Андрей Васильченко - Нордические олимпийцы. Спорт в Третьем рейхе Страница 34

Сам же Макс Шмелинг после непродолжительного отдыха и обсуждения деловых вопросов паковал чемоданы. Ему предстояло добраться до Германии на гигантском дирижабле «Гинденбург». Это путешествие было для него не менее волнительным, чем сама победа над Луисом. До дирижабля пришлось пробираться сквозь огромную толпу, которая собралась, чтобы приветствовать победителя. Как сообщал один американский корреспондент, «23 июня гигантская толпа собралась посмотреть на два чуда XX века: самый большой в мире дирижабль и человека, который смог победить Джо Луиса». Во время своего путешествия Макс Шмелинг почти не спал — он почти круглыми сутками смотрел в окно иллюминатора. 26 июня около 16 часов «Гинденбург» пролетел над Кельном. Когда дирижабль приблизился к Франкфурту, то оп получил почетный эскорт из пяти боевых самолетов. На аэродроме, невзирая на жуткую духоту и давку, Макса Шмелинга ожидало более 10 тысяч человек. В это время предприимчивые торговцы смогли продать несколько тысяч бутылок воды «Макс Шмелинг» и коробок конфет «Анни Ондра». Сама же Анни была среди присутствовавших. Она вместе с матерью Макса еще утром была направлена специальным самолетом из Берлина — об этом позаботился лично Геббельс. Когда «Гинденбург» «причалил» к аэродрому Франкфурта, то первым из него на трап вышел Макс Шмелинг. Его приветствовал шквал оваций, который моментально заглушил оркестр, начавший исполнять гимн. Под ноги Максу полетели сотни букетов. Совсем юная девочка в униформе БДМ смогла пробиться сквозь толпу и протянула чемпиону букет скромных гвоздик. Этот момент был заснят одним из фотографов, после чего по распоряжению Геббельса снимок облетел всю Германию.

Когда шум многотысячной толпы затих, то стали выступать партийные функционеры и представители городской власти. Несколько слов произнес и сам Макс. Его слова вновь потонули в овациях. Следующей проблемой было пробраться сквозь толпу, которая наваливалась на боксера со всех сторон. Несмотря на то что ему приходилось сдерживать натиск, чтобы обезопасить свою супругу и маму, Макс Шмелинг все же умудрился пожать руку нескольким сотням людей. После этого ему все-таки удалось сесть в специально предоставленный кабриолет — автомобиль уже был доверху завален цветами. Когда он ехал по городу, то казалось, что весь Франкфурт вышел на улицы. Со стороны это напоминало триумфальное шествие римского императора. Машина остановилась лишь у ратуши, чтобы Макс смог присутствовать на церемонии внесения его имени в «Золотую книгу города Франкфурта». После этого Максу пришлось вновь вернуться в аэропорт — там его ждал специальный самолет, которым он должен был долететь до Берлина, где должно было продолжиться триумфальное шествие. Во время этого полета Макс беседовал с двумя ведущими спортивными журналистами Третьего рейха: Гербертом Обшернингкатом («Миттаг» — «Полдень») и Хайнцем Зиской («Ангриф» — «Атака»). Во ходе этого разговора он заявил, что когда он был в Америке, у него были изрядные проблемы в общении с местными журналистами: «Они пытались изобразить меня как некоего преступника, подавали публике как презренную фигуру». Уже позже один из мюнхенских журналов опубликует карикатуру, на которой были изображены три толстых журналиста с большими носами, удивленно взирающие на ринг с поверженным негром. Подпись под карикатурой гласила: «Шмелинг направил в нокаут еврейскую прессу, разжигавшую ненависть».

Когда Макс Шмелинг подлетал к Берлину, то к аэродрому Темпельхоф были пущены дополнительные трамваи, так как имевшиеся в распоряжении не были способны перевезти всех желающих увидеть боксера-чемпиона. Многотысячная толпа собралась уже в 14 часов и не расходилась, несмотря на то что Шмелинг прилетел в Берлин только в 9 часов вечера. Когда Макс стал спускаться по трапу, то на взлетно-посадочную полосу сквозь оцепление прорвалось несколько сотен людей. Но на этот раз Шмелинг находился в плотном кольце «почетной гвардии», которая состояла из 200 лучших немецких боксеров. Его также сопровождали статс-секретарь Вальтер Функ, представители Имперского руководителя спорта, имперской канцелярии. Компания «Люфтганза» специально выделила для этого события «передвижную электростанцию», от которой питались несколько десятков прожекторов. Именно благодаря им зрители могли наблюдать в вечерней темноте за встречей Шмелинга. Максу и Ондре был вручен большой торт, а также бесплатные билеты на предстоящие Олимпийские игры. Когда они прибыли домой, то обнаружили, что здание было превращено в своеобразную триумфальную арку, украшенную цветами и знаменами.

Однако внутри дома их ожидал новый сюрприз. Лестницы до самого верха были завалены букетами и поздравительными письмами. На следующий день Макс распорядился купить несколько новых бельевых корзин — но даже их не хватило, чтобы собрать все присланные письма. Отдохнуть Максу так и не дали. Вечером Шмелинг был приглашен на ужин к Геббельсу. Тогда же министр пропаганды сообщил, что боксеру в сопровождении матери и супруги предстояло встретиться с Гитлером. На следующий день они в назначенное время прибыли в имперскую канцелярию. Гитлер был предельно вежлив: он поблагодарил Макса от лица всего немецкого народа и попросил рассказать о некоторых деталях боя. Гитлер очень сожалел, что не мог видеть победы Шмелинга. Макс поспешил обрадовать фюрера, сообщив, что в его вещах, которые проходили через таможню, была копия кинозаписи схватки. Гитлер распорядился немедленно доставить кинопленку в имперскую канцелярию. Приказ был оперативно выполнен. На просмотре кроме Гитлера и Шмелинга также присутствовал министр пропаганды. Когда на экране Макс в очередной раз наносил мощный удар Луису, Гитлер радостно хлопал себе по коленям: «Геббельс, слышите, это надо показывать всей стране. И полнометражным фильмом, а не отрывками в киножурналах». Несколько позже Геббельс записал в своем дневнике: «Драматично и пленительно. Последний раунд был просто неимоверным. Он по всем правилам направил негра в нокаут».

Макс находился на вершине своей спортивной славы. Но сама судьба посылала ему предостережения. Во время разгара торжеств в загородный дом Шмелинга попала молния: Макс и Анни чудом смогли спастись от пожара. Пройдет буквально пара лет, и от былой славы Макса Шмелинга не останется и следа. Его больше не будут чествовать в имперской канцелярии, а немецкая пресса стыдливо попытается забыть его имя. Но это отнюдь не сломает мужественного спортсмена. Впрочем, это уже совершенно другая история.

Глава 9

Новое в церемониале

В Германии первых лет национал-социалистической диктатуры существовало движение, которое пропагандировало постановки и игры на открытых сценах, так называемых тинг-площадках. В 1936–1937 годах формально это движение было свернуто. Однако постановки, которые во многом носили церемониальный и даже ритуальный характер, оставили свой заметный след в олимпийском спорте. Именно спортивные мероприятия предлагали возможность для некоей синхронизации политических установок и устремлений крупных социальных сообществ. На множестве примеров можно показать, что производственные соревнования, спортивные смотры, шествия физкультурников обнаруживали в себе определенное родство с тинг-постановками. Это сходство нельзя ограничивать только событиями периода национал-социалистической диктатуры. Например, они проявлялись в массовых играх, которые в ГДР преподносились как «праздники рабочего спорта». Кроме этого еще в свое время Бертольд Брехт предполагал, что спортивные мероприятия должны были стать моделью для предполагаемой реформы театра. Впрочем, должна была происходить не театрализация спортивных мероприятий, но придание театральным постановкам спортивного контекста. В любом случае национал-социалисты проводили свои политические мероприятия на стадионах, а тинг-игры происходили на сценах под открытым небом, которые по своей форме и устройству весьма напоминали спортивные сооружения. Один из идеологов тинг-движения Райнер Шлёссер полагал, что в спортивных и гимнастических праздниках явно проявлялись элементы тинг-постановок. С другой стороны, самой известной тинг-постановкой, заслужившей множество похвал (а потому ее можно считать своего рода апогеем тинг-движения), стала «Фракенбургская игра в кости». Вдвойне показательно, что это действо являлось составной частью культурной программы, приуроченной к началу летних Олимпийских игр 1936 года.

Нельзя не отметить, что под общим влиянием тинг-движения представители олимпийского движения стали делать собственные постановки, которые были во многом схожи с политически ангажированными тингами. Так, например, в 1936 году одна из таких постановок была инициирована лично Карлом Димом, который являлся главным организатором Олимпийских игр в Берлине. Речь идет о спектакле «Олимпийская молодость», с которого пошла традиция театрализованных открытий Олимпиад. В нем принимало участие около 10 тысяч человек, в том числе полторы сотни профессиональных танцоров (мужчин и женщин). Хореографию этого действия ставило сразу несколько человек: Харальд Кройцберг, Мари Вигман и Доротея Гюнтер. Последняя могла считаться звездой мирового масштаба. Еще в середине 20-х годов Доротея Гюнтер совместно с композитором Карлом Орффом основала школу гимнастики, ритмики и художественного танца. По большому счету она никогда не была национал-социалисткой. То же самое можно сказать и про Мари Вигман, которая была в свое время активисткой и участницей пролетарских самодеятельных культурных коллективов. Действие «Олимпийской молодости» происходило под музыку Карла Орффа и Веренера Этка.