Брайан Глэнвилл - Олимпиец Страница 7

Иногда он водил меня на беговую дорожку, в Паддингтон или Парламент — Хилл, там у нас были в основном тренировки на скорость и рваный ритм: бегаешь по кругу, пока он не заорёт: «Пошёл!!!» — ярдов пятьдесят или сто шпаришь на полную, пока он не скомандует: «Сбросить темп!» Он не любил спортсменов, бегающих в одном ритме, называл их роботами. Он часто говорил: «Это паразиты, шакалы, они выигрывают не потому, что сильны, а из–за слабости других. Иногда они ставят рекорды, но им никогда не выиграть решающего забега. Лучше бороться и проиграть честно, чем плестись к жалкой победе».

Он обращал особое внимание на движения, положение рук и ног; вдалбливал часами, останавливая и показывая, где ты неправильно держишь руки, где сделал неверный шаг, где не так развёрнуты плечи. Он постоянно твердил: «Тренировка — это куколка, из которой рождается прекрасная бабочка. Одно невозможно без другого».

После той первой мили я не показывал лучшего времени, и это огорчало. Когда тебе мало лет, самоуверенности обычно хоть отбавляй, я тогда думал, что в следующем же забеге пробегу милю за четыре минуты, но получалось то 4.05, то 4.06. В клубе кое–кто из парней посмеивался, говорил, что мне с секундомером подфартило; я знал, что сперва обо мне так думали и другие милевики — явился, не запылился, взял и всех обогнал. На первой совместной тренировке после того забега Джек Броган меня почти не замечал.

Большинство забегов я выиграл, несколько проиграл.

Как я и ожидал, Дес Томпкинс накинулся на меня из–за Сэма:

— Сэм Ди, небось, считает, что твоя победа на милю — его заслуга. Наверное, сказал тебе, что этой победой ты обязан ему.

— Ну, отчасти так оно и есть, — ответил я сдержанно. — Без него я вообще бы не побежал милю.

Тут ему было нечем крыть, правда, есть правда. Помолчав с минуту, он сказал:

— Ты бы лучше решил, кто тебя тренирует — я или он. Только не думай, что ты уже всё знаешь, если один раз хорошо пробежал милю. Тебе ещё многому надо учиться, а у него ты не получишь того, что нужно, уж я‑то знаю. Да и какого чёрта я буду учить тебя одному, а потом ты пойдёшь к нему и он будет тебя учить другому?

Вопрос о тренере для меня был ясен, но я понимал и Деса, к тому же мне не хотелось уходить из клуба — тут тебе и условия, и соревнования, и добиться кое–чего можно, и я промолчал.

— Сэм Ди, — сказал он, — не тренер, а просто случайный человек. Кого из бегунов он воспитал?

— Тома Берджесса.

— Том вовсе не находка Сэма, ещё до встречи с ним он бежал за Йоркшир.

— У Сэма он стал бегать лучше.

Тут уж Дес совсем вышел из себя:

— Лучше? Посмотри–ка в книги рекордов и увидишь, чего он добился. Посмотри, как он бежал в Мельбурне в прошлом году на десятитысячной дистанции. Каким он пришёл к финишу? Двадцать восьмым!

— Но он же растянул связку.

— Удивительное дело, что стоит ученику Сэма проиграть, как выясняется, что он растянул связку.

— Я подумаю, ладно?

Но Дес не унимался:

— Что он вообще понимает в атлетике? Чего он добился? Спроси у любого тренера в Лондоне, в стране, все скажут, что Сэм пустозвон.

Я и тут промолчал, потому что уже слышал отзывы о Сэме других тренеров. Всё же одно я понял хорошо: либо ты за Сэма, либо против него, другого выхода нет; что касается лично меня, я за него.

Уже месяц, как я получал пособие по безработице. Как–то во время тренировки Сэм спросил:

— Нашёл работу?

— Нет.

— Я найду тебе работу.

Через пару дней он повёл меня к некому Стенли Лингу, который жил поблизости от Марбл Арч. Я никогда ещё не видел такой большой квартиры — только в одном кабинете разместились бы три наших квартиры. Там были толстые, пушистые ковры, обитые белой кожей стены, огромные люстры, коктейль–бар и большущий телевизор. Всё это, наверно, стоило кучу денег. Но сам владелец оказался простым кокни, невысоким и широкоплечим, а такое лицо я в наших краях встречал у боксёров: голова широкая, лоб низкий, зачёсанные назад чёрные волосы и маленькие тёмные глазки, похожие на два камушка.

Я и раньше слышал, что он интересуется лёгкой атлетикой и другими видами спорта, а свои миллионы заработал на металлоломе и военных поставках. Он посмотрел на меня, потом на Сэма и спросил:

— Он хорош? Из него будет толк?

А Сэм ответил:

— Стен, он хорош уже сейчас, а станет великим. В первом же забеге на милю он показал 4.01.

— Знаю, всё знаю, — сказал тот, — но это было один–единственный раз.

— Поверь мне, ещё до конца сезона он выйдет из четырёх минут.

Тогда Линг встал. Маленький, в длинной куртке из верблюжьей шерсти, а туфли из крокодиловой кожи — вот бы мне такие. Чуть покачиваясь, он подошёл к бару.

— А что скажешь насчёт последнего забега? Приплёлся за 4.08. Для будущего рекордсмена слабовато, а?

— Это потому, что мне мешали работать, — ответил Сэм, — его сбили с толку мои завистники. Он слушал их вместо меня, и все мои труды пошли насмарку. Я сказал: «Если хочешь тренироваться у клубного тренера, а не у меня, если хочешь погрязнуть в посредственности, уходи, но помни — возврата не будет». Стен, ты слишком много пьёшь. — Он подошёл и похлопал Стена по животу. — Твоё физическое состояние явно ухудшилось.

Лингу, видно было всё равно. Он налил себе полстакана виски и сказал:

— Как я понимаю, молодой человек не пьёт. — Потом добавил: — Я делал твои дурацкие упражнения две недели, так по мне уж лучше чувствовать себя плохо.

Сэм ответил:

— Надо продолжать, и ты почувствуешь себя, как никогда в жизни. Почему надо обращаться со своим телом хуже, чем со своей машиной?

Линг залпом выпил неразбавленный виски и сказал:

— Зря теряешь со мной время, Сэм. Если уж мне суждено отправиться к праотцам, я сам выберу дорогу.

Тут в комнату впорхнула эта пташка, настоящая куколка, наверно, вдвое моложе его, в зеленоватой шёлковой блузке и брючках того же цвета, блондинка, на голове построено что–то немыслимое, а грудки заострённые, будто в тебя прицелились.

— Как поживаете, красотка? — спросил Сэм. — Стоит мне вас увидеть, я сразу чувствую себя молодым.

— Вы и есть молодой, я имею в виду по духу, — ответила она. — Хоть бы Стенли у вас здоровья подзанять.

— Видишь, Стен, — сказал Сэм. — Разве это тебя не вдохновляет?

На Линг спросил, не хочет ли она выпить, и представил меня.

— Это Айк Лоу, одно из новых открытий Сэма. Он бегает милю.

— О, как чудесно! — воскликнула она, окинула меня внимательным взглядом и пожала мне руку.

Руки у неё были маленькие и очень тёплые; мне показалось, что я ей понравился, а Линг это почувствовал и наблюдает за мной. Я оглянулся и посмотрел ему в глаза, они ничего не выражали, только как бы оценивали меня. Такому лучше не переступать дорогу.

— Значит, ему нужна работа?

— Если ты найдёшь ему работу, — ответил Сэм, — то всем окажешь большую услугу.

Стен ещё раз оценивающе посмотрел на меня и спросил:

— Сколько ты хотел бы получать?

Я стоял как дурак, надеясь, что Сэм выручит. Он так и сделал:

— Сколько получится, Стен, ему много не нужно. Живёт он с родителями. Будет нормально, если сможешь платить ему как Уолли.

— Пятнадцать фунтов в неделю? — спросил Линг. — Ладно. — Потом обратился ко мне: — Машину умеешь водить?

Я, к счастью, умел. У меня уже два раза были машины, обе изношенные донельзя, я покупал их у знакомых парней, платил не больше десяти фунтов. Но сейчас последняя совсем накрылась, так что машины не было.

— Ладно, — сказал Стен, — будешь торговым представителем моего завода шарикоподшипников в Тоттенхэме. Сэм скажет, где он находится. Поезжай в понедельник к заведующему отделом.

Тут он вроде взглянул на меня с улыбкой. Внезапно зазвенели фарфоровые часы на камине, всех цветов радуги, словно сделанные из ячменного сахара. Сэм вскочил с поднятым пальцем и разразился тирадой:

— Время — враг. Мы боремся со временем в жизни, как и в беге. Полной победы не достичь никогда, но стоит добиться хотя бы частичной, мы расширяем границы возможностей человека, утверждаем наше человеческое достоинство. В воздухе мы стали летать быстрее звука. На земле вышли из четырёх минут в беге на милю. В лабораториях и в хирургии мы научились продлевать человеческую жизнь, о чём раньше и не мечтали. Придёт время, когда каждый будет сам решать, сколько он хочет жить, а двигаться мы будем не только быстрее звука, но и быстрее света. Каждый рекорд, побитый на беговой дорожке, в воде, в воздухе, — это доказательство человеческой независимости. Наступит день, когда мы разобьём все часы в мире, потому что победим время, и часы уже не понадобятся.

Работа была и впрямь курам на смех. Когда я пришёл на завод, заведующий коммерческим отделом посмотрел на меня и сказал: «Ещё один из этих, да?»