Евгений Мансуров - Загадка Фишера Страница 6

Порой казалось, что его игра слишком форсированна, прямолинейные маневры как будто «обезвоживают» позицию, а микроскопический перевес не достаточен для трансформирования в решающий. Однако Фишер безошибочно определял переломный момент и, веря в действенность своего метода, ставил перед соперником все новые и новые задачи, а иногда и провоцировал на так называемые «психологические ошибки». Ведь соперник, столкнувшись с трудностями, обычно охотно шел на упрощения и, быть может, же видел очертания ничейной гавани. А простая, с виду безобидная позиция – как когда-то в классических партиях Капабланки! – таила много «подводных рифов», на которых неожиданно гибла вся вражеская флотилия. Отметим, ради справедливости, что крушение казалось неожиданным не только его соперникам – уже задним числом теоретики установили, что едва ли не каждый фишеровский ход имел особый подтекст, чуть более точный и энергичный, нежели при первой оценке за шахматной доской. Кажущаяся самоочевидность его ходов создавала иллюзию безопасности, прочности позиции, а их логичность и вроде бы предсказуемость позволяли уповать на теоретические справочники, заверявшие, что позиция оппонента хотя и трудна, но в принципе защитима. Вина ли его соперников и теоретических оппонентов, что практика, как это случалось не раз, корректировала «подслеповатую даму теории» и бог, появлявшийся из машины, казалось, из ничего создавал нечто?!

По такому загадочному сценарию Фишер часто побеждал в турнирах 60-х годов, а позднее обыгрывал и претендентов на мировое первенство! Мало того, порой казалось, что он побеждал наикратчайшим путем. И чем сильнее соперник, тем фантастичней результат, достигаемый как будто «малой кровью» и без видимого напряжения сил! Отмечая этот феномен и одновременно констатируя неудачу всех попыток его объяснить, некоторые эксперты объявили американца феноменальным игроком. «У Фишера, – предполагал Михаил Ботвинник, – есть правило: он – сознательно или подсознательно – действует за доской всегда рационально».

Когда же для штурма шахматного Олимпа потребовались дополнительные ресурсы, он, более чем когда-либо прежде, стал придерживаться правила разумной экономии сил.

Чтобы избежать случайностей (а значит, и лишних «энергетических затрат»), Фишер стремился играть с запасом прочности – в классических построениях пользовался домашними разработками, а в малознакомых позициях делал «вкрадчивые» ходы, которые, быть может, и не решали всех проблем, но были хороши уже и тем, что поддерживали напряжение, не ухудшая общего положения. Не случайно современная практика подтверждает, что в иррациональных позициях решает не столько темповая игра с расчетом конкретных вариантов, сколько умение лавировать и ограничивать атакующий потенциал соперника с помощью своевременных профилактических средств.

Реализуя свой замысел, Фишер всегда учитывал такой немаловажный фактор, как время. Вне зависимости от характера позиции он играл в темпе часового механизма, избегая цейтнотов и оставляя на контрольный 40-й ход солидный запас в 15 – 20 минут. «С таким расчетливым шахматистом, – отмечали критики, – играть особенно нелегко». Отсюда, рассуждали они далее, ясно как то, что «Бобби-компьютеру» под силу решение самых разноплановых задач, так и то, что для его алгоритма не имеет значения личность соперника – он играет только против белых или черных фигур!

«Игра американца – в сущности не игра, а какая-то дьявольская, чуждая публике техническая процедура, – писала югославская газета «Борба» в дни «матча века» в Белграде (1970). – «Программа» Фишера похожа на некую узкоспециальную научную диссертацию – но она практически безошибочна!»

Сетуя на сухость, подчеркнутый рационализм его игры, некоторые скептики провозгласили, что Фишер не является новым Капабланкой, поскольку не «чудо-техник», а только «талантливый механик». Все идеи Фишера, утверждали они, уже апробированы другими, их можно почерпнуть в любом учебнике шахматной игры. Отсюда-де и ограниченный дебютный репертуар – из боязни импровизации, опасения выйти из круга хорошо изученных проблем.

Пусть он даже гений метода и порядка, предлагали разумный компромисс другие, но никак не художник, творец, в сомнениях и муках рождающий новое слово! А если и велик, то как гениальный эпигон…

Оставался, правда, «неудобный» вопрос: так почему же он побеждал?

Двух мнений быть не может – мышление Фишера действительно конкретно, а «правильная» игра его хотя и практична, но отнюдь не суха. Для того чтобы обогатить апробированные идеи новым содержанисм, он располагал широким арсеналом методов и средств: трансформацией дебютных систем и лавированием на разных участках доски, сочетанием тактических идей и парадоксальными «ходами-выстрелами» в цепи форсированного варианта, нагнетанием угроз с целью лишить соперника эффективной контригры и умением в нужный момент избежать тягот пассивной защиты.

О действенности такой стратегии много говорить не приходится: «загадку» Фишера не смогли разрешить даже те, кто обычно демонстрировал гроссмейстерский класс и, казалось, досконально знаком с нюансами его творчества! Очередной парадокс? На сей раз никакого парадокса. В каждом следующем матче перед публикой и экспертами был «новый» Фишер, практично использовавший последнее слово теории, по не забывавший и об индивидуальности соперника. Вопреки молве он демонстрировал оригинальные идеи, а если и появлялись планы и замыслы без блеска новизны, где конкретный расчет берет верх над обобщенными умозаключениями, то по шаблону играл, как правило, не он. Используя весь потенциал позиции и оказавшись сильнее в счетной игре, Фишер загонял оппонента в цейтнот и создавал предпосылки для решающей ошибки. Причем некоторые из них объяснялись не столько разницей в классе игры, сколько недостатками мышления, присущими всем.

Не в этом ли новое слово Роберта Фишера, секрет его громких побед над сильнейшими шахматистами сторой трети XX столетия?!

Глазами экспертов

I от божьей искры…

ДЖЕК КОЛЛИНЗ (США): «Такие гении, как Бетховен, Леонардо да Винчи, Шекспир и Фишер, рождаются из головы Зевса. Они генетически запрограммированы и знают, до того как им объяснят, что к чему. О Бобби Фишере я, пожалуй, могу сказать словами известного учителя музыки Венцеля Ружички, сказавшего о Франце Шуберте: «Он учился у самого Бога!»

ГАРОЛЬД ШОНБЕРГ (США): «Лучшие партии Фишера – это эстетическое сочетание логического мышления и творческого воображения. Все в его игре – внезапный ли выпад или обдуманная жертва – носит на себе печать высшего искусства. По красоте его комбинаций, по технике, по умению находить скрытые ресурсы Фишера можно сравнить с великим композитором, создающим из двенадцати звуков гаммы композицию, которую менее одаренный даже не может себе представить».

ПОЛЬ ВАЛЕРИ (Франция): «Раннее развитие «Моцарта шахмат», необычная манера игры, а также бесконечные капризы создали Фишеру известность в шахматных кругах… Его прогресс был фантастическим».

ЭДМАР МЕДНИС (США): «Еще юношей Фишер представлял собой силу, с которой приходилось считаться. Ему было всего четырнадцать лет, когда он стал чемпионом Америки (1957), Это достижение сразу же заставило увидеть в нем не ребенка, а взрослого человека в мире современных шахмат».

РОБЕРТ БИРН (США): «Когда я впервые встретился с ним за шахматной доской в открытом первенстве США (1957), ему было всего четырнадцать лет! И тем не менее во время всех поворотов этой яростной хватки он ни на минуту не дал себя обмануть. В то время как большинство шахматистов с трудом контролируют во время важных партий свои эмоции, сверхоптимистично оценивая свои шансы в атаке или сверхпессимистично в защите трудных позиций, Фишер умудряется каким-то образом оставаться неизменно объективным. Он никогда не позволял себе глупый «треп», которого не чужды многие шахматисты с турнирным стажем, вдвое превышающим его собственный».

ГАНС КМОХ (Австрия, США): «Во всей истории шахмат не было такого феномена. Ни Морфи, ни Капабланка, ни Решевский не знали в таком возрасте подобных успехов».

АНАТОЛИЙ КАРПОВ (СССР): «Было совершенно ясно, что Фишер талантлив уникально. К пятнадцати годам стать уже двукратным чемпионом США и завоевать право участвовать в турнире претендентов… Не представляю, как такое можно повторить, не говоря о том, чтобы превзойти…»

ТИГРАН ПЕТРОСЯН (СССР): «Стремительный прогресс – так можно охарактеризовать перемены в игре Фишера, заметные от турнира к турниру».

МАКС ЭЙВЕ (Голландия): «Фишер – это невероятный пример ранней творческой зрелости. От молодого шахматиста следовало бы ожидать дикую наступательную силу и смелые комбинации. У Бобби же – серьезная игра, заслуживающая всяческих похвал».

ЛАРРИ ЭВАНС (США): «Уже в ранних своих партиях Фишер демонстрировал филигранную технику, ставшую его отличительной чертой».