Чак Норрис - Всем бедам назло Страница 5

Однажды Тони пришла к нам с двумя платьями, коричневым и синим, и сказала маме, что никак не может решить, какое платье ей больше нравится.

— Если бы ты покупала платье, какое бы ты выбрала? — спросила она.

— Синее очень красивое, — ответила мама.

Тони вручила его маме со словами:

— Бери, это тебе.

Мама, Уиланд и я посещали баптистскую церковь «Голгофа», расположенную на той же улице, что и наш дом. Я очень активно участвовал в делах церкви и в возрасте двенадцати лет принял Иисуса Христа как своего Спасителя и был крещен.

В тот год на Рождество я взял накопленные деньги, заработанные мной в — прачечной после занятий в школе, и купил маме подарок — открытку с изображением Иисуса. Впоследствии мы еще много раз переезжали, и многие вещи потерялись или пришли в негодность, какие-то мы подарили, но эту открытку с Иисусом мама везде возила с собой. За все годы нашей жизни я подарил маме много подарков, связанных с нашей верой. Одни из них были очень дорогими в денежном выражении, другие — дороги как память, но из всех моих подарков самым драгоценным для мамы до сих пор остается эта открытка с Иисусом.

Мама зарабатывала пятнадцать долларов в неделю и взяла на себя обязательство каждую неделю приносить в церковь десятину — полтора доллара. Наш пастор, преподобный Кустер, время от времени навещал нас и знал, что маме с трудом удается сводить концы с концами.

Однажды пастор Кустер со своей женой Маргарет приехали навестить нас и помолиться. Когда они уже собирались уходить, пастор вручил моей маме ее письменное обязательство перед церковью.

— Сестра Норрис, Господь знает ваше сердце, — сказал пастор. — Ему не нужны ваши деньги. Ваша любовь и преданность Богу и вашим сыновьям — это все, чего Бог ждет от вас.

Мама поблагодарила пастора за его доброту и милосердие, но продолжала отдавать десять процентов своего дохода в церковь, и Бог всегда обеспечивал нас, несмотря на папины загулы.

В марте 1951 года мама забеременела, и папа снова загулял.

— Вот увидите, когда он вернется, все наладится, — говорила мама нам с Уиландом.

Мне было всего одиннадцать лет, но я уже понимал, что это неправда. Я понимал, что в нашем доме ничего не изменится до тех пор, пока папа будет продолжать пить, а он ничем не показывал, что хочет прекратить. Отец приходил домой пьяным, будил нас среди ночи и гнал в винный магазин за бутылкой вина «Буревестник» для него.

Наверное, моего отца можно назвать бродягой, потому что он то исчезал, то снова появлялся в нашей жизни. В сущности, бродяга — это мягко сказано; фактически он был самым настоящим конченым алкоголиком. Чердак нашего дома стал папиной мусорной корзиной.

Однажды я заглянул туда, и моим глазам открылось незабываемое зрелище. По полу были разбросаны буквально сотни пустых бутылок из-под вина. Каждая из них символизировала частицу нашей жизни, выброшенную отцом.

Однажды вечером, когда отец пришел домой, как всегда, пьяным, я лежал в постели и молил Бога либо изменить папу, чтобы он прекратил пить, либо вызволить нас из этого ужасного положения. Из-за беременности мама не могла работать, поэтому нам пришлось жить на пособие. Помимо этого, единственным источником наших доходов была папина пенсия по инвалидности — тридцать два доллара в месяц, которых едва хватало, чтобы платить за аренду жилья.

Мама принимала жизнь такой, какая она есть, и всегда старалась находить выход из сложившейся ситуации. У нас с Уиландом было очень мало одежды и практически не было игрушек, но мама всегда заботилась о том, чтобы нам хватало еды.

В ноябре 1951 года родился мой брат Аарон. Когда ему исполнилось десять месяцев, мама снова вышла на работу, чтобы было чем кормить семью. Она устроилась на авиазавод «Ыортроп эйркрафт», где занималась шелкографической печатью и работала во вторую смену, с трех часов дня до полуночи. Поскольку мы не‘могли позволить себе нанять няньку для ребенка, мне приходилось каждый день спешить из школы домой, чтобы сидеть с Уиландом и Аароном, который начинал орать, как только мама выходила из дому. Первые несколько вечеров я едва мог дождаться, когда мама придет с работы.

Вскоре я обнаружил, что если посадить Аарона на колени и качать его, сидя в кресле-качалке, то он успокаивается. Я часто качал его так долго, что мы оба засыпали, и мама, возвращаясь домой в половине первого ночи, находила нас обоих, спавшими в кресле-качалке. Я не знаю, сколько часов провел в этом кресле, укачивая моего брата, но меня это не беспокоило. Мама воспитала во мне чувство ответственности, и мне забота о младшем брате казалась совершенно естественной.

Однажды папа, будучи пьяным, на своей машине сбил насмерть пожилую женщину. Его арестовали, обвинили в вождении автомобиля в нетрезвом состоянии, повлекшем за собой непредумышленное убийство, и приговорили к шести месяцам исправительных работ. На выходных мы с мамой ездили к нему. Отец прекрасно выглядел и казался совершенно здоровым: похоже, тяжелый труд шел ему на пользу. Мы молились, чтобы после освобождения он, пробыв шесть месяцев трезвым и осознав, что натворил, больше не притрагивался к спиртному. Одна ко нашим надеждам не суждено было сбыться. Освободившись, папа отправился прямиком в бар.

Когда мне исполнилось пятнадцать, мы переехали в Торранс, пригород Лос-Анджелеса, сняв там дом немного получше предыдущего. К сожалению, из-за постоянного пьянства папа становился все более агрессивным дома и все чаще обижал маму.

Однажды ночью я услышал, как родители ссорились у себя в спальне. Я услышал глухой удар, мамин крик и затем плач. Я схватил молоток и побежал к ним.

— Если ты еще хоть раз тронешь ее, тебе придется иметь дело со мной! — заорал я на отца, угрожающе размахивая молотком у него над головой.

К счастью, он был слишком пьян, чтобы воспринять мою угрозу серьезно.

На следующий день мы с мамой стали советоваться, что нам делать дальше. Мы пришли к выводу, что бессмысленно продолжать так жить с папой, никогда не зная, когда и в каком состоянии он придет домой и насколько агрессивно поведет себя в следующий раз. Однажды вечером, пока папы не было дома, мама, Уиланд, Аарон и я собрали все, что могли, и переехали к моим тете и дяде. Родители развелись в 1956 году. Мне было шестнадцать лет, Уиланду — двенадцать, а Аарону — четыре года.

Спустя год мама познакомилась с Джорджем Найтом, мастером на заводе «Нортроп», где работала и мама. Джордж был настоящим джентльменом, кротким человеком, который искренне переживал за маму. Как-то она сказала:

— Карлос, мне нужно с тобой поговорить.

— Да, мама. В чем дело?

— Джордж предложил мне выйти за него замуж, но, прежде чем дать ему ответ, я хочу знать, как ты к этому относишься.

Я крепко обнял маму и сказал:

— Мама, я думаю, Джордж будет прекрасным мужем и отчимом.

Я действительно так считал. Вскоре мама и Джордж поженились, и после некоторого времени притирок и неловкостей Джордж стал для меня и вправду прекрасным отчимом. Я очень рад, что он появился в моей жизни.

Глава 5 Выбор жизненного пути

С приходом Джорджа в нашу семью у меня впервые в жизни появился заботливый и ответственный отец, который дал мне возможность быть настоящим подростком. Однажды вечером мы с мамой беседовали, и я сказал:

— Знаешь, мама, я помню, как первый раз помолился Богу и попросил Его избавить нас от этой проблемы с папой. Мне было двенадцать лет, и я всегда думал: «Интересно, слышит ли Бог?»

Мама ответила:

— Бог всегда слышит, Карлос. Молитва дает Богу возможность действовать, и Бог действительно слышит нас. Его ответ пришел в самое лучшее для нас время.

Как-то, придя после школы домой, я обнаружил в гостиной отца и услышал, как в спальне плачет мама. Отец сообщил, что пришел «разобраться с Джорджем».

— Нет, ты ничего ему не сделаешь, — возразил я.

— Интересно, как ты мне помешаешь? — спросил он, глядя мне прямо в глаза.

Всю свою жизнь я боялся отца, но я не мог позволить ему обидеть Джорджа, который был кротким, тихим человеком и совершенно не годился отцу в соперники.

Я указал на дверь, и мы с отцом вышли из дому во двор и встали друг против друга, готовые к драке. Я не знаю, что мой отец увидел в моих глазах — страх или решимость, но после долгой паузы я заметил, как выражение его лица изменилось.

— Я не собираюсь с тобой драться, — сказал он все еще грубо, но в его голосе слышалось признание собственного поражения.

Затем сел в машину и уехал прочь.

После этого инцидента я видел его всего лишь раз — вскоре после того, как вернулся домой из армии в 1962 году. Мы с Уиландом приехали в Уилсон, чтобы повидать бабушку, и подъехали к бару, завсегдатаем которого был папа. Мы посигналили, и папа медленно вышел из бара. Он вышел на улицу, помахал нам рукой и поздоровался. Я сказал ему, что женился и что моя жена Диана беременна первенцем.