Андрей Букин - Пара, в которой трое Страница 7

В Румынию мы попали весной, а осенью поехали с Оленькой на показательные выступления в ГДР. Музыка нашего произвольного танца складывалась из музыки к фильмам «Ромео и Джульетта», «Шербурские зонтики», «Иван Васильевич меняет профессию» и из оперы «Иисус Христос – суперзвезда» – вот это диапазон!

Все произвольные танцы пары Абанкина – Букин рождались в квартире Широковых (Надежда Степановна уже готовилась к возвращению после декретного отпуска) на полу, а не на льду. Мама сшила нам костюмы: мне – фрак из отцовских отрезов синего офицерского сукна, а Ольге подобрала для платья тяжелую ткань тех же тонов, но в крупный белый горох. Наши родители дружили, Ольгу привозили к нам домой на примерки. Только-только входили в моду фраки с манишкой, о которых, кроме музыкантов-солистов, то есть от силы сотни человек, никто в стране понятия не имел. Надежда Степановна приносила маме для образца иностранные журналы, чтобы наши костюмы выглядели пристойно. Только в последние наши совместные два года нам как членам сборной шили костюмы уже в ателье.

В ГДР нас возила Тамара Николаевна Москвина, там выступали две ее пары. Всего нас отправилось в турне четыре дуэта. Прямо с утра, как приехали, сразу – на тренировку. И тут же на ней мы столкнулись со спортивной парой – Мариной Леонидовой и Володей Боголюбовым. Мы с Ольгой начали произвольный танец, а они заходили по диагонали, готовясь к прыжкам… Короче, я сломал лучевую кость в запястье. Ольгу я успел оттолкнуть и снова поймать, она даже не упала. Меня отправили в диспансер, где под общим наркозом наложили гипс. Тамара Николаевна от моей кровати не отходила. Домой нас не отправили и вместе со всеми перевезли в Дрезден, а там я попал в больницу. Ольга на меня жутко обиделась. Ей так хотелось выступать. Потом мы переезжали с командой в разные города. Когда я вернулся, Надежда Степановна и Сергей Гаврилович тоже на меня обиделись, будто я сам сделал все возможное, чтобы рука оказалась в гипсе.

Наступал важный для нас сезон – первая настоящая конкуренция с ребятами из других городов, других обществ, а я на месяц «выключился» и только перед последними соревнованиями, чемпионатом СССР среди юниоров, начал тренироваться. Нашу замечательную произвольную программу Ольга заканчивала прыжком, а полагалось ее ловить как раз поломанной рукой. Мы заняли на чемпионате второе место, хотя нам вполне по силам было и первое. Мне шел шестнадцатый год.

В декабре 1973 года нас выпустили на лед турнира на приз газеты Les Nouvelles de Moscou («Московские новости»), что подразумевало достижение определенного уровня. В то время начались разговоры, что будет введен чемпионат мира для юниоров – тех, кому еще нет восемнадцати. У нас с Ольгой появились шансы попасть на это первенство, хотя отбирали на него только по одному номеру от команды. Гаранина и Завозин вышли уже из юниорского возраста, и главными нашими соперниками оказались фигуристы из Ленинграда Наталья Шишкина – Геннадий Аккерман. Гена спустя лет десять станет ассистентом Людмилы Пахомовой, а после ее смерти – тренером отличной танцевальной пары Натальи Анненко и Генриха Сретенского. Но никто из нас на первый юниорский чемпионат не попал, так как на нем неожиданно объявились фигуристы из ЮАР. К тому времени, когда ИСУ (Международная федерация конькобежцев, куда входит и фигурное катание) решилась отказаться от контактов со спортсменами из ЮАР, мы с Олюней вышли из юниорского возраста.

Весной 1974 года в Чехословакии, в городе Банска-Бистрица, на генеральной репетиции предстоящих юниорских чемпионатов я впервые встретился с Кристофером Дином. Он с партнершей, еще не с Джейн Торвилл, занял на нем третье место, мы с Олей – второе. Победили же брат и сестра Хашманы из Австрии. Ровно через год мы вновь приехали в Банска-Бистрицу и выиграли турнир, что давало заявку на золотые медали чемпионата юниоров. Увы…

1976 год – наш последний сезон с Ольгой. (Спустя пять лет мне вновь пришлось соревноваться с Хашманами и с Крисом – теперь его партнершей уже была Джейн, а я уже катался с Наташей.) Мы на взрослом чемпионате страны заняли пятое место и, как говорится, одной ногой стояли в сборной СССР. Правда, чемпионат прошел без Пахомовой и Моисеевой с партнерами, они уехали в турне по Америке. Спустя месяц в Новосибирске мы были уже третьими в розыгрыше Кубка СССР. Первое место тогда заняли Слава Жигалин и Лида Караваева – ученики Тарасовой, второе – Марина Зуева и Андрей Витман – ученики Чайковской. Из этой четверки Марина одна осталась в большом спорте. Она работала с Екатериной Гордеевой и Сергеем Гриньковым, а после смерти Сережи продолжает опекать Катю.

Соперников среди ровесников мы не имели. Но Надежда Степановна решила, что Ольга неперспективна и, отобрав у меня партнершу, поставила мне в пару Карину Григорян, с которой у меня ничего не получалось. С Ольгой же мы не только скатались отлично, но и уже любили друг друга.

…За весь первый год совместного катания я ей слова сказать не мог, только «привет», «привет». Взаимоотношения двенадцатилетних мальчика и девочки, оказавшихся в дуэте, – особый рассказ. О том, чтобы проводить партнершу домой, даже мысли не возникало. Ольге я признался в любви спустя три года в Первоуральске, после соревнований.

Нас отпустили на отдых. Сидим в Москве по домам. Я думаю, как же так, я же ей все сказал, а мы не встречаемся? Позвонить по телефону боялся. Наконец набрался духу, позвал в кино на какой-то иностранный фильм. Встретились мы с Ольгой в метро, но билетов в кассе кинотеатра не оказалось, только по заказу или по брони. Тут я проявил такую прыть, какой от себя не ожидал. Я побежал в телефон-автомат, чтобы заказать билеты на сеанс, который начинается через час. Мне отвечают: «Вы в своем уме? Мы принимаем заказы только на три дня вперед». Как ни кручусь, ничего не получается. Ольга говорит: «Ты знаешь, Андрюша, у нас в “Первомайском” этот фильм тоже идет». Мы с ней к афише – все правильно. Поехали туда, билеты только на последний сеанс. Мы их купили, а куда деваться, еще часа четыре до начала. Она предлагает: «Может, пойдем к нам, чаю попьем?» А у нее дома родители и бабушка, которую я очень боялся. Но Ольга меня уговорила, и я впервые пришел к ним в гости. На мне красовались папины ботинки 45-го размера на толстой подошве с глубоким рисунком – в него хорошо забивался снег. Мне сказали: «Туфли не снимай, мы собираемся менять паркет». Олин отец, токарь-расточник высшего разряда, все в доме делал сам, в том числе и паркет менял. В той квартире, где мы с ней жили, многое сделано его руками.

Началась суета, меня посадили в большой комнате за стол, бабушка Александра Афанасьевна все приговаривала: «Ой, какой ты худенький, ничего у тебя не болит?» Я сижу и только думаю: «Чем бы мне лужи прикрыть, которые под ногами разливаются?» С того дня и до лета 1980-го, пока мы не поженились и не переехали к моим родителям, я «прописался» у Ольги. Только ночевать домой ездил.

Через год после свадьбы нам дали у метро «Войковская» однокомнатную квартиру. В двухкомнатную на «Речном вокзале» мы перебрались, когда я стал чемпионом мира. Андрюше уже исполнилось два года.

Первая квартира – самый большой в жизни подарок. В тот год мы с Наташей впервые стали призерами и попали в турне, а поскольку чемпионат мира проходил в Хартфорде, отправились по Америке. Из Цинциннати я позвонил домой, а Ольга говорит: «Андрюша, я ордер получила».

Мой папа – полковник, заместитель начальника института по административной части – с упорством служивого человека с детства повторял мне фразу: «Как ты сам будешь относиться к людям, так и они к тебе», пока она навсегда не въелась в душу. Но воспитывала меня мама. До моего рождения она работала швеей, и ее мастерство нам с Ольгой здорово помогло: она шила практически все наши костюмы. Когда я окончил четвертый класс, мама пошла работать в поликлинику – сперва в регистратуру, потом на скорую помощь. Ее медицинская карьера развивалась вместе с моей спортивной, в конце концов мама стала заведующей хозяйством медсанчасти Второго часового завода. Папа, уйдя в отставку, продолжал работать в одном из министерств.

В «Локомотиве» я тянулся за Андреем Шиковым. Добродушный, энергичный, его всегда переполняли безумные несбыточные идеи, он казался мне очень взрослым, хотя разница у нас всего четыре года. Галантности я учился у Лийво Ренника (он стал хорошим тренером). Лийво из Таллина и говорил с акцентом, что придавало ему заграничный шик. Третий пример для подражания – Игорь Корешов он в отличие от Шикова реалист, даже прагматик, но и под его влиянием я долго находился. Имена, которые я назвал, негромкие, хотя ребята входили в сборную, и в спорте они честно сделали все, что могли. В интервью о них никогда не вспомнишь, но сейчас, размышляя не спеша, невозможно их не назвать.

Собственно, и все мои тренеры – мои воспитатели. Тогда в танцах на льду работали исключительно интеллигентные люди, и мне доставляло удовольствие смотреть даже на то, как они общаются между собой. Мне нравилось, что с человеком ниже себя рангом они разговаривают так же уважительно, как сейчас обычно говорят с начальством. Наверное, из общения в детстве и в юности с определенными людьми складываются твои взгляды на жизнь. Воспитание заканчивается в тот момент, когда человек может сам себя правильно оценивать. Я всегда знал, что если не пойду работать в шоу, то, скорее всего, начну заниматься функционерской деятельностью в спорте, тренером работать никогда не хотел и знал почему, знал, чего мне не хватает. Мне не нравится, когда чемпионы, я уже не говорю о «подающих надежды», позволяют себе пренебрежительно говорить с теми, кто их обслуживает. Как взрослый человек я понимаю, что такое поведение идет от воспитания с самого раннего детства.