Диего Марадона - Я - эль Диего Страница 37

Мне не оставалось ничего другого, кроме как уйти, и в который уже раз собрать все свои силы для того, чтобы все начать сначала. Так, как я привык это делать… Сперва переждать эти последние месяцы 1989 года, а затем рвануть, словно на тобоггане, только в обратном направлении, наверх. Тренировочный ритм и присутствие Фернандо Синьорини позволяли мне убить сразу двух зайцев: выиграть второе скудетто с «Наполи» и подойти к чемпионату мира в такой форме, которую я не смог набрать 4 года назад в Мексике. Без сомнения, я стал на 4 года старше, но в этом я не видел ничего плохого: когда тебе 29, ты уже не мальчик, но еще и не старик – просто зрелый человек.

Пожалуй, именно поэтому, так как я не был «одним из», я захотел привлечь всеобщее внимание к событиям, происходившим во время жеребьевки финальной части чемпионата мира. Я не стремился найти какой-то подвох, всего лишь хотел, чтобы мне объяснили происходящее вокруг. До начала жеребьевки говорилось о том, что Аргентина и Бразилия, которые являлись «матками» своих групп, должны быть разведены с двумя другими южноамериканскими сборными, Колумбией и Уругваем. А для этого первая европейская команда, названная жребием, должна была попасть в группу к нам, а первая южноамериканская – к итальянцам. В итоге же первой вытащили Чехословакию, и она отправилась в группу к Италии, а нам пристроили сборную СССР. Я просто-напросто попросил, чтобы мне объяснили, как такое могло случиться, а вместо этого поднялся жуткий вой… Об этом я заявил перед товарищеской встречей – последней в 1989 году – со сборной Италии, которую мы проводили 21 декабря в Кальяри. Мы сыграли вничью 0:0, но матч был отнюдь не главным событием этого вояжа. И даже не мои заявления, которые произвели эффект разорвавшейся бомбы. Меня и моих товарищей по сборной поразила поездка в больницу, где находилось более 40 детей, больных раком и лейкемией. Я смог выдавить из себя только одну фразу: «Боже мой, за что таким крохам такие страдания?».

В начале 1990 года меня пригласили для участия в одной из телевизионных программ, к чему я уже давно привык. Ведущий спросил меня: «Диего, до Мундиаля остается 106 дней…», и я оборвал его на полуслове: «106 дней? Когда останется 90, тогда мы и начнем».

За 3 месяца и 3 дня до открытия того незабываемого чемпионата мира в Италии, незабываемого по многим причинам, я чувствовал себя разбитым из-за проблем с поясницей. Мне было так плохо, что после одной из тренировок в Соккаво, в субботу 3 марта, я был вынужден сказать: «Да, я в состоянии бежать, уколы мне помогли. Но я могу бежать не быстрее моего отца и думаю, что я просто навредил бы команде». Под командой я имел в виду «Наполи», конечно. Два следующих тура я пропустил, но потом взял быка за рога. Начиная с воскресенья 11 марта, когда я сыграл против «Лечче», я уже больше не останавливался… Из-за замучивших меня травм, которые не позволяли мне тренироваться в полную силу, я набрал 6–8 килограмм лишнего веса. Сев на диету, составленную мне Анри Шено, врачом из клиники в швейцарском Мерано, я сбросил где-то 4–5 кг. Затем я отправился в Рим, к профессору Антонио даль Монте, директору Научного Спортивного Института, который занимался мной и раньше, перед чемпионатом мира в Мексике, а также работал с итальянским велогонщиком Франческо Мозера, побившим мировой рекорд скорости. В течение одного дня я прошел все мыслимые и немыслимые тесты, а затем сел в свой «Мерседес-Бенц» и вечером вернулся в Неаполь, дико уставший, но довольный собой… И, начиная с этого дня, я каждый понедельник отправлялся по маршруту Неаполь-Рим-Неаполь.

За это время мы сыграли 3 товарищеских матча: против Австрии, Швейцарии и Израиля. Два первых мы завершили вничью 1:1, а затем победили 2:1. И матч с израильтянами был последним, в котором мы победили, перед чемпионатом мира.

О поездке в Израиль у меня сохранились незабываемые впечатления, не связанные ни с футболом, ни со скандалами. Я посетил знаменитую Стену Плача, стал перед ней на колени, как один из многих, но в то же время был неприятно удивлен наличием вокруг огромного количества вооруженных солдат… Я не мог понять, как в таком месте может существовать столько ненависти. Меня окружили с просьбами об автографах; я раздавал их направо и налево с кипой на голове, и не чувствовал себя там чужим.

Если у меня и были какие-то причины для недовольства, то они касались только моей формы: несмотря на то, что я неотступно следовал плану, разработанному даль Монте и Шено, до ее пика мне было еще далеко. И еще: меня беспокоило то, что сборной явно не хватало нападающего, способного завершать атаки. Я был уверен, что это место должен занять Рамон Диас, но не я занимался определением состава. Что уж говорить о Канидже, которого я считал своим воспитанником, и которого Билардо не собирался приглашать в команду. И тогда я поставил перед Билардо ультиматум: если он не берет в сборную Каниджу, я отказываюсь играть в Италии.

И это еще не самое страшное: хуже всего было то, что Билардо оставил за бортом сборной Вальдано. И тогда я опять не смог промолчать: «Мне очень грустно, потому что история с Хорхе произошла в особенный для меня момент, когда я настраивался на достижение тех целей, о которых знало очень мало людей, и в их числе Вальдано и моя жена».

«Я вынужден принимать то, что делает Билардо, но я не могу с этим согласиться… У него было предостаточно способов сообщить о своем решении Вальдано. Он вполне мог сделать это в Швейцарии, когда Вальдано получил травму. Билардо даже мог бы заявить ему о том, что он слишком стар для сборной, а нам – что мы все ошибаемся, прося вернуть этого игрока в команду».

«Я не хочу никому перечить, но я прекрасно знал, в какой форме находится Вальдано, и это не будут оспаривать ни Билардо, ни его помощник Мадеро, ни профессор Эчеваррия. Я отвез Вальдано в клинику доктора даль Монте, и там он прошел все тесты, какие только можно. Как определить, кто может рисковать, а кто – нет? Мы всегда рискуем. Если мне говорят, что Вальдано был более предрасположен к травмам из-за того, что дольше остальных не имел игровой практики, я допускаю, что это вполне может быть. Однако если бы он был так уж плох, то не успел бы восстановиться со времени травмы в Швейцарии до того момента, как его не включили в заявку. На тренировке накануне он бежал быстрее, чем кто-либо, быстрее, чем Сенсини и Басуальдо, а это уже о чем-то говорит».

«Но на мой взгляд, главным поводом для разочарования стало то, что Карлос остановил свой выбор на других тактических вариантах, и этот момент оказался самым неудачным для того, чтобы расстаться с Вальдано. Своим решением Билардо уничтожил его не только как футболиста, но и как человека, который пользовался огромным уважением в коллективе. Он уничтожил и меня, потому что я дружил с Вальдано, и вместе с ним, «Татой» Брауном и Джусти мы поддерживали рабочую атмосферу в сборной. Теперь я остался один, и не знаю, что я могу сделать».

«Я очень плохо воспринял новость об этом решении. Даже был близок к тому, чтобы попросить разрешения вернуться в Неаполь… Поэтому я позвал жену с детьми и тещу, чтобы они составили мне компанию».

«Теперь те аргентинцы, которые говорят о том, что я протаскиваю в сборную своих друзей, наконец-то поймут, что они лгут. Вальдано – мой друг… Я приехал и сказал, чтобы он возвращался, приехал Карлос, вытащил его из дома, а теперь взял и исключил его из состава сборной».

«Я не разговаривал с Карлосом. Зачем? Спорить было бы бессмысленно. Что могло измениться? Если бы я заставил его вернуть Вальдано, то все стали бы говорить, что я надавил на Билардо, тогда как на самом деле я ни на кого никогда не давил. Кроме того, это означало бы принизить значение Вальдано для команды. Это было бы непростительно… Мне стало настолько плохо, что я не знаю, буду ли прежним или уже нет».

Это я сказал, когда мы прибыли из Тель-Авива в Италию и расположились недалеко от Рима, в тренировочном центре под названием Тригория. Эта база должна была стать нашим домом на следующий месяц, и, как и в Мексике, я надеялся, что здесь мы проживем до самого финала. В моем номере, с балконом, полным цветов, которые мне натащили во время тренировок, постоянно звучала музыка; тогда была популярна ламбада, и мой друг Антонио Карека подарил мне кассету с суперхитами.

Тригория оказалась действительно прекрасным местом, расположенным под Римом. Чтобы добраться до нее, нужно было проехать по красивой дороге с поворотами, подъемами и спусками, и деревьями по сторонам… Идеальное место для того, чтобы раскатывать на двух моих «Феррари». Я их взял с собой на базу для того, чтобы чувствовать себя как дома. Они находились на стоянке, и когда Билардо мне разрешал, я выезжал покататься: ехал до Гранде Раккордо Аннулларе – некоего подобия шоссе, окружавшего весь город, почти как Хенераль Пас в Буэнос-Айресе, и возвращался…. Это было настоящим удовольствием: наслаждаться скоростью и в то же время ощущать себя хозяином своей судьбы. И это доставляло определенное беспокойство некоторым людям, которые говорили, что я пользуюсь особыми привилегиями, что я недисциплинирован. Ну и что из этого?! Нашей целью было успешное выступление на Мундиале, а эта маленькая радость помогала мне чувствовать себя лучше и никому не мешала. Но на первом плане были не «Феррари», а грипп, из-за которого я был вынужден пичкать себя антибиотиками, и вся проделанная ранее работа по дезинтоксикации пошла насмарку. Правда, об этом никто не распространялся вслух.