Игорь Фесуненко - БРАЗИЛИЯ, ФУТБОЛ, ТОРСИДА… Страница 66

Эта история достаточно хорошо известна: она стала хрестоматийным примером примитивного и поспешного триумфализма, ослепившего и лишившего разума страну, торсиду и ее кумиров.

Перед финальным матчем, когда команды уже вышли на поле, к бразильской команде обратился с речью префект Рио-де-Жанейро Анжело Мендес де Мораис, продекламировавший с пафосом провинциального комедианта, считающего себя великим актером, такой монолог:

«Вы, бразильцы, которых я уже считаю чемпионами мира, вы, бразильцы, которые через несколько часов будете увенчаны лаврами победителей, вы, которым по плечу любой соперник, вас, бразильцы, я приветствую как победителей!».

Бразильцы сумели открыть счет, и переполненный стадион бурно ликовал, празднуя неминуемую победу Но во втором тайме уругвайцы сначала отквитали этот мяч, а потом забили решающий гол, выиграли и увезли заветный Кубок Жюля Риме к себе, оставив всю Бразилию в состоянии прострации, ужаса, отчаяния и яростно-упорного нежелания поверить в происходящее. (В общем перечне игр национальной команды это был матч № 114).

Этот жестокий, но справедливый урок перечеркнул судьбы ее тренера Флавио Косты, всей команды в целом и каждого из ее действительно великих игроков: вратаря Барбозы, защитников: Аугусто и Жувенала, полузащитников: Бауэра, Данило и Бигоде (признанного «главным виновником» поражения, ибо именно он не смог сдержать уругвайца Хиггию, забившего решающий второй гол), нападающих: Фриасы, Зизиньо, Адемира, Жаира и Чико.

А это ведь были замечательные мастера. Выдающиеся игроки. Звезды международного уровня. Каждый из них был достоин звания чемпиона. А лидеры команды Адемир и Зизиньо могли бы претендовать на место на футбольном Олимпе, рядом с Фриденрайхом, Леонидасом, Пеле, Гарринчей, Зико, Ромарио и Роналдо… если бы не гол Хиггии.

Сегодня многие бразильские историки футбола пришли к убеждению, что именно он — Моасир Барбоза был самым лучшим вратарем в истории бразильского футбола. Он превосходил и двукратного чемпиона мира Жилмара, и героя чемпионата 1970 года Феликса, не говоря уже о Таффареле, выигравшем в 1994 году «Тетра». Так, по крайней мере, считает журналист Роберто Муйлаерт, выпустивший книгу под названием: «Барбоза, гол которому пятьдесят лет». С ним согласны многие другие специалисты, чей авторитет и престиж непререкаемы.

Помнится, в конце шестидесятых годов в перерыве одного из матчей на «Маракане», когда мы с футбольным обозревателем газеты «Жорнал ду Бразил» Жоаном Салданьей курили в холле ложи прессы на втором ярусе «Мараканы», он кивнул головой в сторону тащившего тяжеленную коробку со старыми бумагами седого круглолицего полного негра в серо-коричневой фирменной робе «ADEG» (как тогда звучала аббревиатура органа, управлявшего крупнейшим и самым знаменитым стадионом мира): «Посмотри, вон хромает лучший вратарь в истории нашей страны…».

Я вытаращил непонимающие глаза, Жоан улыбнулся и пояснил: «Это же Барбоза! Наш великий грешник и мученик. Хочешь, познакомлю?»

Еще бы я не хотел!

Жоан окликнул Барбозу, тот со вздохом облегчения аккуратно поставил коробку в сторону, чтобы никто не спотыкнулся об нее, подошел к нам и, прежде чем протянуть руку, неспешно, с обстоятельностью аккуратного и привыкшего к физическому труду человека вытер ее о полы куртки. Потом улыбнулся Салданье. И протянул руку мне. Мы поздоровались, я спросил его о чем-то, он мне что-то ответил. Кажется, речь шла о не слишком интересном первом тайме, который только что закончился.

Я попытался спросить Барбозу о чем-то, имеющем отношение к его печальной истории, но в этот момент старика окликнули. Он улыбнулся, как бы извиняясь, вздохнул тяжко, нагнулся за коробкой и продолжил свой путь по темным подтрибунным коридорам «Мараканы». А мы с Жоаном пошли на трибуну досматривать скучную игру. И Салданья философски заметил: «Теперь ты познакомился с самой трагической личностью в истории нашей страны. Говорю тебе это совершенно серьезно».

Впоследствии я имел возможность неоднократно убедиться в справедливости такой характеристики.

Барбоза сыграл за сборную страны 20 матчей. Для тех времен, когда национальная команда еще играла крайне редко, это был очень неплохой показатель. Из двух десятков поединков в четырнадцати были одержаны победы, две встречи были сыграны вничью и 4 матча проиграны. В своих двадцати играх за сборную Барбоза пропустил 22 гола. Один их них — трагически известный: за двенадцать минут до конца финального матча 16 июля 1950 года на «Маракане»…

После той трагедии Барбозу лишь один раз призвали в сборную. Это было три года спустя: в 1953 году на южноамериканском чемпионате в Лиме, куда он поехал уже резервным вратарем. И лишь единожды — 12 марта он вышел на поле (видимо, из-за травмы Кастильо). И хотя поединок был выигран 2:0, больше Моасира в сборной никто никогда не видел.

После знакомства с великим вратарем-неудачником, всякий раз, приезжая на очередной матч на «Маракану», я пытался увидеть старого вратаря, вечно занятого какими-то хозяйственными делами. Вид у него был всегда озабоченный и усталый. И ни разу не видел я на его лице улыбки.

Помню, как-то раз в перерыве между таймами мы столкнулись в узком переходе. Поздоровались. С привычной сноровкой незнатного человека темного цета кожи, он отступил в сторону, пропуская меня.

Я остановился, протянул ему пачку сигарет. Он поблагодарил. Я поднес зажигалку. Он закурил. Мы помолчали, поглощенные таинством совместного наслаждения ароматным дымом. Потом сам собой начался разговор.

О чем можно говорить на стадионе? Естественно, о турнирной таблице, о шансах команд. О поле, которое оставляет желать лучшего. «Сколько мы ни стараемся что-то сделать с газоном, ничего не получается», — пожаловался Барбоза. И, понизив голос, оглянувшись, чтобы никто кроме меня, не дай Бог, не услышал этого, поругал Абеларда Франсу, тогдашнего директора АДЕГ — администрации, управлявшей муниципальным стадионом «Маракана», за то, что он разрешает на стадионе массовые действа вроде музыкальных шоу или собраний многотысячных религиозных сект, безжалостно вытаптывающих поле, на котором потом спотыкаются и падают великие Пеле, Гарринча и Диди.

Поскольку я давно испытывал искушение каким-то образом расспросить Барбозу о матче, сломавшем его судьбу, то в ту минуту, по-братски окутавшись облаками вкусного дыма с этим седым, благожелательно настроенным и усталым человеком, подумал, что вот он, удобный момент, настал-таки, наконец! Хоть меня предупредили, что старик очень не любит говорить на эту тему. Замыкается в себе, поворачивается и уходит.

Не хотелось нарушать атмосферу взаимной (как не без самонадеянности мне казалось) симпатии, возникшей между нами, не хотелось привносить элемент бестактности в дружескую беседу. А тут разговор о качестве газона вроде бы давал мне неплохой шанс, и я, как бы к слову, невзначай решил поинтересоваться: а на чемпионате пятидесятого года, на новенькой «Маракане» поляна была наверное получше, чем сейчас?

Барбоза хмыкнул, затянулся поглубже. И пустив вверх струю сизого дыма, философски заметил, что «новенькой» в прямом смысле этого слова «Маракана» никогда не была. Ее ведь не достроили до конца.

«Да, да, сеньор, вы, может быть, не знаете, но она до сих пор недостроена. И тогда, в пятидесятом, поле засыпали кое-как. Наспех. Стремясь успеть к началу чемпионата. Конечно, таких ухабов, как сейчас, — он кивнул головой в сторону двери, ведущей на трибуну, — раньше не было. Но и газона настоящего, похожего на английский, у нас не было никогда».

Мы помолчали.

А потом он добавил: «После того финального матча Адемир мне говорил, что если бы не кочки в штрафной, он наверняка забил бы уругвайцам: где-то минут за пять до конца у него был очень хороший момент. Зизиньо выдал ему идеальный пас. Прямо под правую ногу. Адемир попытался ударить с полулета — после отскока, но мяч отскочил как-то неправильно, и Адемир не поймал его на подъем и пробил выше ворот».

Продолжая ковать железо, пока оно горячо, я философски заметил, что вот, мол, так иногда бывает: какая-то корявая кочка меняет курс мировой истории.

Мы еще покурили, повздыхали. Пришли к выводу, что футбол тем и интересен, что он непредсказуем. В частности, из-за состояния поля тоже.

Потом я наконец решился перевести разговор в интересующее меня русло и задал идиотский по своей наивности, но очень интересовавший меня вопрос: «А вам, конечно, трудно пришлось после матча?»

При этом я ощутил нечто такое, что, видимо, должен чувствовать военный хирург, вынужденный проводить прямо на поле боя ампутацию конечности без наркоза.

Старый Моасир улыбнулся, развел руками и пожал плечами: «А как вы думаете? Проиграть чемпионат мира. По твоей собственной вине. И мало того, что ты сам считаешь себя главным виновником. Все, абсолютно все тебя считают таким».