Олег Спасский - Сергей Макаров Страница 7

Сергей достал книгу и быстро нашел то, что искал. На нескольких страницах были карандашные пометки.

Вот, слушайте…

«Тут только она поняла, что немец намеревается достать револьвер, и сердце ее неприятно содрогнулось в груди. Но она не тронулась с места, она лишь глядела, как он неловко возится с револьвером, не может его отстегнуть, что ли. Петрок снова взмолился, переступив на коленях ближе, с измятой кепкой в руках, седой, небритый, испуганный. Она же стояла, одеревенев, словно неподвластная смерти и ежесекундно готовая к ней. Но вот фельдфебель отстегнул от кобуры длинную белую цепочку, и, прежде чем Степанида успела что-либо понять, резкая боль обожгла ее шею и плечо. Она вскинула руку, и тотчас острой болью свело на ее руке пальцы, следующий удар пришелся по спине; хорошо, что на плечах был ватник, который смягчил удар. Фельдфебель озлобленно выкрикивал немецкие ругательства и еще несколько раз стегнул ее, но больше всего досталось пальцам после второго удара, спине же было почти не больно. Она уже нашла способ заслоняться от его ударов – не пальцами, а больше локтями, и немец, стегнув изо всей силы еще раза два, видно, понял, что так ее не проймешь. Тогда, опустив цепь, он закричал, от натужной злости багровея белобрысым лицом, но она, словно глухая, уже не слышала его крика и не хотела понимать его. Краешком глаз она видела, что возле палатки и кухни собрались солдаты, некоторые весело ржали, наверно, эта расправа казалась им очень смешной, представлялась веселой забавой, не больше. Что ж, смейтесь, проклятые, забавляйтесь, подумала она, бейте несчастную женщину, которую некому защитить. Но знайте, у этой женщины есть сын солдат, он все вам попомнит. Пускай не сейчас, потом, но придет время, он расквитается за материнскую боль и унижение. И ты встань, Петрок, негоже ползать перед ним на коленях. Пусть! Ее отстегали на своем же дворе под смех и хохот чужих солдат, но она стерпит. Она все стерпит. Терпи и ты».

Макаров листал книгу, находил подчеркнутые им куски, бормотал: «Потом, потом…» Затем нашел то, что искал. «Послушайте еще только два абзаца»:

«Сознание ее и вправду словно провалилось куда-то из этой истопки и этой страшной ночи, она перестала ощущать себя в этом суматошном мире, который все суживался вокруг нее, уменьшался, чтобы вскоре захлопнуться западней. Она знала, ее конец близился скоро и неумолимо, и думала только: за что? Что она сделала не так, против бога и совести, почему такая кара обрушилась на нее, на людей. Почему в эту, и без того трудную жизнь вторглись эти пришельцы и все перевернули вверх дном, лишив человека даже маленькой надежды на будущее?!

Почему и за что, непрестанно спрашивала она себя, не находя ответа, и мысли ее обращались вспять, в глубину прожитого. За стеной во дворе понемногу утихало, переставали топать грубые солдатские сапоги, временами доносились немецкие фразы, но она не слушала эти постылые чужие слова, душевно успокаиваясь, она уже видела другое время и слышала в нем другие голоса людей, сопровождавших ее всю жизнь. Может, только в них и было теперь утешение, если в этом мире еще оставалось место для какого-нибудь утешения…» – Здорово, да?… Начинаешь понимать, как жили люди в то время, что принесли фашисты на оккупированные земли. Из таких книг узнаешь не меньше, чем из рассказов старших, согласны?…

– Согласен. Сергей прав. Такие книги остаются с нами навсегда.

Михаил Андреевич Макаров: Сейчас я думаю, что нам повезло. Так получалось, что на какую квартиру мы бы ни переезжали, всегда жили рядом с заводом, а значит, и со стадионом. Из нашего окна виден был заводской стадион. Стадион ЗМК – завода металлоконструкций, где я работал. Вот детям и удобно было играть в футбол и в хоккей: стадион рядом с домом.

Условия у нас долго были плохие. Сначала жили в одной комнате в двухэтажном доме барачного типа. Тринадцать метров у нас тогда было. Потом, на расширение, дали хорошую комнату в пятиэтажном, рядом поставленном доме. И хотя, как и раньше, жили с соседями, радовались – комната была побольше, восемнадцать метров. У соседей двое детей, у нас четверо. Шума хватало. Но жили мирно.

Николай, брат Сергея, чемпион мира 1981 года: Хотите расскажу одну историю, связанную с увлечением Сергея хоккеем.

Когда мы жили в коммунальной квартире, а у соседей тоже были мальчишки, двое, ребята сделали себе маленькие клюшечки, игрушечные, вроде «сувенирных», которые сейчас выпускают перед чемпионатами мира, и ими гоняли, стоя на коленях, шайбу по квартире. Где играли? А у нас был большой общий коридор. Там и проводили свой «чемпионат СССР». Юра, средний наш брат, болел за «Спартак», Сергей всегда представлял интересы ЦСКА, кто-то из соседей играл за «Трактор», а брат его – за московское «Динамо». Расчертили и вывесили на всеобщее обозрение турнирную таблицу, куда заносили результаты всех матчей. Ребята не только выстругивали сами клюшки, но и соперничали в их раскраске. Писали на них такие же надписи, что были на клюшках мастеров, приезжавших в Челябинск. «Кохо», например. Играли этими клюшками только, повторяю, стоя и ползая на коленях. Иногда шайбу заменяли шариком от пинг-понга. Баталии были азартные, до ссор и слез. Сергей и здесь был заводилой – и в игре, и в спорах.

Потом отцу дали отдельную двухкомнатную квартиру, и игры в коридоре кончились. Оставался лед. И все бы хорошо, но мы росли, и семье было по-прежнему тесно в двухкомнатной квартире. Помню, лет до шестнадцати я спал с Сережкой на одной кровати – еще одну поставить было попросту негде.

Ведь нужны были и столы, чтобы мы делали уроки!

Отец: У меня образование маленькое, а вот сыновья получили дипломы – все трое закончили Челябинский институт физической культуры.

На коньках – с трех лет

Глава эта – не монтаж разных бесед с разными людьми. В апреле 1986 года, когда в Москве проходил чемпионат мира по хоккею, в сто ицу приехали и родители Сергея, и его брат, и однажды в субботу, когда у всех нас совпало свободное время, Макаровы приехали к автору, и начался долгий, неторопливый, к счастью, разговор о детстве и юности знаменитого хоккеиста. Диктофон не был спрятан, но скоро о нем все забыли.

Николай: Я начал заниматься хоккеем довольно поздно – если судить по нынешним временам или сопоставлять мой путь в спорте с тем, что прошел Сергей. Я начал в 10 лет. Наверное, потому, что и приятели мои, сверстники, тоже не записывались в спортивные секции. Довольствовались тем, что играли во дворе или на улице около дома, благо она была практически не проезжей. Гоняли шайбу или мяч клюшками, но играли без коньков, А когда отец смог купить на толкучке коньки с ботинками, то радость моя была ни с чем не сравнима.

Начинал старший, а затем к хоккею пристрастился и средний наш брат, Юрий. Он тоже играл в заводской команде, в группе своего возраста. Когда же я перешел уже в «Восход», сначала в молодежную, а потом и во взрослую команду, Юре подоспело время идти на медицинскую комиссию в военкомат, на приписку, и там вдруг у него нашли какие-то нелады в сердечно-сосудистой системе. Родители испугались, и Юра сразу отошел от хоккея. Года два он вообще не занимался спортом. Потом выяснилось, что ничего страшного у него не было и нет, но время он упустил, навыки игровые утратил, да и уверенность в себе, видимо, потерял. С тех пор средний наш брат не играет, только судит хоккейные матчи.

Отец: Юра не только хоккейный арбитр. Со спортом он связан тесно: работает председателем заводского спортклуба «Труд». А на заводе примерно три тысячи рабочих.

Николай: Да, вслед за Юрой и младший брат начал заниматься хоккеем. На коньки он встал раньше всех нас – в три года. Купили ему тогда детские коньки – у нас, в Челябинске, их называли «ласточки»…

Отец: Играл за настоящие команды – мальчиков, подростков, юношей. Мальчики начинали выступать в соревнованиях с семи лет, а нашего Сережу брали в команду уже в пять: он ни в чем не уступал семилетним мальчишкам.

Николай: В пять лет он владел коньками – без преувеличения – виртуозно…

Отец: Это было всем на удивление – приходили специально, чтобы посмотреть на этого «шкета». Верткий был мальчишка…

Николай: Самостоятельным был человеком. Умел постоять за себя, сколько его помню. Сергей никогда не был драчуном, но и в обиду себя не давал, особенно если задевали его самолюбие. Обидчивым, пожалуй, рос. Терпеть не мог поражений, никому не хотел уступать в игре. С точки зрения моего возраста, а я все-таки на десять лет старше, смешные ситуации случались. Если начинался во дворе матч, если собирались хоккеисты разного возраста – с шести до, скажем, шестнадцати, я был одним из самых старших, а Сережа неизменно самым младшим, то когда игра у команды, за которую играл Сергей, не складывалась, он мог смертельно обидеться. Ребенок ведь еще! Знаете, как бывает иногда у детей – поссорятся и – отдай мои игрушки: я с тобой не вожусь… Так и он. Отдайте, кричит, мою шайбу, вы играете нечестно.