Юрий Власов - Стечение сложных обстоятельств Страница 6

Из пережитого я вынес один вполне определенный вывод: смерть собирает урожай там, где дух дремлет или болеет. Я пристально вглядываюсь в себя и окружающий мир; искал секреты владения здоровьем, тяготился зависимостью жизни от обстоятельств. Я мечтал управлять здоровьем, быть его хозяином, чтобы жить и делать свое дело и без помех, и счастливо…

В 1972 году вышел сборник моих рассказов и повесть под общим названием «Белое мгновение», а в 1976 году — первая книга романа «Соленые радости». Эту работу я много раз переписывал, перекраивал, долго и трудно издавал. Стали появляться мои рассказы в журналах и различных сборниках.

В октябре 1976 года я основательно простуживаюсь на охоте. Хозяйка дома, где я обычно находил приют, неожиданно отказывает в нем, и я ночую в лесу. К утру температура воздуха опускается до — 8°. От просторного озера валом валит сырой леденящий воздух. Я напяливаю на себя все, что со мной, даже пустой вещевой мешок на плечи, — и все равно меня бьет колотун. С рассветом поднимается штормовой ветер со снегом. До места, где я оставил автомобиль, идти свыше 30 км …

Обычного выздоровления не следует. Простуда застревает во мне: обжигающий кашель, хрипы, боли в груди остаются на месяцы.

В феврале 1977 года, катаясь на лыжах, я по самые плечи ухожу под лед. Он крошится метров 10, прежде чем мне удается лыжами вверх боком выкатиться на него. Лед снова обламывается и расходится саженными кусками, меня тянет под них. И опять я карабкаюсь, а лед крошится, я накатываюсь, а он крошится… Только сила рук выручает. Мороз около — 20°, в тепло я попадаю лишь через час.

Грипп не проходит. Мне уже ясно, что это не грипп, а какая-то слабость организма. Я работаю, продвигаю свои дела, а недомогание не исчезает. К середине мая 1977 года я вынужден слечь — состояние для меня совершенно неведомое. Все и всегда я умею преодолевать на ногах. Мне досаждают ознобы, кашель, потливость. Врачи прописывают антибиотики. К середине июня я поправляюсь, выхожу на прогулки и снова заболеваю. Опять три недели постельного режима. Опять я выздоравливаю и начинаю гулять. И опять валюсь в температуре и ознобах. Так проходит лето. Я кашляю много и надсадно. Обращаюсь в районную поликлинику и получаю самые противоречивые советы.

В середине сентября я, закутанный в свитер и шарф, попадаю к знаменитому врачу. По его поведению я догадываюсь — он озадачен не меньше меня. Ничего вразумительного молвить не может.

В постели или за столом, но я не прерываю работы над «Справедливостью силы» — книгой о высшей спортивной силе. Это воскрешает прошлое, дает силы не поддаваться болям. Но я уже вижу и чувствую, что, если так пойдет и дальше, мне крышка.

Наступает октябрь. Я работаю, а после работы меряю шагами все окрестные улицы и парки. Я брожу с температурой и лихорадками, боль от позвоночника отдает при каждом шаге, кружится голова, но я все равно гну свое. Ночами я мокну от пота, голову стискивают обручи боли, но с утра я за рабочим столом, а затем — в движении. Вопреки всем недомоганиям я устанавливаю в комнате штангистское оборудование и начинаю тренировки, в основном это жимы, главный из них — жим лежа на наклонной доске. Мне кажется, если я прикоснусь к прошлому, то возьму верх над всем слабостями.

Тренировки вызывают чудовищные головные боли. Однако я рассчитываю закалить организм, тогда боли утихнут. Надо же с чего-то начинать. Порой мне хочется расшибить голов о стену — лишь бы избавиться от боли и муторности. Прогулка в любую погоду не повышает устойчивости против простуд. У меня начинают болеть уши. Малейший ветер вызывает обострение этих болей. Теперь я вынужден затыкать уши ватками. Я даже завожу особую одежду: кофты, куртки, которые застегиваются на горле. Я прячусь в саженные шарфы.

За зиму я вчерне заканчиваю «Справедливость силы». Я списываюсь со знаменитыми атлетами прошлого, накапливаю ценный материал. Никому другому эти люди не расскажут того, что мне. Они присылают письма из Италии, США, Австрии… Я работаю в архивах и научных библиотеках. Книга обещает быть интересной, и я все время подвигаю ее, подвигаю. Где-то на задворках сознания копошится опасливая мысль, а вдруг станет хуже, тогда не смогу «сложить» и эту книгу. И я спешу «собрать» ее до весны. Не будь я в таком состоянии, ни за что не сел бы за нее. У меня столько других, более важных планов! Исследовать развитие высшей спортивной силы меня понуждает физическое состояние. На любую другую работу я не гожусь. Сначала надо преодолеть болезнь и окрепнуть. Напряжение работы над большой книгой и не по плечу мне сейчас…

Постепенно слабость сужает жизненное пространство: у меня недостает силы для езды по городу и работы вне дома. Среди всех прочих «ограничителей» первое место за спазматическими головными болями. Даже незначительная надышанность воздуха в зале или комнате непереносима, мне делается худо. И еще эта гипотония! Я едва таскаю ноги. Мне прописывают кофеин, но даже от ничтожной дозы я не в состоянии заснуть, хотя принимаю ее по утрам…

В кистях и плечах растяжения следуют одно за другим, и многие вяжут свободу движения на недели. Тело кажется бумажным. Без преувеличения: если бы меня дернул за руку ребенок, я тут же получил бы чувствительное растяжение. Какое-то глупое и непонятное состояние. Кровоточивость десен поражает даже врачей. Глазные боли становятся привычными, как и расстройства пищеварения. Пытаясь сдвинуть книжный шкаф, я ломаю ребро. И это в том самом месте, куда еще какие-то десять лет назад я опускал штангу весом в 240 кг. Теперь я разговариваю с одышкой, мне трудно говорить, я делаю паузы. Дыхание у меня сиплое, натужное. Все чаще я задумываюсь: а может быть, я попросту износился и это — все?

Ко мне приходит смутной догадкой мысль, что я страдаю не от какой-то нераспознанной болезни, а главным образом от изношенности нервной системы и потери энергии — жизненной силы. Именно поэтому самые современные препараты не способны излечить меня. Если и есть какая-то определяющая болезнь, которую не могут найти, она все равно не главное для моего состояния. Все время я обдумываю эту мысль. Уже твердой уверенностью приходит и другая: медицина не может вернуть здоровье, она может приглушить болезнь, дать возможность избавиться от нее, но заменить здоровье лекарствами не способна. Я уже понимаю, что так называемые неизлечимые состояния очень часто кроются в потере организмом жизненной силы. У человека нет сил преодолеть болезнь. Очевидно, такого человека надо лечить иначе. И очень осторожно — лекарствами. Нет, не отказываться от лекарств, организм без их помощи еще слишком ненадежен, хил, а осторожно выправлять ими все осложнения на пути обретения жизненной силы, но все определяет — жизненная сила!

Я еще очень далек от исчерпывающего ответа. Я еще слишком многое не понимаю, а жизнь в таких случаях наказывает. Я еще опускаюсь до того, что жалуюсь знакомым. Часами жалуюсь по телефону, в письмах и разговорах. Я еще не сознаю, что всякая жалоба, пусть даже себе, — предательство себя, ибо трухлявит волю, умножает энергию болезни, укрепляет зависимость от всех болезней.

Дни и ночи я перечитываю «Житие протопопа Аввакума». Меня завораживает неукротимость его духа и невероятная физическая выносливость.

За всю жизнь Аввакум перенес столько страданий, что и маленькой толики их хватило бы свалить любого человека. Его неоднократно жестоко избивают — после чего он лежит сутками. Его бьют кнутом, сажают на цепь. Он проделывает путь в ссылку, полный нечеловеческих страданий…

С тех пор Аввакум называл себя «живым мертвецом». Его темница — яма под открытым небом, выложенная бревнами. Это настоящая могила… И именно тогда он обращается к литературному делу, если так можно назвать писательство в земляной яме. Он создает замечательные памятники русской письменности — исторические документы эпохи, среди которых первый по своему значению — автобиография. Кстати, это и первая художественная автобиография в русской литературе. Влияние этих документов столь велико, что после 15 лет заточения в апреле 1682 года Аввакума сжигают. Другого способа принудить его замолчать нет. Ему было тогда 62 года.

Я перечитывал «Житие» и упорно искал ответ. Почему человек не развалился, не умер? Почему оставался неуязвим в голоде, неимоверной стуже и бедах? В чем основа этой стойкости?

…Теперь я читаю все, что нахожу о лечении Бехтеревым внушениями. Это поразительно! Я глотаю каждое слово, они врастают в мою плоть, их не оторвешь уже никакой силой. Ведь можно внушить себе определенные мысли — и преодолевать болезненные состояния!

Впечатляющий пример владения собой приводит в книге «Таинственные явления человеческой психики» советский физиолог Л.Л. Васильев. На гастролях цирка в Ленинграде артист То-Рама демонстрировал нечувствительность к боли. Васильев познакомился с ним. Под именем То-Рама выступал австрийский инженер-химик. Он и рассказал о том, как стал артистом.