Елена Вайцеховская - Слезы на льду Страница 8

К Олимпийским играм в Нагано Паша покрасила волосы, превратившись в яркую – а-ля Мэрилин Монро – блондинку. По иронии судьбы точно в таком блондинисто-выжженном виде последние годы представала перед публикой Оксана Баюл. Репутация последней в Америке к тому времени была чудовищной. Ее ловили пьяной в ресторанах, цитировали хамские высказывания, обсуждали неумение себя вести, изрядно потрепанный вид.

Скандалы, связанные с именем Грищук, так не афишировались – действующих чемпионов судят редко. Но инциденты были. Например, в Мюнхене после финала Гран-при-1997 на пресс-конференцию пришла тетя Грищук и неожиданно для многих прилюдно стала поносить канадскую танцевальную пару. Чуть позже, после традиционного рождественского шоу, которое под Новый год устраивается в Гармиш-Партенкирхене для богатейших людей Европы, одна из организаторов сказала Платову:

– Извини, но вас я не могу больше приглашать. Пойми меня правильно. Не в тебе дело…

На льду Грищук и Платов по-прежнему были великолепны.

– Ради той цели, которая у меня была – стать второй раз олимпийским чемпионом, – я готов был закрыть глаза на все выходки Оксаны, которые она позволяла себе на льду и вне его, – говорил Евгений. – К тому же я рано понял, что Оксана привыкла добиваться своего любыми способами. Поэтому во многом уступал, чтобы избежать ненужных конфликтов.

– Почему же вы расстались после Олимпийских игр?

– Цель была достигнута.

До Игр в Нагано я, признаться, не думала, что победа может даваться такой кровью. По-настоящему глубоких – до мурашек – впечатлений с тех Олимпийских игр у меня осталось два. Тарасова и Платов.

За день до финала я совершенно случайно увидела тренера в непривычной для нее ипостаси. Почти ночью, когда на катке не оставалось уже никого, кроме запоздавших, работавших в номера наиболее поздних газет журналистов, Тарасова в одиночестве, не подозревая, что кто-то может ее увидеть, появилась из служебного выхода. Она шла медленно, тяжело припадая на ногу. С очевидным трудом добралась до ближайшей колонны, подпиравшей свод крытой автобусной стоянки, и, прислонившись к ней спиной, вдруг стала сползать на землю.

Я бросилась к ней:

– Татьяна Анатольевна!!!

– Все нормально, – еле слышно прошептала она. – Вот только тяжело очень. И все время хочется плакать…

Спустя сутки, когда Грищук и Платов завоевали свое второе олимпийское золото, я помчалась с трибуны вниз – поздравить. Каким-то образом пробралась мимо зазевавшегося охранника в раздевалку и застыла как вкопанная. Поперек деревянной скамейки, закрытый спинами врача и массажиста российской сборной, сотрясаясь всем телом, лежал Платов. Его рвало от напряжения.

Сразу после Игр, когда все сильнейшие фигуристы уехали в показательный тур Тома Коллинза по США, Грищук, не поставив партнера в известность, купила дом в Калифорнии и летала в Лос-Анджелес при каждом удобном случае. По ее словам – брать уроки сценического мастерства. Собственно, об актерской карьере она говорила еще в Нагано. Подчеркивала, что именно Голливуд стал целью ее жизни. А фигурное катание – скорее хобби, занятие для свободного от съемок времени.

В один из ее отъездов Платов узнал от Коллинза, что Грищук сказала тому:

– Женя нужен мне только для того, чтобы накопить стартовый капитал для актерской карьеры.

Тогда-то Платов и подошел к Усовой:

– Надо поговорить…

Спустя несколько месяцев Усова и Платов стали чемпионами мира среди профессионалов.

Для Грищук та их победа стала колоссальным ударом. Когда она узнала, что Евгений и Майя в ее отсутствие стали кататься вместе, то и сама бросилась искать нового партнера. Им стал Жулин. Однако на том же самом чемпионате мира дуэт занял лишь третье место. А потом и вовсе распался: Жулин всерьез намеревался создать новую семью – с Татьяной Навкой – и совершенно не разделял намерений Паши кому-то что-то доказать. Она осталась одна. И было совершенно некого в этом винить…

Глава 3

Профессионалы

Окунуться в мир профессионального фигурного катания, совершенно закрытого из-за безденежья и недостатка информации для каких бы то ни было представителей российской прессы, мне удалось благодаря американскому кофе. Совершенно мерзкому для любого европейца растворимому напитку, популярному в США и Канаде, в котором соотношение горячей воды и порошка варьировалось в примерной пропорции пятьсот к одному.

Именно такой кофе в ассортименте предлагался журналистам в пресс-центре чемпионата мира-1996 в Эдмонтоне. Репортажи (с учетом разницы во времени) приходилось писать по ночам, и однажды – ближе к концу соревнований, когда хронический недосып стал уже совсем невыносимым, – я отправилась на поиски более тонизирующего, чем в пресс-центре, напитка.

Продавщица передвижной кофейни, установленной на одной из трибун, оказалась на редкость милой. На мой вопрос: «Что тут у вас покрепче?» она выставила на выбор два стеклянных кофейника, в которых плескалась подозрительно прозрачная коричневатая жидкость.

– А двойной сделать можно? – с надеждой спросила я.

– No problem! – заулыбалась девушка. С этими словами она щедро, с двух рук, плеснула жидкость в два пол-литровых бумажных стакана и следующим движением, с гордым восклицанием «Двойной!», лихо опрокинула обе емкости в картонное ведерко для попкорна.

Оставшиеся дни история ходила среди европейских коллег как анекдот. Потом забылась. Но вспомнилась снова, когда в начале осени я отправилась в посольство США получать визу для поездки в Олбани на чемпионат мира среди профессионалов.

Соревнования с таким названием в Америке более двадцати лет проводил двукратный олимпийский чемпион Дик Баттон. Приехать на турнир меня пригласила его помощница Ирина Риббенс, с которой, в свою очередь, меня в начале 1990-х познакомила Роднина. Проблема заключалась лишь в том, что в те годы американское посольство крайне нежелательно выдавало визы гражданам бывшего СССР, ужесточив процедуру оформления до абсурда. Выезжающему нужно было запастись каким-то немыслимым количеством справок, подтверждающих его благонадежность, состоятельность, семейный статус и множество прочих вещей, после чего – при личном собеседовании – он должен был аргументированно убедить представителя консульства в том, что, получив визу, ни в коем случае не намеревается остаться в США навсегда.

Сдав документы и отсидев в зале ожидания пять с половиной часов, я поймала себя на мысли, что ни в какую Америку уже не хочу в принципе. Настроение было злобным. Когда консульский помощник назвал мою фамилию, я встала и молча подошла к окну.

– Вы когда-нибудь бывали на американском континенте? – прозвучал первый вопрос.

– Да. Более того, в приглашении, которое вы держите в руках, написано, что я выиграла Олимпийские игры, которые в семьдесят шестом году проходили в Канаде. В девяносто втором я была представлена в Зал спортивной славы плавания в США, о чем тоже написано в этой бумаге, – по-английски, тщательнейшим образом контролируя интонацию и артикуляцию, ответила я.

Американец надолго задумался. И выдал фразу, от которой я чуть было не села на пол:

– То, что вы выиграли Олимпийские игры в Канаде и представлены в Зал славы в США, не может являться убедительным доказательством того, что вы когда-либо были на американском континенте лично.

– Тогда мне остается поздравить американское правительство с тем, что у него такие творческие и бдительные сотрудники, – язвительно парировала я. – Верните, пожалуйста, паспорт.

Явно нештатная ситуация повергла чиновника в замешательство:

– Подождите. Вы утверждаете, что все-таки бывали в Америке. Вам там нравится?

– Нет.

– Но почему???

– Видите ли, я – журналист. Привыкла работать по ночам и пить кофе. Много кофе. Должна вам сказать, что напиток, который подают под этим названием в вашей стране, равно как и в Канаде, не имеет к кофе никакого отношения. Вас кто-то обманул…

Через час мне отдали паспорт. В нем стояла многократная американская виза сроком на три года.

В Олбани я добралась без проблем и сразу окунулась в совершенно новый для себя мир. Потрясало все. От суперльготных (не дороже восьмидесяти долларов за сутки) цен за номер в роскошнейших пятизвездных отелях, установленных специально для гостей чемпионата на весь срок его проведения, до блистательно продуманной организации всего процесса. Эксклюзивное интервью можно было получить у любой звезды по первому требованию – для их организации в команде Баттона существовал целый штат сотрудников. Они же снабжали прессу самыми удобными билетами, оговаривая лишь одно, но категорическое условие: хочешь стоять непосредственно у кромки льда – будь добр, оденься в черное. Таковы были требования телевидения: нижние ярусы стадиона ни в коем случае не должны были бликовать ничем, кроме драгоценностей. В черное одевались судьи, технические специалисты, фотографы, и даже бортики катка и постаменты для телекамер на время выступлений затягивались матовым бархатом.