Алексей Зинин - Наше всё! Страница 9

Возвратился я в основу «удачно»: один–три сгорели «Москве». Появился еще один повод для переосмысления — пришел к выводу, что все стало сложнее. В итоге месяцев пять с собой боролся. Затем была пауза из–за игр сборной, когда мы очень хорошо поработали. У футболистов есть такое выражение: крылья выросли. Так вот они у меня выросли, навыки пробудились, и уверенность вернулась. Больше мы с ней не расставались. И я, тертый калач, признаться, теперь не представляю, из–за чего могу с ней расстаться хотя бы на день!

ГЛАВА 4

Как воспользоваться полученным шансом

Для того чтобы состояться в каком–то деле, помимо всего прочего нужно уметь использовать те шансы, которые тебе посылает Всевышний. Бывает, единственный достойный случай проявить себя выпадает человеку в тот редкий момент, когда он по каким–то причинам не готов к испытаниям. Я думаю, что мне повезло: мои шансы приходили ко мне вовремя, хотя тогда мне казалось, что я слишком долго их ждал. А началась моя «шансовая эпопея» в 1992‑м…

До попадания в дубль мне непосредственно на зеленом газоне в общем–то все легко давалось. И вдруг, попав от Королева к Зернову, я понял, что мне нужно завоевывать авторитет заново. Вообще все проходить заново! Впереди представлялся какой–то нереальный по сложности путь. Пока я месил грязь на полях второй лиги, мои сверстники уже становились звездами.

Владик Радимов в только созданном российском чемпионате произвел фурор. Он играл дерзко и ярко, напрочь шокировал и своих и чужих. Так вот, я наблюдал тогда за взлетом Радимова, чуть позже Хохлова, и мне безумно хотелось тоже на авансцену выйти. Проверить себя! Зависти никакой и в помине не было, я вообще подобного чувства никогда в жизни не испытывал. Мы вместе с Владом и Димоном выступали в юношеской сборной СССР были прямыми конкурентами, и я не сомневался, что эти ребята доберутся до Высшей лиги.

Когда они заблистали, я радовался за них. Чуть ли не гордился. При этом сознавал, что мое время тоже обязательно наступит. Я объективно оценивал ситуацию: заиграть в том «Спартаке» семнадцатилетнему мальчишке было не под силу. И все равно зверски тянуло попробовать.

Если бы в тот период мои мечтания сбылись и Романцев бросил бы меня в бой вместе со спартаковскими титанами, боюсь, я просто не выдержал бы таких потрясений.

Подобие моего дебюта состоялся в 1993 году в товарищеском матче со сборной Ирана. Когда минут за пятнадцать до конца встречи Олег Иванович подозвал меня, чтобы выпустить на поле, я так разволновался, что споткнулся и чуть не упал. Этот комичный эпизод я часто описывал в прессе. Напомню лишь, что от волнения я заменил не Вовку Бесчастных, как мне велел Романцев, а Игоря Ледяхова. Это сейчас смешно, а что тогда со мной творилось, вы даже не можете представить!

Главное — что я все же попробовал на вкус большой футбол, только вот следующего шанса мне пришлось ждать почти два года.

В марте 1995‑го я должен был наконец–то принять участие в официальном матче в Москве с «Уралмашем», но получил небольшую травму. Лежал дома перед телевизором, и когда Муксин Мухамадиев сделал дубль, у меня мелькнула мысль: а ведь я тоже мог бы сейчас быть там, в телевизоре, и, глядишь, поучаствовал бы в голевой комбинации!

И все же вскоре, уже на выезде, в кубковом противостоянии все с тем же «Уралмашем», наконец–то получил то, что было для меня так важно. Поразительно: события, предшествовавшие полноценному дебюту, мне запомнились куда больше, чем сам дебют. Нас поселили в «новейшей и комфортабельнейшей» гостинице города Екатеринбурга, постройки эдак года 1969‑го. Вырывающий ноздри запах я не комментирую, раньше он был обязательным атрибутом каждой гостиницы. Меня убило другое — полчища тараканов. К этим тварям я вполне нормально отношусь — как–никак рос в коммуналке, где мусоропровод располагался прямо на кухне. Однако столько тараканов, сколько на нас с Валеркой Чижовым в буквальном смысле набросилось в номере, я не видел нигде и никогда. Была настоящая война! Эти варвары по стенам залезали на потолок и оттуда падали на нас — мы едва успевали смахивать их с себя. После непродолжительных боев мы с Чижом сдвинули кровати в центр комнаты, одежду положили на тумбочки — не хотелось, чтобы враги в нее забрались и отправились с нами в Москву. Но как только выключили свет, последовала новая атака. Мы встали, зажгли лампу и отбили натиск превосходящих сил противника. Так повторялось несколько раз. Потом мы уже решили свет не гасить, и все равно поспать нам не удалось.

То ли эта безумная ночь повлияла, то ли тот факт, что из–за обилия больных в состав вкрапили много молодежи, то ли сказалось, что к моему появлению на поле счет был уже пять–ноль в нашу пользу, но я ни капельки не занервничал, когда услышал: «Готовься». Отыграл минут двенадцать совершенно спокойно. Какой–то эмоциональной феерии не испытал. Я просто ощутил: ну вот, та жизнь, к которой так долго подбирался, наконец–то наступает. Дерзай!

Затем я очень неплохо вышел на замену в кубковой встрече с «Динамо». Мои сорок пять минут все оценили лестно, даже Романцев. И после этого я уже во что бы то ни стало рвался попробовать себя в стартовом составе в чемпионате страны. Накануне ростовского поединка с «Ростсельмашем» я уже всерьез рассчитывал на то, что мне такую возможность предоставят, к тому же все ведущие центральные полузащитники «Спартака» находились в лазарете.

Когда на установке услышал свою фамилию, сердце учащенно забилось, однако я очень быстро взял себя в руки. И на двадцатой минуте отдал голевой пас Мухамадиеву. Тем не менее матч получился безумно тяжелым. Стадион битком. Жара какая–то патологическая — сорок градусов. Солнце висело прямо над головой. Минут за пятнадцать до конца я совсем спекся, уже не играл, а насиловал себя на поле. Набегался так, что меня чуть не вывернуло наизнанку. С тех пор жару не люблю. Лучше уж мороз и стужа!

Пришел я тогда в раздевалку, расшнуровал бутсы, сижу и думаю: «Да, батенька, сложновато играть с мужиками!» Но команду–то не подвел, себя от основы не «отцепил». Я догадывался, что Олег Иванович будет ставить меня до тех пор, пока не поправятся Цымбаларь. Пятницкий и Никифоров. За это время мне необходимо было набрать побольше вистов и ни в коем случае не оконфузиться.

В итоге программу–минимум я выполнил. И когда «старики» выздоровели, да еще Вася Кульков подъехал, я отправился в резерв с чувством выполненного долга. Никакой досады не было!

Я уже отдавал себе отчет в том, что могу играть на серьезном уровне. Могу и буду! Да, я плотно сидел на скамейке запасных, но был убежден, что мой час обязательно пробьет. 1995 год стал для меня переходным периодом, этаким пристрелочным этапом, и, судя по всему, здорово, что он у меня был. Под занавес сезона меня дважды выпустили вспомнить, что это такое — футбол с мужиками. 22 октября в выездной встрече с «Тюменью» выпорхнул на поле при счете то ли четыре–ноль, то ли пять–ноль, Сережа Юран из центра вывел меня один на один с вратарем. Я ударил, голкипер мяч отбил, но тот, несмотря на изуродованное грязью поле, запрыгал в ворота. Я тогда радовался как полоумный, бежал и думал: «Вот это кайф!» Через неделю дебютировал в Лиге чемпионов — в матче «Русенборгом» при счете четыре–ноль меня пустили погреться на пять минут. Кстати, после той встречи усилились разговоры о том, что лидеры разъедутся, и я уже наверняка знал, что стану одним из тех, кому будет суждено заполнить освободившиеся вакансии.

И впрямь — Георгий Александрович Ярцев с первых же своих дней в качестве главного тренера дал понять, что футболист Титов его устраивает. Чем ближе был новый чемпионат, тем больше я играл в контрольных матчах на месте опорного полузащитника. В феврале на Кубке Хазарова, где все было очень серьезно, обе встречи провел в составе. Помню, едва раздался свисток после финального матча, я тут же стал подсчитывать, сколько нам дадут премиальных. Тогда у меня, начинающего, с деньгами была напряженка, а тут команда завоевала двадцать тысяч долларов. Вот я все и пытался прикинуть, сколько же получу на руки.

После хазаровского турнира я ощутил себя членом основы. Каково же было мое удивление, когда на стартовый матч с национальную команду». От таких слов я, мягко говоря, прибалдел и, естественно, остался. Но из–за банальной простуды мне пришлось бесславно уехать.

Второе мое несостоявшееся свидание со сборной датировано ноябрем 1997‑го. «Спартак» в Волгограде укатал «Ротор» — два–ноль — и стал чемпионом. Я на многое тогда был способен. Краем уха слышал, что Игнатьев намеревается вызвать меня для участия в стыковом матче с итальянцами, и уже начал вынашивать дерзкие планы на сей счет. Однако время шло, а мне никто ничего официально по этому поводу не сообщал. Перед самым отлетом из Волгограда я улучил моментик и спросил у нашего вице–президента Григория Есауленко: «Григорий Васильевич, на меня прислали бумагу из РФС?» Ответ прозвучал так: «Какая сборная? Не забивай голову. Готовься к «Карлсруэ». А через два дня я в газете прочитал, что Титов не явился в расположение национальной команды, за что должен быть дисквалифицирован. Я был обескуражен таким поворотом событий. Дисквалификации удалось избежать, но осадок остался.