Бобби Орр - Моя Игра Страница 9

Дерек, конечно, не имел ввиду ничего плохого, когда сказал Эспозито, что тому везло все эти годы. Бедняга Дерек. Он всегда попадает в какие-то истории. Если бы он захотел, то мог бы стать одним из лучших центров в хоккее. У него множество талантов: он прекрасно играет, когда команда находится в меньшинстве, отлично прессингует по всему полю, он специалист по вбрасыванию и забиванию шайб. Однажды, выступая за «Брюинс», он за год забросил 29 шайб, причем ни разу не выходил на лед при игре в большинстве. Но, по признанию самого Дерека, последние несколько лет его голова занята не одним хоккеем. Меня до сих пор смех разбирает, когда я вспоминаю о том, что он сделал в 1973 году, когда после короткого пребывания во Всемирной хоккейной ассоциации снова вернулся в клуб «Брюинс». Он купил за тридцать тысяч долларов новый темно-красный «роллс-ройс», одна только мойка которого обходилась в восемьдесят пять долларов. И даже шофера нанял. И вот однажды подъезжает он на своем «роллс-ройсе» к служебному входу в «Гарден», открывает заднюю дверцу и появляется в раздевалке, неся в руках солидный белый мешок, на котором четкими печатными буквами написано назва-, ние одного банка. Мы были в полной растерянности, когда он вошел и бросил мешок на мою скамью. Сверху мешок был обмотан цепью, а на ней-два замка. "Это тебе", — сказал Дерек, обращаясь ко мне. Я не знал, что в мешке-деньги или что-нибудь другое. Как оказалось, несколько лет назад мы с Дереком заключили пари на тысячу долларов на то, кто из нас женится первым. В то время мы оба были убежденными холостяками, но потом, пока Дерек играл за филадельфийскую «Блейзере», я успел обручиться, и вот он пришел, чтобы отдать проигрыш. Он открыл замки, перевернул мешок и высыпал его содержимое на пол. Так и есть: тысяча хрустящих бумажек по доллару каждая. Вот вам и Дерек. Зачем выписывать чек на тысячу долларов, когда можно подарить тысячу красивых банкнотов?

Что бы обо мне ни писали, ледовую повязку на левом колене я не ношу. Во-первых, у меня не хватило бы терпения ждать, пока мне ее прикрепят к колену. Во-вторых, я не люблю играть ни со льдом на колене, ни в жестких наколенниках. Фил Эспозито утверждает, что такой наколенник ему не мешает. Может, и мне надо бы его надевать, но я не люблю, когда что-нибудь стесняет движение, а наколенник такого типа наверняка будет мешать.

Чтобы сразу было все ясно, я расскажу, что произошло с моими коленями. Сначала я повредил правое колено. Летом 1967 года мы играли в Виннипеге показательную игру, сбор от которой шел на благотворительные цели. В конце игры мы с товарищем по команде Бобби Лейтером вышли к воротам соперника вдвоем против одного их защитника. Шайба была у меня, и когда я передал ее Бобби, защитник припечатал меня к стойке ворот. Я еще не успел прийти в себя от удара, как Лейтер случайно налетел на меня, и в результате я получил растяжение связок правого колена. Врачи немедленно наложили на ногу гипс, а позднее решили, что в операции нет необходимости. И все-таки из-за травмы я в том сезоне пропустил несколько игр. С тех пор правое колено меня не беспокоит.

Жаль, что я не могу сказать того же про мое левое колено. Его мне оперировали уже трижды, и ни за что на свете я не хотел бы, чтобы это повторялось в четвертый раз. Мои несчастья начались в тот вечер сезона 1967–1968 года, когда отличный защитник Марсель Проново, выступавший тогда за "Мэйпл лифе", сильно толкнул меня на борт катка "Бостон гарден", когда я попытался проскочить мимо него. Полетели связки. Операция № 1. В том же сезоне я снова повредил связки после того, как попал коньком в выбоину во льду катка «Форум» в Лос-Анджелесе. Я провел все оставшиеся календарные игры, а также финал, но летом опять лег на стол. Операция № 2. В течение трех следующих лет это колено не доставляло мне хлопот и лишь слегка побаливало и затекало. Но вот в марте 1972 года за несколько дней до финальных игр во встрече с детройтскими "Рэд уингз" меня сильно и точно ударили по колену. Связки опять пострадали. Весь финал колено давало о себе знать и распухало все больше. А однажды мне даже пришлось уйти с половины игры, чтобы быстро обработать колено льдом.

В июне 1972 года доктор Картер Роу из Бостона вскрыл мое колено и подтянул связки. Одновременно он подчистил и поверхность хряща. Операция № 3. Некоторые думают, что в коленном суставе кости трутся друг о друга. Ничего подобного. Доктор Роу объяснил мне, что в суставах есть особая жидкость, которая выполняет роль смазки. Уверен, что, не согласись я на третью операцию, в хоккей бы я сегодня не играл. Я долго выступал с травмированным коленом, и боль иной раз становилась невыносимой. Я уже не мог играть, как мне того хотелось и как я играл прежде. Надо было решиться на операцию. Это была моя последняя надежда. Я не особенно волновался после первых двух операций, но после третьей, в 1972 году я здорово перепугался. В хоккее-вся моя жизнь, и с плохим коленом долго не продержаться. После того как в июне доктор Роу прооперировал мне левое колено, я был уверен, что в сентябре смогу участвовать по крайней мере в нескольких матчах серии между Канадой и СССР.

Однако, когда я приехал на тренировочный сбор команды в Торонто, сразу стало ясно, что мое колено еще "не было готово". После тренировок оно по-прежнему сильно распухало. Несколько раз хирургам приходилось выпускать собиравшуюся в суставе жидкость. Я, конечно, расстроился и позвонил в Бостон доктору Роу. Он меня успокоил, сказав, что со временем колено заживет. Но мне было не по себе. Нога так разболелась, что в первых четырех матчах играть я не смог. Я был вполне уверен, что на ответные игры в Москву поеду. Однако и с этой надеждой пришлось распрощаться, потому что на тренировках сборной Канады в Стокгольме колено опять подвело. Врачи запретили мне играть по крайней мере еще в течение месяца, до начала календарных игр НХЛ. Когда это время настало и я вышел на лед, оказалось, что колену не под силу выдерживать вес, который я набрал за это время. Так что еще три недели я занимался лишь тем, что тренировал ногу и колено. В течение этих трех недель я занимался не меньше четырех часов в день. По утрам девяносто минут катался на коньках, а потом проезжал десять миль на тренировочном велосипеде. Затем принимал специальную ванну и занимался физиотерапией. Во второй половине дня я под наблюдением знаменитого, культуриста Джина Берда делал специальные физические упражнения. Кроме того, я тщательно соблюдал диету и через три недели почувствовал, что снова могу играть. Я вернулся в команду, и в первой игре против "Нью-Йорк айлендерс" мне довелось забросить шайбу при первом появлении на льду.

Сказались ли травмы на моей скорости? Да, безусловно, по-моему я сейчас не так хорошо бегаю, как прежде, но, поверьте, я рад, что вообще стою на коньках. Меня часто спрашивают, почему я играю так, будто колени у меня в полном порядке. По правде говоря, я и сам не знаю. Я всегда так играл, а иначе и не умею. В этом сезоне я не пропустил больше ни одной игры.

Когда я владею шайбой и веду ее в зону противника, то не думаю о своих травмах. Единственное, что меня в этот момент занимает, — это вратарь в противоположном конце поля. Нельзя играть в хоккей и при этом бояться, как бы тебя не сбили с ног.

ГЛАВА II

Конькобежная подготовка

Хочу сказать прямо: в хоккее нет ничего более важного, чем умение кататься на коньках. Тому, кто этого не умеет, дорога в большой хоккей закрыта. Все очень просто. Младшие лиги у нас буквально забиты юными и взрослыми игроками, обладающими и мощными щелчками, от которых шайба летит со скоростью сто миль в час, и хлесткими кистевыми бросками, однако многие из этих ребят не способны пробежать каток из конца в конец без того, чтобы не споткнуться о собственные ноги. Если бы эти горе-хоккеисты (по-другому их и не назовешь, так как они не научились в хоккее главному) уделяли катанию хотя бы половину того времени, которое они тратят на отработку бросков, то давно бы играли в высшей лиге.

Почему же молодежь так не любит кататься на коньках? Подчеркиваю-кататься, а не играть в хоккей. Ведь это далеко не одно и тс же. Когда на банкетах и различных приемах мне доводится встречаться с начинающими хоккеистами, я непременно интересуюсь, нравится ли им кататься на коньках. "Еще как, — отвечают они, — ведь это здорово: погонять шайбу, поймать противника на силовой прием и вообще потолкаться на льду".

Позвольте, а как насчет самого катания? "Ах вот что, — отвечают они после долгой паузы, — ты имеешь в виду беготню без шайбы, рывки-остановки, всякие там «восьмерки»? Так это скучища".

Катание — скучища? Вот уж с этим я никак не могу согласиться. Разве Джек Никлаус понапрасну тратил время, |когда в разгар зимы, одевшись потеплее, он тысячи раз повторял одно и то же упражнение на заснеженном поле для гольфа в Колумбусе? Разве футболисты[5] Джо Неймат и Джим Планкетт напрасно тратили свое время, когда, подкручивая, бросали мяч так, что он пролетал сквозь подвешенные к ветвям деревьев автомобильные покрышки? Едва ли можно назвать хорошим того футболиста, который, отлично распознав намерения защиты противника и правильно организовав игру своей команды, отдает пас таким образом, что мяч, словно подбитый перепел, летит на тридцать ярдов в сторону от цели. Теперь возьмем хоккей. Когда я вижу на поле свободное пространство и у меня созревает план действий, то чистое и правильное выполнение маневра зависит от моего умения кататься на коньках. Если же в самом начале маневра меня подведут собственные ноги, то, что бы я ни предпринимал в дальнейшем, какие бы финты ни. делал головой, корпусом и клюшкой, все это окажется совершенно бесполезным.