Кшиштоф Барановский - Вокруг света на «Полонезе» Страница 6

Сквозь сон до меня доносится оглушительный треск, однако ритм качки не меняется, значит, мачты стоят и паруса работают. Только утром обнаруживаются повреждения, нанесенные тяжелыми аккумуляторами, слишком слабо прикрепленными к борту. Я вспоминаю верфь, но сейчас это мало чему поможет. День предстоит трудный.

Среди айсбергов?

С немалым волнением пересек я границу района айсбергов, уточненную по последней метеосводке. Теперь чаще слежу за температурой воды и воздуха, хотя вокруг почти ничего не изменилось. «Полонез» идет по-прежнему, словно призрак, окутанный густым влажным туманом. Таращить глаза бесполезно — от соленых брызг только промокаешь и замерзаешь. Видимость днем не больше нескольких сот метров, а ночью — нескольких десятков. В такой обстановке скорее можно услышать, как разбиваются об айсберг волны, чем увидеть его самого.

Долго я привыкал к мысли о плавании во льдах, и вот теперь, когда в любую минуту может раздасться треск ломающегося о них форштевня, я спокоен. Уже несколько дней плыву на ощупь. Солнца не видно и проверить местоположение яхты нельзя.

Температура низкая — всего восемь градусов. Здесь не тропики. Иногда мне приходит в голову мысль: не попаду ли я ненароком к берегам Гренландии из-за какой-нибудь ошибки в навигации? Если бы кто-нибудь сказал мне об этом сейчас, я счел бы шутку неуместной. Однако то, что ветер, все время дувший с юго-запада, удерживал меня на одном галсе, и яхта пошла чуть севернее, чем я предполагал, — реальность.

В Плимуте нас информировали о необычном продвижении айсбергов на юг в этом году. Я твердо решил пересечь опасный район севернее Ньюфаундлендской банки. Она славится изобилием рыбы, паршивой погодой, туманами и айсбергами, наиболее крупные из которых «любят бросать якорь» на мелководье. Отсюда многоструйное Лабрадорское течение разносит айсберги во все стороны, и они сеют опасность на судоходных трассах.

Локатора на моей яхте нет, поэтому, удастся ли избежать столкновения с ними, зависит от счастливой случайности. Я решил пересечь Лабрадорское течение севернее банки, рассчитывая на то, что зона дрейфующих айсбергов там сравнительно узкая.

Позже, уже будучи в Ньюпорте, я разговорился со знакомым англичанином, который в то же самое время пролетал над Лабрадором на самолете. Хорошо, что я не слышал его рассказа раньше…

Уставившись на стрелку прибора, показывающего температуру воды, я уговаривал себя не думать о льдах, пока она не опустится ниже четырех градусов. Таким образом, в моем воображении «Полонез» пробирался в густом тумане по безопасному водному коридору, свободному ото льдов.

Как-то температура воздуха снизилась до 6 °C, повеяло морозцем. Слышался запах рыбы и водорослей. Пронизывающий холод и затихающий ветер наводили на мысль о том, что сразу за туманной стеной начинается ледяная стена. У меня было желание громко крикнуть, чтобы услышать собственное эхо. А вокруг по-прежнему ничего не менялось. И поскольку я по природе фаталист, я решил приготовить… роскошный обед.

Даже сообщение радио Сент-Джонса о том, что во многих местах проходы забиты льдами, не испортило мне аппетита. К тому же перечислялись дальние районы Лабрадора.

На первое у меня был гороховый суп с копченой свининой, очень горячий, как раз для морозной погоды. На второе — гуляш с рассыпчатой гречневой кашей, на десерт — чай, печенье, халва. В дополнение ко всему две бутылки, каждая размером с небольшой бокал, знаменитого зеленогурского вина.

Мне явно везло: зловещих льдов воочию я не видел, зато сны вознаграждали меня за это сторицей. Мне снились то страшные обломки льдин величиной с «Полонез», то телега, которую понесли лошади. Еще я разбирал дом, пущенный на слом, и удирал от белых медведей. Вероятно, иногда я просыпался от собственного крика, но в одиночном плавании переход от сна к бодрствованию настолько молниеносен, что момент пробуждения невозможно зафиксировать.

Ближе к Ньюфаундленду я сумел уточнить свое местоположение с помощью радиопеленга. Видимости все не было, и я проводил время под палубой, зашивая паруса и слушая американские станции. День прошел спокойно, зато ночью мне приснился бобслей — как дополнение к гонке… Ветер угрожающе быстро ослабевал.

Штиль

Яхта переваливается с борта на борт, как утка, но с места не двигается. В ритме наклона мачт колеблются на мертвой волне паруса, вытряхивая остатки воздуха. Уже третьи сутки я толкусь возле Ньюфаундленда: делаю не больше 30 миль за день, и в основном не туда, куда мне нужно. Пешком и то быстрее…

До сих пор «Полонез» выдерживал довольно приличную среднюю скорость. «Северный» путь, правда, не очень приятный, но самый короткий, дал мне небольшой выигрыш во времени, которое другие яхты потеряли, обходя район айсбергов. А теперь все пошло прахом. Я трясусь в бессильной ярости, но сделать ничего не могу — нет ветра…

Кто мог предполагать такое? Именно здесь, у Ньюфаундленда, скрещиваются пути депрессий, которые несут не только плохую погоду, но и ветры. Я хорошо подумал, прежде чем решиться плыть среди айсбергов, но мне ни разу не приходила в голову мысль, что здесь не будет ветра. Выходит, рисковал я напрасно, если топчусь теперь на месте, все время меняя паруса и курс, чтобы поймать хоть легкое дуновение ветерка.

К финишу в Ньюпорте уже пришел первый победитель гонки, потом второй. Разумеется, я для них не конкурент, но мне все равно было неприятно слышать, что они уже преодолели 3000 миль, а я не в состоянии сделать последних 800 миль, парализованный штилем.

Слышимость отличная, словно при безветрии улучшается распространение радиоволн. Целый день говорит радио Сент-Джонса: жалобы домохозяйки на уличных хулиганов, дорожные происшествия на трансканадской автостраде, комментарии по поводу финансовых афер бывшего губернатора штата Ньюфаундленд… Я слушаю все передачи краем уха, и лишь рассказ о том, как один журналист согнул в бараний рог двух сановников, на минуту расслабил мои нервы.

Вечером устанавливаю связь с любителем-коротковолновиком из штата Квебек, тоже яхтсменом, который, как и я, плывет на яхте через Атлантику, но в противоположном направлении. Он участник регаты на трассе Бермуды Байона в Испании.

Ночью состоялся сеанс связи с радио Гдыни. Удается поговорить даже с Варшавой. Приятель спрашивает меня с удивлением, почему это я заплыл так далеко на север. В ответ я пожимаю плечами, к сожалению, этого по радио не передать. По моим расчетам, здесь должен быть сильный ветер, а его вовсе не оказалось.

Журналист из ежемесячника «Кулисы» передает мне высказывания специалистов о трассе «Полонеза»:

— Говорят, вы все поставили на карту, правда?

Мне хочется изругать его, а я даю пояснения. Но на его вопрос, как мне удается одновременно вести радиопередачу и управлять яхтой, все-таки отвечаю, что вовсе не удается и яхта будет дрейфовать до тех пор, пока не кончится наш разговор. Это не совсем соответствовало реальности, но подействовало молниеносно, и через минуту я уже мог выйти на палубу.

Сквозь легкую дымку иронически подмигивают звезды. По спокойной воде разносится эхо — это дикие утки, заселяющие район Ньюфаундлендской банки, по неведомой причине поднялись в воздух где-то в темноте. «Полонез» как будто движется, но и не движется — не хватает ветра, чтобы удержать его на прямом курсе. Невидимая волна, поднимая маслянистую поверхность воды, заставляет яхту в очередной раз бессмысленно кивнуть…

Обычно я очень внимателен на палубе, но тут всего на секунду отвлекся и… заплатил за это разбитым носом. Качающийся гик, тяжелое бревно, что поддерживает парус снизу, изо всей силы ударил меня по лицу, когда я проходил мимо. Весь в крови, я спустился вниз, поставил на нос холодный компресс и лег на койку. Придя немного в себя, со страхом взглянул в зеркало: нос, кажется, не изуродован. Я вздохнул, подумав, что, может, в награду мне за это время начал дуть ветерок. На палубе стояла многообещающая тишина. А мне уже виделись наполненные ветром паруса…

Мыс Рейс

Ветер все же подул. Гладкая поверхность моря еще не успела сморщиться, а легкие нейлоновые паруса уже раздулись и за кормой «Полонеза» приятно зажурчала вода. Нос яхты повернулся наконец с юго-восточным ветром в нужном направлении, и впервые за последние трое суток я прямым курсом пошел к финишу, находившемуся в 700 милях…

Туман, мой неразлучный спутник, скрылся за горизонтом. Установилась прекрасная солнечная погода. Секстантом я поймал солнце и сверил хаотичные радиоизмерения с астрономическими. С правого борта по курсу до зловещего мыса Рейс оставалось большое поле чистой воды.

Тот, кто выбирает кратчайший путь до Ньюпорта, должен подготовиться к встрече с мысом Рейс — этим камнем преткновения на «северной» трассе. Мыс Рейс — юго-восточная оконечность острова Ньюфаундленд. В это время года именно здесь проходит предполагаемая граница льдов и встречаются переменчивые течения. Наконец, здесь часты густые туманы, весьма осложняющие навигацию. А Рейс — первый кусочек суши, по которому можно проверить свое местоположение, преодолев более 2000 миль безбрежной Северной Атлантики.