Рич Ролл - Ультра. Как в 40 лет изменить свою жизнь и стать одним из лучших атлетов планеты Страница 8

Однажды в раздевалке после тренировки меня обступили. На мне было только полотенце. Сокомандники взяли меня в кольцо. Тодд Роллап, парень вдвое меня шире, выступил вперед и рявкнул мне прямо в лицо:

– Тебе здесь не место. Помаши всем ручкой и проваливай туда, откуда пришел.

– Оставь меня в покое, Тодд, – попросил я, съежившись.

Тодд расхохотался. Меня окружили еще теснее, толкая в грудь и провоцируя на ответ. И я поддался: толкнул Тодда, который стоял прямо передо мной.

– Игра начинается!

Меня стали пихать, перебрасывая друг другу, как горячую картошку.

– Отстаньте! Уходите! Оставьте меня в покое! – кричал я.

Чуя слабину, стая возжелала крови. В последней отчаянной попытке спастись я замахнулся, чтобы ударить Тодда, но промазал – очередной «сквозняк».

А потом – бац! – Тодд врезал мне прямо в челюсть. Следующее, что я помню, – как лежу на спине и таращусь снизу вверх на остальных, а они ухохатываются в восторге от самих себя. Все принялись скандировать свежесочиненную дразнилку:

– Ричард Ролл, вытри пол! Ричард Ролл, вытри пол!

Полуголый, напуганный, раздавленный, я подхватил одежду и, сдерживая рыдания, бросился из раздевалки. Так закончилась одна из тех бесчисленных пыток, которые мне пришлось пережить в Лэндоне.

На следующий день тренер Уильямс отвел меня в пустой класс.

– Я слышал о том, что произошло. Ты в порядке?

– Да, – ответил я, изо всех сил стараясь сдерживать бурлящие внутри чувства.

– Знаешь, почему я взял тебя в команду? – спросил он.

Его залысину покрывали капельки пота, он разглядывал меня сквозь очки в проволочной оправе а-ля Джон Леннон. Я молча уставился на его усы. В голову не приходило ни единой версии. Мне вообще не хотелось больше думать ни о Лэндоне, ни о баскетболе.

– Я взял тебя не из-за того, что ты баскетболист от бога. («Да ну?!») А потому, что ты борец. У тебя есть редкий энтузиазм, который не сломить. Ты нужен команде.

Может, и так. Только вот команда больше не нужна мне. Это я знал наверняка. Но чего я не мог понять – какие такие борцовские качества он во мне разглядел. По моему разумению, таковых не имелось вовсе.

– Но я пойму, если ты захочешь уйти. Тебе решать.

Я очень хотел уйти. Но знал, что если уйду, то всю оставшуюся жизнь буду жалеть, что сдался без боя. Поэтому я согласился продержаться еще немного.

Удовольствие, конечно, было из разряда сомнительных. Насмешки продолжились, точнее усилились. Но я делал все, чтобы устоять. Нельзя было позволить им победить.

Правда, я избрал простейшую тактику из доступных, – по максимуму обособился. С того самого дня и до окончания школы я уклонялся от всякого общения с кем бы то ни было в Лэндоне. Я учился не поднимая головы и оказался в полнейшем одиночестве. Я взял у Лэндона все, что только мог, в плане образования – но и только.

К пятнадцати годам возможности, которые YMCA могла предложить мне как пловцу, были исчерпаны. Если я хотел соревноваться с крутыми парнями, пора было начинать. Но даже если бы в Лэндоне имелась программа для пловцов (а ее не имелось), мне нужна была твердая рука мастера, чтобы направлять и развивать мои таланты, каковы бы они ни были, и чтобы я мог перейти на следующий уровень.

Так что я объявил родителям, что хочу вступить в плавательный клуб, только что основанный тренером Риком Кёрлом. Кёрл начинал карьеру, тренируя спортсменов и выводя их на национальный уровень в сотрудничестве-соперничестве с плавательным клубом Solotar из соседнего городка. А теперь он решил работать самостоятельно и с новой командой.

В YMCA я был вроде крупной рыбы в мелком пруду. У Кёрла я стал самой мелкой рыбешкой в самом большом из доступных мне водоемов. Любой мой сверстник в том клубе затмевал меня во всем. И еще одна сложность: требовалось посещать десять тренировок в неделю – четыре занятия по 75 минут перед школой, пять двухчасовых тренировок после школы и в придачу три часа занятий каждую субботу. Режим будь здоров. Поэтому мои дальновидные родители высказали сомнения, стоит ли мне так серьезно себя нагружать. В их глазах образование было главным приоритетом, и они, что вполне понятно, не хотели, чтобы плавание плохо повлияло на мою успеваемость, которая только-только пошла вверх. Но я уверил их, что справлюсь. Кроме того, я знал, что если вложу в дело всю душу, то достигну успеха. А моим проводником станет Рик. Но больше всего я желал – желал отчаянно – сбежать из Лэндона как можно дальше.

В моем плане была лишь одна закавыка. Лэндон чрезвычайно гордился своей внеклассной спортивной программой. Каждый (каждый-каждый) ученик, когда в три часа дня звенел школьный звонок, был обязан идти на физкультзанятия по выбору. Я должен был как-то обойти это правило, если хотел плавать – плавать по-настоящему. И вот с ведома родителей я попросил директора Малкольма Коутса и замдиректора по спорту Лоуэлла Дэвиса, чтобы для меня сделали исключение. Все на мази, думал я. Школа, уделяющая столько внимания спортивным достижениям, обязательно поддержит ученика, который горит желанием заниматься своим любимым видом спорта на высочайшем уровне, – ведь Лэндон просто не может мне этого дать.

Я не мог ошибаться сильнее. С самого начала Дэвис высказал решительные возражения. За всю историю Лэндона, основанного в 1922 году, ни разу не было случая, чтобы ученику позволили манкировать спортивной программой школы; и нет никаких оснований делать это сейчас. Но в этом ли было дело? Неужто Лэндон так нуждался в баскетболисте Ролле? Разве спорт нужен не для того, чтобы формировать у школьника уверенность в себе? А уж в Лэндоне в этом отношении мои дела обстояли как нельзя хуже. И я ведь просил освобождение от физкультуры не для того, чтобы собирать цветочки на лугу. Все, чего я хотел, – это получить право тренироваться как настоящий спортсмен – упорно и интенсивно, уделяя, между прочим, тренировкам втрое больше времени, чем требовалось в Лэндоне. Но дверь передо мной захлопнули.

Не собираясь сдаваться, я подал прошение в письменном виде, расписав все не хуже адвоката апелляционного суда (видимо, уже тогда дала о себе знать моя юридическая жилка). Как вы можете догадаться, за этим последовали лишь несколько визитов в кабинеты, хозяева которых запугивали меня изо всех сил. Они тревожились, что мой случай может создать прецедент. Также я выслушал лицемерные заверения, что все делается во имя моего же блага, и ценные советы, как вырасти достойным молодым человеком. «Что если тебе заняться теннисом или гольфом? Это поможет тебе в бизнесе! Кем ты собираешься стать в будущем?» Теннис или гольф? Ну-ну.

В то время каждый вечер я опускал голову на подушку с одной мыслью: «Почему они не могут просто разрешить мне плавать?»

К чести директора Коутса, он все же уступил моим настойчивым просьбам, рассмотрел дело и в итоге убедил Дэвиса дать согласие. Насколько мне известно, я по-прежнему остаюсь единственным учеником, для которого в Лэндоне сделали исключение. И я не собирался упускать предоставленную возможность.

Жизнь изменилась немедленно. Начиная со следующего дня я заводил будильник на 4:44. Проявляя невероятную самоотверженность, отец поднимался вместе со мной (пока год спустя я сам не получил водительские права), и мы ехали двадцать минут по темным улицам в его любимом MG Midget (отец ездит на нем до сих пор) до плавательного бассейна, который находился в обшарпанном подвальном помещении Джорджтаунской подготовительной школы. Пока я плавал, отец сидел в машине, делая пометки в юридических документах. Ни разу он не пожаловался.

Грязные раздевалки кишели тараканами. Бассейн был темный, мрачный и холодный. Все покрывала зеленая плесень, а из растрескавшегося потолка, полускрытого сырым туманом, сочилась черная, похожая на деготь субстанция, капли которой падали в перенасыщенную хлоркой воду. И все же с первого момента, как я увидел это место, я отдал ему свое сердце за обещание лучшей жизни.

Но с другой стороны, я оказался в одном резервуаре с акулами. На счету ребят, которые рассекали дорожки бассейна, были десятки национальных рекордов в соответствующих возрастных группах. Среди моих новых сокомандников оказалось несколько прошедших квалификацию для участия в Олимпийских играх и даже несколько чемпионов страны. Если вы жили в Вашингтоне и хотели заниматься плаванием с лучшими из лучших, существовало единственное место – то, куда только что попал я.

Мне нужно было сделать многое, чтобы встать с ними вровень, и я не стал тратить время на раскачку. Я редко позволял себе пропускать тренировки. И вскоре наметились улучшения. Однако, как я быстро понял, мне кое-чего недоставало, а именно божьего дара. Если я желал догнать товарищей по команде и подняться на национальный уровень, мне не стоило полагаться на врожденные таланты. Их недостаток нужно было восполнять трудом. Я решил целиком сосредоточиться на дистанции 200 ярдов (183 м) баттерфляем. Она считалась одной из самых трудных и выматывающих, а потому мало кого привлекала. И потому привлекла меня. Чем менее популярна дистанция, тем меньше конкурентов и тем выше шансы на успех.