игра.

Ведь я участвовал в финалах национального чемпионата колледжей США, играл в седьмом и финальном матче на Кубок Стэнли. Чего же так волноваться сейчас? К сожалению, мой собеседник не внял увещеваниям. Мое тело просто отказывалось воспринимать доводы рассудка. Я стал нервничать еще больше.

Поднявшись наверх, чтобы захватить кое-что у себя в комнате, я услышал телефонный звонок. Звонила наша переводчица Ирина. Она попросила позвать Линду, а когда узнала, что ее нет в номере, предложила встретиться в вестибюле. Спустившись, я узнал, что Ирина приготовила нам подарок: миниатюрную, ручной работы шахматную доску. Я был тронут до глубины души и не знал, как ее благодарить.

Затем все вместе мы отправились на стадион. На стенах и стульях в коридоре у наших раздевалок громоздились кипы телеграмм с добрыми пожеланиями от болельщиков. Одну из них, от моих университетских товарищей, я положил в свой шкафчик. В ней говорилось: «Отличная игра в воскресенье, но не забудь, что в четверг коммерческие ассоциации». Будь я сейчас в Монреале, я бы, наверное, сидел на лекции о коммерческих ассоциациях. Но я в Москве, и всего через час начнется игра. Мне никогда не было так приятно слышать о коммерческих ассоциациях. Но что это там говорит об игре Гарри Синден? «Сегодня будет величайшая в истории хоккейная встреча…» Что ж, дай бог.

В раздевалке, да и на льду во время разминки ребята не так энергично меня подбадривали, как перед шестой встречей. Если учесть мое состояние, то отсутствие избыточного внимания к моей особе было для меня большим облегчением. В прошлый раз Кен Драйден вызывал у них беспокойство, вот они и старались. Теперь же я вроде вернулся из небытия, и подбадривать меня было ни к чему.

Когда мы выкатились на лед, три тысячи канадских болельщиков начали скандировать: «Да, да – Ка-на-да! Нет, нет – Совьет!» С других трибун раздался пронзительный свист и мощное «шайбу, шайбу, шайбу!» Состоялось представление игроков, прозвучали государственные гимны, и мы обменялись сувенирами в центре льда. Мы подарили советским хоккеистам огромные техасские шляпы, и Харламов, который уже оправился от травмы, тут же надвинул ее на себя и покатил к своему борту. Игра началась.

Я всегда люблю остановить пару шайб в самом начале игры, и русские любезно предоставили мне эту возможность, совершив два мощных броска в течение первой минуты. Оба раза я без труда поймал шайбу, и мои нервозность и напряжение исчезли без следа. Но скоро по своей собственной вине мы попали в беду. На третьей минуте игры Батя наказал Билла Уайта за подножку, а тридцать шесть секунд спустя Компалла отправил на скамью оштрафованных Питера Маховлича за задержку игрока. Почему? В чем дело? Надо успокоиться, ребята. Похоже, что мы здорово влипли. Русские прекрасно организовали штурм наших ворот, точно передавая шайбу в нашей зоне. Кто-то совершил бросок. Я отбиваю шайбу левым щитком, но она отскакивает к Якушеву (о, почему он не заболел гриппом?!), который тут же посылает ее в ворота. Русские повели 1:0. Через минуту или около того мы стали свидетелями поразительной несогласованности между судьями, напоминавшей шведский инцидент. Жан-Поль Паризе весьма агрессивно «опекал» у ворот одного из советских форвардов. Находившийся ближе всех к месту происходящего Компалла показал жестом, что нарушения нет и игра может продолжаться. Но Батя, который стоял примерно в пятидесяти футах в стороне, поднял правую руку и указал на Паризе, что означало двухминутный штраф.